Забота о его безопасности, несмотря на вес и прочие неудобства её вещественного проявления, тёзку впечатлила, заодно наглядно показав, что решение мы с ним приняли верное. Чуть позже, при посадке в бронетранспортёр, мы увидели, что такая забота не стала каким-то исключением, офицеры, которым предстояло идти на штурм, тоже получили защитные кирасы и каски. Да и ехали мы не просто так, а в составе целой колонны из бронетранспортёров с десантом и спарками крупнокалиберных пулемётов, а также внушительного вида восьмиколёсных броневиков с пушками никак не меньше классических в привычной мне истории трёх дюймов, они же семьдесят шесть миллиметров. А вот гусеничной техники я не увидел никакой, хотя из тёзкиной памяти знал, что есть тут и танки, и самоходки более-менее привычного мне вида. Похоже, впрочем, что особого распространения гусеничная бронетехника здесь не получила, уж и не знаю, почему, или в нашем случае важна была именно скорость, а у колёсных машин она уж всяко побольше.

Если я ничего в здешней Москве не путал, ехали мы на юго-запад. Что там такого могло находиться, что надо было брать штурмом, мы оба не представляли, но и особого волнения не испытывали — что-то, значит, есть, мимо нас, раз уж мы на это дело подрядились, всё равно не пронесут.

Целью нашей поездки оказалась группа зданий фабрично-заводского вида где-то поблизости от Воробьёвых гор. Видел я такие и в своей Москве — добротно, на века построенные корпуса, с почти метровой, если не больше, толщиной стен, сложенных из красного кирпича. Того ещё кирпича, старорежимного, старорежимной же кладки, когда стена от времени и из-за качества скрепляющего кирпичи раствора превращается в монолит, и если вдруг возникает необходимость её ломать, такая работа становится нудной и долгой, не то, что с кирпичными новоделами. Понятия не имею, как долго такие стены выстояли бы под огнём артиллерии, особенно тяжёлой, но здесь и сейчас решили, похоже, артиллерию не применять. Почему? Да кто их знает — может, времени не было орудия подтягивать, может, сам заводик представлял какую-то большую ценность, может, мятежников приказали брать живьём, в любом случае, ответ тут лежал за пределами нашей компетенции.

Остановились мы в некотором отдалении, хотя звуки вялой перестрелки до нас всё-таки долетали. Судя по этим звукам, огонь обе стороны вели исключительно ружейно-пулемётный, то есть укрывшиеся в заводских цехах мятежники имели в этой перестрелке определённое преимущество. Понятно, что если их взять в осаду, долго они бы не выдержали — патроны, продовольствие и медикаменты имеют свойство заканчиваться, но на это нужно время, а вот оно-то при подавлении всяческих мятежей сплошь и рядом становится стратегическим ресурсом особой ценности.

— Господин Иванов, — как представил Денневитц дворянина Елисеева командовавшему здесь полковнику князю Шаховскому, так тот и обратился, — верится с трудом, но Карл Фёдорович утверждает, что вы можете устроить проникновение моих людей и машин через стену. Это правда?

— Так точно, господин полковник! — вспомнил тёзка свои кадетские годы. — Людей проведу по двое, машины по одной!

— Уверен? — мысленно спросил я. — Мы же с телепортацией машин вообще не тренировались!

— Уверен, — с мрачной решимостью ответил он. — Выбора у нас всё равно нет.

Не скажу, что такой ответ меня вдохновил, но тёзка, похоже, и впрямь ощущал прямо-таки небывалую уверенность в своих силах. Ох, ладно, понадеемся, что ему виднее, что теперь делать-то…

Какое-то время ушло на объяснение полковнику технологии телепортирования, ещё сколько-то постановку им задачи своим людям, и вот, наконец, всё было готово. Пора!

Бронемашины медленно двинулись к внешней стене завода, на ходу поливая пулемётным огнём окна возвышавшихся над этой стеной корпусов и не давая мятежникам возможности вести прицельный огонь в ответ. За ними неспешно покатился и наш бэтээр. На полпути до стены штурмовики покинули бронетранспортёры и продолжили движение в пешем строю, прикрываясь своими машинами. Что ж, вот и пришло время нестандартных решений. Дворянин Елисеев, он же господин Иванов, тоже спешился, но шёл не за бронёй, а прикрытый со всех сторон офицерами в стальных кирасах.

— Начали! — сказал тёзка капитану, шедшему рядом. Тот выдал громкую и довольно мерзкую на слух трель свистком, привлекая внимание штурмовиков, и проорал, помогая себе энергичными жестами: «Первое отделение — пошли!»

Ближайшая к нам колонна развернулась в цепь и выбралась из-за своей машины. Тёзка хлопнул по плечу офицера перед собой, тот отступил влево, и хозяин нашего общего тела резко выбросил правую руку вперёд, будто толкая кого-то.

Двое штурмовиков пропали из строя. Новый выброс руки — ещё двое. И ещё, ещё, ещё! Столь же быстро дворянин Елисеев переправил за преграду следующее отделение, потом ещё одно.

— Сейчас машину! — крикнул тёзка капитану. Тот отошёл к прапорщику, тащившему на себе переносную радиостанцию. Здоровенный металлический короб за спиной, другой, поменьше, на груди, от него телефонная трубка, как и положено, со спиральным проводом. Ну да, такая вот здесь у них техника, это вам не смартфон в кармане и даже не полицейская рация.

— Тридцать пятый, пошёл! — с этими сказанными в трубку словами капитан показал рукой на один из бронетранспортёров.

Обозначенный тёзкой толчок сработал — бэтээр перед нами исчез. Чёрт, кажется, далось это товарищу нелегко — в голове подозрительно зашумело, но ещё две машины он за стенку переместил.

— Господин Иванов, парочку таких надо бы! — капитан ткнул рукой в сторону ближайшего к нам броневика с пушкой.

— Да! — принял тёзка. — Пусть чуть прибавит ходу!

Броневик заметно ускорился и почти сразу пропал с глаз после очередного движения рукой. М-да, вес и размер, похоже, имеют значение — правый бицепс ощутимо заныл, как после многократного подъёма двухпудовой гири.

Второй броневик оставил неприятный привкус во рту, вроде бы закровоточили дёсны. Не сам броневик, разумеется, а его телепортация, уж кусать броню дворянину Елисееву точно не пришло бы в голову, а если бы вдруг и пришло, я бы ему не позволил.

— Господин Иванов, что с вами⁈ — встревожился капитан. Было от чего — перенос за стенку третьей машины вызвал у тёзки обильное кровотечение сразу из обеих ноздрей.

— Прекратить! — вмешался Денневитц. — Капитан, вам хватит людей и машин, что уже там?

Что говорил капитан в трубку, ни я, ни тёзка разобрать не могли, что ему оттуда отвечали, мы вообще не слышали, но, видимо, старался дворянин Елисеев не зря — вернув трубку радисту, капитан радостно ответил:

— Хватит! Завал в воротах вот-вот подорвут!

— Господина Иванова — в машину и в тыл! — распорядился Денневитц. — Немедленно!

Ох, а ведь вовремя! Тёзку, а с ним и меня, ощутимо шатало, рот наполнился кровью уже порядочно, пришлось выдать серию смачных красных плевков, вдохновивших капитана на немыслимый в нормальных условиях для строевого офицера поступок — выполнение приказа штатского.

Состояние наше ухудшалось стремительно, и в бэтээр нашу общую тушку уже затаскивали, сам залезть тёзка не мог, как и у меня не получилось взять тело под своё управление. Ох, и нахреновертили же мы…

…Возвращение к жизни оказалось и само-то по себе приятным, а уж если сравнивать с тем, что я перед тем помнил, так и вообще чудесным. То, понимаешь, дикая боль в руке и глазах, вкус крови во рту и общая слабость, а тут открываешь глаза, лёжа в чистой постели, над головой белый потолок, подпираемый светло-зелёными стенами, пахнет хоть и чем-то лекарственным, но всё равно не противным. Главное — никто не стреляет, не орёт, не заливается в свисток, да и моторы не ревут и даже не рокочут. Красота и благолепие прямо…

— Как вы себя чувствуете? — хм, кто это у нас тут такой заботливый? Голос вроде на Денневитца не похож, да и на Воронкова тоже.

Ну да, ни тот и ни другой. Самочувствием господина Елисеева (или всё же Иванова?) интересовался круглолицый персонаж в накрахмаленной белой шапочке и белом же халате, врач, значит.