После этого человек разобрал винтовку, упаковал ее в кофр и вышел из доходного дома Барышникова, чтобы никогда сюда не возвращаться.

На полу съемной квартиры лежал и медленно остывал Григорий Ефимович Распутин, убитый выстрелом в висок.

Почему сидеть ночь-полночь, думая о судьбе России — плохая идея? Нет, не потому, что не стоит думать о своей стране — стоит. Еще как стоит. Проблема в том, что твой организм привык просыпаться на пять минут раньше будильника и ему пофиг, что сегодня ты хотел поспать подольше и будильник не заводил.

Невыспавшийся и хмурый Руслан глотал холодный кофе — со студенческих времен ему помнилось, что именно холодный бодрит лучше — глядя остановившимся взглядом на только ему одному видимую точку на стене, поэтому свежую прессу листала Юля.

— Руслан, Распутина же убили?

— Ага, — кивнул тот.

— А когда?

— В декабре шестнадцатого.

Это Руслан полупомнил-полувычислил: говорили, что сбылось предсказание Распутина «Не станет меня — не станет и императора» и от его смерти до Февральской революции прошло несколько месяцев, значит, убили его в шестнадцатом, а раз запихнули в прорубь — значит, зимой, то есть в декабре… Он подумал, что, судя по логике рассуждений в своей предыдущей мысли, ему нужно выпить еще кофе.

И выпил. А потом осознал, что в столовой стоит какая-то странная тишина.

Руслан поднял взгляд и наткнулся на остановившийся взгляд жены.

— А вот и не угадал, — медленно сказала она, — Распутина убили в феврале одиннадцатого.

«Твердят газеты без конца

Насчет известного лица.

С известным в обществе лицом

Пять лиц сидело за винцом.

Пустил в присутствии лица

В лицо лицу заряд свинца…»

Стишок убийцы Распутина — теперь уже совершенно точно несбывшегося убийцы — крутился в голове Руслана все время, пока он пролистывал газетные статьи об убийстве «старца». Стишок врал чуть менее чем полностью. Цензурная шизофрения, запрещавшая упоминать имя Распутина наравне с именами императорской семьи, в России еще не разыгралась, поэтому газеты не изощрялись в рассказах о некоем убитом «жильце квартиры номер двадцать», а говорили как есть — да, убит Распутин. Никакие пять лиц с ним за винцом не сидели — свидетели, которых успели опросить пронырливые газетчики, клялись, что Распутин находился в комнате один, за закрытой дверью. Разве что с «зарядом свинца» стишок угадал — Распутина и в этом времени застрелили. Карма, видимо, у него такая. Правда, в лицо ему влетел заряд или, скажем, в затылок, газеты не знали.

О причинах убийства журналисты тоже понятия не имели и, по своему обыкновению, строили самые причудливые версии: от мести рогатого мужа до действий некого тайного общества, обеспокоенного нравственностью российского дворянства. Впрочем, большинство предпочитали строить догадки о том, как именно произошло убийство, потом что выглядело оно, как классическое «убийство в закрытой комнате» — человек найден застреленным в помещении, закрытом изнутри, прямо-таки настоящий детективный роман. Вспоминались и Артур Конан Дойл и Нат Пинкертон и, разумеется, Гастон Леру. Впрочем, одной из газеты, пытавшейся хотя бы казаться объективной, сообщалось, что окно в помещение было открыто, и вся таинственность не стоила выеденного яйца: убийца мог вылезти в окно или даже попросту застрелить Распутина из винтовки.

— Руслан… — осторожно спросила Юля, — Думаешь, это опять НАЧАЛОСЬ?

— Не думаю, — покачал головой Лазаревич, — Не думаю…

— Мы же, вроде бы, никак Распутина не касались, с ним не контачили и даже не упоминали его в разговорах, разве что в самых безобидных.

— Не касались…

Руслан точно помнил, что ОН упоминал Распутина. В одном из своих эссе, которые он передавал Андронову. А потом Андронов-младший во время очередной встречи в «Квисисане» как бы невзначай интересовался, чем там закончилась жизнь «святого черта».

И еще одно…

В одной из газет опосредованно высмеивалась версия насчет винтовки, и упоминалось о том, что выстрела никто не слышал. Что, по мнению автора статьи, яснее ясного говорило о том, что старец был убит из пистолета. «Приходилось ли вам слышать выстрел из винтовки? Сможете ли вы после этого утверждать, что жильцы доходного дома оказались настолько невнимательны, что приняли его за хлопок открываемого шампанского? Уж не прибыл ли к нам в столицу сам профессор Мориарти со своим духовым ружьем?».

Кто у нас совсем недавно интересовался оружейными глушителями?

Два плюс два — всегда четыре.

Как будто вторя мысли Руслана в столовую заглянула Танюша:

— Руслан Аркадьевич, вам записку велено передать.

— Кем велено?

— Э… — Танюша замялась, — Не знаю кем. Незнакомцем.

— Чего это какие-то незнакомцы распоряжаются моей горничной?

— Он не распоряжался. Он просто дал записку и веле… сказал отдать ее вам.

— Кто?

— Незнакомец.

Руслан взял таинственную записку, развернул — и тут же понял, что за незнакомцы тут расхаживают. Не могла же Танюша сказать: «Руслан Аркадьевич, я на вас в охранку постукиваю, так вот, один их агентов мне эту записку и отдал».

В послании говорилось: «Сегодня, в два часа пополудни, трактир Шуваловых на Васильевском. А.».

— Оно? — с напряжением спросила Юля.

Аня, со щеками, набитыми забытой булкой, переводила взгляд с мамы на папу и обратно.

— Не знаю, девочки, не знаю… — Руслан поднял взгляд, — А, хотя… Давайте. Если что — я зайду за папиросами и отыграем назад. Добро.

Трактир делился на две половины: для «чистой публики» и для «черни». Чем он и отличался от ресторанов, в которые простонародье не пускали в принципе. Да что там простонародье: могли завернуть назад человека, пришедшего в русском костюме — сапогах и купеческой поддевке.

Были в нем и кабинеты, но Руслан н ив один из них не пошел, приземлился за столиком в общем зале. Просто — время обеденное и желудок голосом Винни-Пуха говорит о том, что самое время чуточку подкрепиться.

В трактире не было дьябликов, консоме, ризотто, брошетов и отварных тюрбо, меню, скорее, напоминало ассортимент непафосного кафе средней руки. Упор делался на русскую кухню, видимо, потому что трактир ориентировался на персонал ближайших заводов, который хочет пообедать, желательно плотно и сытно, а не разгадывать шарады на тему «Что мне принесут, если я закажу филе сотэ и смогу ли я этим наесться?».

— Что кушать будете? — склонился над Русланом половой, молодой парнишка с масляно блестящими волосами, расчесанными на пробор, одетый в белую полотняную рубаху и такие же штаны.

Кушать «родимую», как в анекдоте, Руслан не хотел, поэтому заказал себе жареную колбасу с картофельным пюре — а кто скажет, что картошка не русское блюдо, тому Петр Первый бороду отрубит — и пару чая, под которой подразумевались не два стакана или там две кружки, а два чайника, с заваркой и с кипятком.

— Расстегайчики рекомендую, — склонился в поклоне половой.

— Ммм… Нет, пожалуй.

Услужливый «человек» испарился, а Руслан откинулся на спинку тяжелого деревянного стула, рассматривая интерьер.

Ничего из того, что ассоциируется со словами «дореволюционный трактир» здесь не было. Ни купцов, разрывающих на части жареного молочного поросенка, ни гор блинов с икрой, ни кулебяки на двенадцать слоев, ни шумного пьяного загула, с битьем зеркал и мазанием горчицей носов у половых. Возможно, треш и угар здесь начинаются ближе к ночи, но сейчас трактир напоминал все то же непафосное кафе двадцать первого века, в которое люди ходя поесть, а не набраться впечатлений.

Небольшие столики со скатертями, беленые стены, на которых висели непонятные потемневшие картины. В углу раскинула широченные перистые листья пальма в бочонке, в другом — небольшая буфетная стойка, за которой скучал мужик с окладистой рыжей бородой.

Публики было немного: сам Руслан, подошедший к стойке мужчина в костюме и картузе — попросил водки и миногу, хлопнул рюмку, не отходя от кассы, закусил длинной тощей рыбкой и спокойно ушел по своим делам — да сидевший через стол от Руслана кавказец.