— Ковалев В.А., Кузнечный переулок, 22… А, помню, доходный дом Кузнецовой. Там жила одна моя… знакомая…

Лазаревич с некоторым удивлением обнаружил, что старик чуточку покраснел. Его взгляд затуманился, заглядывая в прошлое:

— Давно, вас, Руслан, и на свете-то еще, небось, не было. Вы же у нас с какого года?

«Черт, да что же я вечно это забываю… Семьдесят… семьдесят…».

— Семьдесят седьмого.

— Вот, а она там жила в семьдесят третьем, как раз после перестройки…

«В семьдесят третьем, после перестройки» несколько поломало мозг Руслану, но потом он сообразил, что речь идет о перестройке дома, а не о той перестройке, что пишется с большой буквы и заканчивается перестрелкой.

— Так что, возле Лиговской ваш злодей и проживает. Только мой вам совет — возьмите какого-нибудь надежного человека. Места там неспокойные…

— Со мною будет мсье Браунинг.

— Достойная личность, но, чтобы не призывать его слишком часто, все же возьмите кого-нибудь еще. Потому что, случись что, мсье Браунинг не сможет подтвердить вашу правоту в суде.

Руслан подумал, что средство от таких случаев придумали еще в девяностые и заключается оно в том, чтобы после стрельбы жаловаться в полицию было просто некому, но потом все же решил, что напарник не помешает. Шансы, что какая-нибудь пьянь решит прыгнуть на двоих — меньше, чем на одного, да и на Ковалева давить будет проще.

Ведь он, Руслан, еще даже не придумал, что делать, когда доберется до кляузного писаки. Любой план, хоть А, хоть Бэ, хоть Йот, выстраивавшийся в голове Лазаревича, тут же рассыпался под натиском жутчайшей неопределенности. Совершенно ведь непонятно, с чего Ковалев вдруг взялся кропать фельетоны, чего добивается и как с ним вообще разговаривать. Остается, хоть и без всяческого желания, идти стопами Наполеона, с его бессмертным «Главное — ввязаться в драку…». Хотя нет, стопами Наполеона — плохая аналогия. Придется набросать план действий, хотя бы вчерне, хотя бы приблизительный…

Пункт 1: найти напарника…

— Нет! Ни в коем случае!

Когда Руслан собирался искать напарника — а поди найди его в городе, где знакомых у тебя меньше, чем пальцев на руке, а надежных знакомых — как на руке у невезучего фрезеровщика — он никак, никак не рассчитывал, что, во-первых, найдется доброволец, а, во-вторых…

Им станет Чуковский!

— Николай Эммануилович, нет!

— Почему? — спокойным и хладнокровным голосом смертельно обиженного человека спросил Чуковский. Он сидел в кресле, помахивая газеткой, в которой уже появился второй фельетон о мошеннике-американце и его развратнице-жене. Написанный, разумеется, так, что возмутиться «Это же про меня!» никак не получится, но от этого не менее вредный и пакостный.

— Вы читали, что здесь написано? За такие слова, будь вы дворянином, можно было бы и на дуэль вызвать!

— У нас нет дворян.

— И очень жаль. Иногда мне кажется, что, распространись дуэльный кодекс на все сословия, — с тоской незаконнорожденного сына еврея и крестьянки произнес Чуковский, — жить стало бы гораздо проще.

— Ах, боже мой, как стало сложно призвать к ответу подлеца… — процитировал Арамиса Руслан, — К сожалению, подлецы на дуэлях тоже могут победить…

— Но…

— Возьмем для примера Пушкина.

Дискуссия увяла.

— В общем, вы никуда не едете.

— Еду. В Кузнечный переулок, вот прямо сейчас. Либо с вами, либо вам придется меня догонять. А я быстрее.

— Это еще почему?! — усмехнулся Лазаревич, уже поняв, что ехать придется вдвоем: Чуковский уперся, как оба барана сразу из его же собственного стиха… или это у Михалкова утром рано повстречались два барана?

— У меня ноги длиннее, — Николай Эммануилович вытянул оба аргумента.

А ведь он прав. Не в том, что ноги длиннее, а в том, что Чуковский элементарно выше, над здешним малость недокормленным народом возвышается на голову. На такого громилу — разве что со спины… кхм…

— Простите, но как же ваша рана?

— Не беспокоит, — сказал Чуковский и тут же закашлялся.

— А вы не боитесь ее повторения?

— Во-первых, со мной будете вы…

— Это вы будете со мной!

— …а во-вторых — я подготовился.

С этими словами будущий автор детских стихов продемонстрировал «браунинг» 1900 года. Точно такой же, как у самого Лазаревича.

Доходный дом госпожи Кузнецовой был мрачным серым зданием в три этажа. Вернее в два с половиной: то ли так и было задумано архитектором, то ли дом был построен на излишне мягкой почве и медленно осел, но окна первого этажа уже наполовину скрылись под землей.

Ну или был вариант, когда-то вычитанный Русланом в интернете — в 1812 году произошла атомная война, поднялось цунами, и все дома залило грязью по самые подмышки.

— В каком году его построили, вы, часом, не знаете?

— Часом знаю, — пожал плечами Чуковский, — Я как-то интересовался биографией Полины Стрепетовой, а она здесь жила некоторое время. В тысяча восемьсот тридцать пятом, как раз комета Галлея, что в прошлом году всех перепугала, нас в очередной раз посетила.

— А до постройки что на его месте стояло.

— Грядки с капустой.

«Вот тебе и атомная война…».

Они прошли внутрь, поднялись по лестнице с ажурными металлическими перилами, и постучали в дверь квартиры на втором этаже, в которой проживал господин Ковалев

— Чем обязан? — произнес лысоватый типчик в халате, из-за седого хохолка на лысой голове похожего на Александра Васильевича Суворова, если бы тот, вместо сражений с турками и французами, посвятил себя борьбе с зеленым змием. Путем его интернирования в собственный желудок.

— Господин Ковалев? — рявкнул Руслан тем мерзким голосом, каким обладают только те, кто имеет право рявкать и спрашивать фамилию, и заслышав который хочется выпрямится и на всякий случай предъявить документы.

Хохлатый господин сбледнул с лица, хотя и горохового ни голубого, ни василькового цвета в одежде Руслана с Чуковским и не наблюдалось. Видимо, господин чуял за собой что-то такое, из-за чего по его душу могут прийти те, кто имеет право рявкать и спрашивать фамилию.

— Н-нет… — в его лице медленно проступало чувство глубокого облегчения, как в анекдоте про Сидорова, живущего этажом выше, — Ковалев… он съехал…

— Куда? — все тем же тоном спросил Руслан, в глубине души уже начинавший понимать, что все его планы только что рухнули с треском.

— Я… Я не знаю… — пролепетал господин в халате.

— Плохо, — пробурчал Руслан. Он имел в виду, конечно, ситуацию, при которой скользкий господин Ковалев так и стался неуловимым и, без всякого сомнения, продолжит свою порочащую деятельность. Но, так как отключить мерзкий голос Лазаревич не успел, безымянный господин в халате воспринял эти слова на свой счет и побледнел еще больше.

— Подождите… Погодите… Постойте… — с этим словами он сорвался с места и исчез в темноте квартиры, только полы халата прошуршали.

— Куда это он? — с любопытством спросил Чуковский.

— Не знаю, — Руслан отогнал от своих мыслей картинку, подсунутую воображением, в которой господин с разбегу выпрыгивает в окно и летит на камни мостовой, только халат хлопает крыльями. Долететь до камней воображаемый господин не успел, так как вернулся реальный:

— Вот! — в его руке трясся клочок бумаги, — Я вспомнил! Он оставил адрес, если его будут спрашивать. Я сказал, что я ему не секретарь, а он — что искать его будут не очень многие люди, но по очень важным вопросам…

Воображение сменилось на паранойю. Ловушка? Что, если Ковалев предвидел, что Руслан может его вычислить и специально оставил какой-то адрес, где ждет засада?

Да нет, ерунда какая. Ковалев — всего лишь третьеразрядный журналист, а не профессор Мориарти, чтобы плести такие козни…

Или нет?

Что, если он всего лишь ПРИТВОРЯЛСЯ третьеразрядным журналистом? Кто-то же убил Мациевича и чуть не убил Чуковского. Что, если — Ковалев?