Опросив тёзку и официально сообщив, что поскольку покушение на жизнь господина Елисеева совершено на территории Московской губернии, расследование по делу также будет вести сыскная часть полицейского управления Москвы, Воронков отпустил понятых и пошёл допрашивать домовую прислугу, тёзка принялся возвращать квартире привычный вид, я же на фоне такого всеобщего трудолюбия занялся единственным доступным мне делом — размышлениями.

Размышлениями, прямо скажу, недоумёнными, потому как получалась пока что какая-то ерунда. Ладно, информация о неудаче покушения почти наверняка уже до заказчика дошла, но какой тогда смысл подсылать воров? Да ещё таких то ли неумелых, то ли излишне торопливых, которые даже книги не протрясли? Смысл такого хода, если и был, всячески от моего понимания ускользал, и я мудро решил подождать, пока господин сыщик не подкинет чего-то нового.

Вернулся к нам Дмитрий Антонович через час с лишним — пока допрашивал прислугу и кое-кого из жильцов, прибыла и домовладелица, консьержка ей позвонила. Вор, как выяснил сыщик, действовал в одиночку, представившись курьером со службы одного жильца. Жилец этот, некий господин Ливанов, сидел дома со сломанной ногой, договорился об исполнении службы на дому и действительно ожидал доставки ему служебных бумаг, о чём заранее предупредил консьержку, поэтому она пропустила лжекурьера без каких-либо вопросов. Далее вор вскрыл замок тёзкиной квартиры отмычкой и совершил своё чёрное дело. Впрочем, как раз-таки с этим самым чёрным делом всё, по словам Воронкова, обстояло более чем странно.

— Я, Виктор Михайлович, совершенно не понимаю смысла действий вора, — с еле уловимым недовольством говорил сыщик, — даже отказываюсь понимать! Жизненные обстоятельства господина Ливанова он разузнал, замок вскрыл быстро и грамотно — и не то что ничего ценного у вас не нашёл, а не искал даже!

— Как это не искал⁈ — возмутился тёзка. — У меня после него будто Мамай прошёл!

— Уж поверьте моему опыту, Виктор Михайлович, Мамай выглядит совершенно иначе, — усмехнулся Воронков. — У вас точно ничего ценного больше не было и ничего не пропало?

— Ничего! — тёзка чувствовал себя оскорблённым — ну как же, сыщик высказал недоверие к его словам. Пришлось успокоить товарища, напомнив об особенностях службы коллежского секретаря, в силу которых установление истинной картины событий для него несоизмеримо важнее трепетного отношения к чувствам потерпевших.

— В таком случае, Виктор Михайлович, — на пару мгновений задумавшись, выдал сыщик, — могу лишь заключить, что вор хотел вас только испугать. Нет предположений, кому и зачем такое могло бы понадобиться?

— Ни малейших, — прежде чем ответить, тёзка тоже ненадолго задумался.

— Что ж, — Воронков огляделся в уже прибранной квартире, — попрошу вас, Виктор Михайлович, Москву пока что не покидать вплоть до особого дозволения.

— Но я собирался вернуться домой в Покров и оставаться там до конца лета, — возразил было тёзка, но сыщик ему растолковал всё раньше, чем это успел сделать я:

— Мы ведём розыск по покушению на вас, — напомнил он, — и у нас могут появиться к вам вопросы, ответы на которые нужны будут незамедлительно. Так что вынужден ещё раз с настоянием повторить просьбу к вам оставаться пока в Москве и со своей стороны обещаю приложить все усилия к скорейшему прояснению дела.

На просьбу, высказанную в таком виде, тёзке оставалось только ответить согласием, на чём коллежский секретарь Воронков нас и оставил.

— Вот же зануда! — тёзка ещё и рожу состроил, закрыв за сыщиком дверь. Кажется, благоприятное о себе впечатление, сложившееся у нас с самого начала, господин Воронков испортил. Ну, по крайней мере, у тёзки.

— Не кипятись, — взялся я его урезонивать. — Не он такой, работа у него такая.

Осмысленных возражений у тёзки не нашлось, и наша с ним жизнь продолжила своё неспешное течение. Сказать, что тёзка бездельничал, однако же, нельзя. То, понимаешь, вспомнил, что надо бы взять в библиотеке ещё пару книг, а то ведь профессор Любич никогда не довольствуется тем лишь, что по программе положено, наверняка на семинаре и это спросит; то отмечали двадцатилетие университетского приятеля, три дня отмечали — юбилей всё-таки; то потребовался отдых после столь интенсивного празднования…

Для меня же эти дни ознаменовались полезным открытием — оказалось, что я могу не только вполне нормально, а местами даже и продуктивно размышлять, когда тёзкино сознание отключено, но и управлять его телом. Открыл я это, когда тёзка вернулся-таки к себе на квартиру после эпической гулянки и завалился, кое-как раздевшись, в кровать. Он сразу и задрых, а у меня с этим возникли привычные затруднения, вот я и припомнил обычное для нас с тёзкой по утрам положение, когда я ещё сплю, а он умывается, упражняется с гантелями и завтракает, а заодно и подумал: а почему бы не проверить, как оно работает в обратную сторону?

Не буду врать, что взять на себя управление чужим, впрочем, теперь уже нашим общим телом было так уж легко. Получилось у меня не с первого и не со второго раза, а с какого, и сказать стыдно. Но упорство всё же перевесило, и мне удалось заставить наше тело встать с кровати, взять первый книгу «Павел Первый и Польша» авторства неизвестного мне Лось-Лосецкого и вернуться обратно в кровать, ничего по пути не уронив, а главное — не уронив себя. Как ни странно, читать я смог вообще без проблем — то ли со спиртным перебрал именно тёзка, а не я, то ли правы учёные, утверждая, что человек использует возможности своего мозга далеко не в полной мере, то ли ешё какая нашлась тому причина, но буквы перед глазами не скакали и тяжести в голове я не ощущал, хотя назвать таким уж хорошим своё (да-да, теперь уже своё!) состояние никак не мог. Так и читал до половины четвёртого утра, за окном уже начало светать, когда я всё-таки заснул.

Сразу с утра хвастаться тёзке своими достижениями я не стал, подождал, пока дадут ожидаемый эффект меры по борьбе с последствиями алкогольных излишеств, и поделился с ним результатами моих ночных упражнений уже после того, как он запил завтрак двумя чашками крепкого чаю. Размышлял тёзка над моими словами долго, я уже успел хрен знает чего себе напридумывать, как он, наконец, заговорил:

— Хм, странно… Я совсем не помню, как вставал за книгой, но вот что ты там прочитал… Да, теперь помню! Но это же прекрасно!

С такой оценкой я в общем и целом был согласен, но всё же предложил товарищу продолжить опыты в более корректных условиях — на трезвую голову, как минимум. С такой постановкой вопроса согласился уже тёзка, и мы две ночи подряд продолжали наши исследования, а затем тёзка предложил усложнить задачу и проверить опытным путём, смогу ли я управлять его телом, когда оба наших сознания бодрствуют.

Тоже получилось, хотя и с трудом. Да и само управление давалось мне хуже — видимо, подсознательно тёзка такому управлению противился. Но поскольку удалось обойтись без травматизма, тренировки решили продолжить — мало ли, вдруг когда пригодится. Что ещё выяснилось в ходе наших опытов, так это полное отсутствие какого бы то ни было влияния увеличившегося времени бодрствования общего для нас организма на его состояние. Или, скажем осторожнее, такового влияния мы с тёзкой пока не обнаружили. Так ежедневно и упражнялись, пока снова не явился коллежский секретарь Воронков.

Коротко сообщив, что ничего не взявшего вора ищут и есть уже некоторые успехи, Дмитрий Антонович перешёл к покушению, должно быть, уже ознакомился с присланными из Покрова материалами.

Первые его вопросы в общем и целом повторяли те, что задавали тёзке покровские полицейские на дороге, но чувствовалось, что это, как говорится, ещё цветочки, и занимает господина коллежского секретаря совсем другое. Однако же проявлять должную добросовестность оно Дмитрию Антоновичу не мешало. Кстати, к нам он прибыл в единственном числе, протокол не вёл, но по ходу разговора что-то быстро помечал у себя карандашом в записной книжке.