Нет, конечно, Руслан с Фрезе не задумались бы поставить и такое сцепление — в конце концов, в их машине и так будет много удивительных новинок, вроде тех же колес со штампованными дисками. Которые, в отличие от сцепления, сразу бросаются в глаза, делая машину необычной. А рычаг… Ну что — рычаг? Армейский шофер выжмет, чай, привычный. Руслану такой подход не нравился: он во время службы в армии частенько сталкивался с конструкциями, сделанными по такому принципу: «Солдаты как-нибудь справятся». И заслуживать вечные проклятья в свой адрес — пусть и заочные — подобно конструкторам адской машины под названием «Урал», он не хотел.

Вот только проблема была еще и в том, что кожаные конусы сцепления очень быстро истирались. Когда ты катаешься на своем «моторе» по городу — это не проблема, а вот если сцепление накрылось посреди фронтовой неразберихи…

Так что — думать, думать и думать.

И так — за что не возьмись.

Электрооборудование? Надо. Даже если ты не планируешь ставить электростартер — зажигание само по себе не появится. Не запальную же головку, как на калоризаторном двигателе ставить. Во-первых, и двигатель у них вовсе не калоризаторный, а во-вторых — необходимость каждый раз перед запуском двигателя разводить костер покажется возможному покупателю несколько экстравагантной. Впрочем, здесь проблем не возникло: магнето просто заказали у Сименса. Да, фирма немецкая, да именно с Германией начнется война буквально через несколько лет и ставить немецкие магнето на автомобиль, на котором ты предполагаешь воевать с немцами — несколько нелогично. Но что делать, если электротехника в России 1911 года не производится. Совсем.

Фары? Надо? Или поездка на внедорожнике в прифронтовой полосе и в светлое-то время суток — занятие экстремальное, а в темноте, скорее всего, и вовсе никто никуда не поедет. А если поедет, а фар не будет? Получается, фары нужны. А какие? Ацетиленовые? Как у всех? Электрических фар на автомобили не ставил еще никто. Почему бы не оказаться первым? Но это вызывало необходимость опять обращаться к германцам, то есть в Сименс. Дилемма…

Да что там фары — даже с корпусом было не очень понятно. Нет, вроде бы остановились на том, что он будет сделан из арборита, то есть здешней фанеры (Руслана до сих пор удивлял тот факт, что фанеру изобрели в России), а вот конкретика…

Поначалу Лазаревич вообще думал о том, что корпус будет изготовлен целиком и надеваться сверху на шасси с двигателем. Хорошо еще, не высказал эту идею Фрезе — сам понял, что задумка красивая, но при реализации вызовет массу проблем. От необходимости тащить автомобильные корпуса, которые тут же покажутся огромными, от фабрики Костовича (вместо того, чтобы спокойно перевезти отдельные детали корпуса) до того, что, в случае порчи одной детали корпуса — крыло сломалось, борт пулями пробило, термиты капот погрызли — менять придется ВЕСЬ корпус.

Так что делать? Каркас из уголков, на которые будут приклепаны отдельные элементы корпуса (что позволит быстро менять поврежденные, но утяжелит конструкцию) или соединять детали корпуса между собой без каркаса, что сделает его более легким, но менее прочным?

Пузырев, который, видимо, относился к автомобилю Лазаревича-Фрезе, как к родному — двигатель-то его — вообще не понимал, зачем ставить арборитовый корпус, когда можно стальной.

— У меня корпус из стали, в одну двенадцатую дюйма толщиной, а вашу деревяшку пальцем проткнуть можно. Да и тяжелее она выйдет. Арборит толще.

— Толще-то толще, — не соглашался Фрезе, — но и удельный вес у арборита в десять раз меньше, чем у стали. Чтобы вашу одну двенадцатую дюйма по весу догнать нам арборит нужен почти в дюйм толщиной. А зачем нам такой? И полдюйма хватит. Вот уже в два раза легче, чем ваш броневик…

В этом месте Руслан чуть не подпрыгнул. Броневик! Броня! Танк! Он закрутился до такой степени, что так и не вспомнил о том, что должен был поговорить с Менделеевым, узнать, к чему тот пришел!

Естественно, Лазаревич не бросился сразу же к Менделееву с криками «Ну как наш танк?!», в конце концов, работы у него и своей было много. Даже к вечеру не бросился. И назавтра не бросился. А бросился он в Александровскую слободу — именно там жил Менделеев — только 12 января, в среду.

— Солныш, — бросил извозчик, указывая рукоятью кнута на яркое не по-январски солнце.

— Что? — очнулся задумавшийся Руслан. Он как-то успел отвыкнуть от привычки таксистов болтать с пассажиром. Все ж таки извозчику болтать труднее — он спиной сидит. Впрочем, этого не остановило, видимо, этот лихач был первой ласточкой будущих говорливых таксистов.

Лихач, понятное дело, не потому, что мчался — хотя катили они довольно быстро — а потому что извозчики делились на «ванек» и «лихачей». Этого Руслан принанял за двойную плату — ехать на Лиговку особо желающих не было, но водитель кобылы стоил своих денег: катил ходко, экипаж на резиновых колесах на кочках и ямках не побрасывало, да вон еще и разговорами развлекает, видимо, решив отработать по полной.

— На Татянин день вёдро — скоро потеплеет, — уверенно заявил извозчик, — Верна примета!

— Ага… — молчаливо согласился Руслан.

Стоп. Татьянин день?

А, не да, вечно забывал про юлианский календарь. Плюс тринадцать дней… Ну да, все верно — двадцать пятое января.

— День студента? — машинально переспросил он.

— Что? — в свою очередь переспросил извозчик? — А, не, барин, на Татянин день студенты в Первопрестольной гуляют, у нас, в Петербурге — на Хведора-застольника.

На Застольника — это правильно. Что за праздник без застолья?

— А Федор твой — когда?

— Так это… В хеврале. Восьмого числа.

Ага… Понятно… Непонятно: почему такая разношерстность? Аа, нет, похоже, понял: московские студенты отмечают Татьянин день, потому что именно 25 января — ну или какой там был день по календарю товарища Гая Юлия — основали МГУ. А здесь, в Питере, основали свой универ, видимо, именно восьмого…

— Только и на Хведора господам студентам воли погулять не будет, — продолжил извозчик.

— Это отчего же?

— Так гуляния ковды еще запретили. Уже годов десять как. Тогда… ууу… тогда студентики шибко бузили, недели две их полиция разгоняла. Вот и запретили, праздник-то.

— Пьяные?

— Не без этого, конечно, только… — извозчик быстро наклонился к клиенту, перегнувшись через плечо, — Царя хулили. Вот их и тоо…

Понятно…

Повозка свернула с Московского в Георгиевский переулок и подкатила к дому, где квартировал Менделеев.

— Благодарствую, барин, — лихач ловко поймал брошенную серебряную монету.

На короткий стук в дверь вместо ожидаемого Менделеева открыла неожиданная девушка. Молоденькая, хорошенькая, как чертенок: черноволосая, черные брови тонкими дугами вразлет, глаза черные, чуть прищуренные, и, хотя лицо серьезное, в глубине зрачков пляшут чертенята.

Одета просто, серое платье, белый фартук — служанка?

— Добрый вечер. Василя нет дома.

Или, судя по «Василю» — не служанка. Ну, либо у молодого Менделеева с этой служанкой ооочень близкие отношения.

— Вечер добрый. Когда будет?

— Ой, — вздохнула служанка-неслужанка, — нескоро… Командировали его на Ижору, только через неделю дома появится.

Мда. Не повезло. Наверняка и рассмотреть как следует чертежи танка не успел…

— А вы кто будете? — настороженно спросил… блин, да кто это? — Не от его ли семьи, случаем?

— Нет, я по техническому вопросу.

Глаза девчонки задумчиво сощурились:

— Это не вы ли, у таком разе, Еруслан Лазаревич?

— Я. Лазаревич Руслан Аркадьевич. А в чем…

— Феня, — правильно поняла паузу девчонка, — Фекла Семеновна. Менделеева.

«Ага… Значит, все же жена. Или сестра… тьфу ты. Фекла Семеновна, дочка Дмитрия Ивановича, ага».

Тем временем Фекла Семеновна крутанула подолом и скрылась в полутьме квартиры, чтобы через минуту притащить пачку бумаг, в которых Руслан с екнувшим сердцем узнал свои собственные чертежи танка.