Эбер, сын Эйресита, замолчал, к чему-то прислушиваясь. Потом поднял худую руку, будто хотел привлечь внимание своих гостей к какому-то особенному звуку, который издала река, но потом уронил ее на подлокотник кресла.

— Я приехал сюда из-за моего сына, Ллиа, хотя мне понадобилось на это довольно много времени — Болтливый Камень найти нелегко. — Старик опустил глаза, и на лице его вдруг появилось усталое выражение. — Я надеялся, что Гвиар вылечит его, но великий ученый умирал, а его знания разбежались, точно легкие облака по небу его когда-то поразительной памяти.

Тэм слушал, затаив дыхание, манера речи старика напомнила ему древние книги.

— Это печальная история. Очень печальная, в особенности для бедной матери Гвиара. Видите ли, я женился против воли многих. И, боюсь, против воли бедняжки тоже. Ее отдали мне в жены, потому что я занимал отличное положение, а она казалась мне самым прекрасным существом, которое когда-либо ходило по земле. — Он покачал головой и принялся поглаживать бороду тонкими пальцами. — Будучи послушной девушкой, она пыталась меня полюбить. Довольно скоро оказалось, что она ждет ребенка, поскольку, несмотря на мои уже солидные к тому времени годы, она была молода и луна ей улыбалась — точнее, я так думал.

Он бросил быстрый взгляд на небо.

— Роды начались, когда луна была полной и яркой… — Эбер приложил руку ко лбу и продолжал: — Замечательное время, чтобы вступить в жизнь. Однако очень скоро луна начала темнеть. Когда моя жена кричала от боли, лицо луны почернело, и в нашу комнату заползли тени. А потом, в тот самый момент, когда появился на свет наш сын, на подоконник открытого окна опустился ворон. Прежде чем я успел его прогнать, он прокричал три раза… я опоздал. Эбер закрыл лицо руками.

— Моя жена умерла через час после родов. Она истекла кровью на нашем брачном ложе. — Эбер сделал глубокий вдох, очень похожий на стон. — Юная красавица ушла, а старик остался, чтобы жить дальше, — какая несправедливость! Мой сын выжил, несмотря на дурные предзнаменования. Можно предположить, что он родился слепым — потемневшая луна не могла не сыграть своей роли, — но это не так. Ллиа лишен дара речи и слуха, однако зрение у него прекрасное. — Эбер обвел взглядом молодых людей, сидевших неподалеку. — И вот я приехал сюда, в дом Гвиара, в надежде вылечить сына, на которого сам навлек страшное несчастье, женившись на его матери, невзирая на предупреждение звезд. — Тэму показалось, что у старика задрожали губы. — Старики не должны жениться на молодых. Потому что в них жизнь бьет ключом, а у стариков постепенно замирает и утекает. Я совершил зло и теперь за него расплачиваюсь. Говорили, что Гвиар излечил множество больных и калек. Надеюсь, , что наступит день, когда я тоже смогу. — Он показал на реку. — В конце концов, если река умеет разговаривать, почему человеческое дитя не может научиться?

Он оглядел своих гостей, всех по очереди, словно они знали ответ на его вопрос. Только сейчас Тэм заметил, как к двери на балкон тихонько подошел мальчик, одетый в красивый бархатный костюмчик, точно маленький лорд, и замер на пороге, изучая гостей.

Эбер проследил за взглядом Тэма, и его лицо озарила улыбка.

— А, вот и ты, мое сокровище. — Эбер жестом подозвал малыша, но мальчик попятился и спрятался за дверью так, что был виден только один глаз.

Старик посмотрел на Тэма и беспомощно махнул рукой.

— Оборотная сторона того, что мы живем далеко от людей. Как и Ханна, Ллиа стесняется чужих, потому что он практически не видит никого, кроме нас. Возможно, вы уже поняли, что Ханна тоже глухая. Я жалею всех, кто страдает от этого недуга, и взял ее к себе. В отличие от Ллиа, она может произносить звуки, но как можно научить говорить человека, который ничего не слышит? Вместо речи Ханна производит диковинный мяукающий звук. Не думаю, что она сама осознает, что происходит. — Он покачал головой. — Я продолжаю свои изыскания. У меня остались кое-какие манускрипты Гви-ара: начатые им карты, рассуждения на предмет природы волшебства и его использования для исцеления недужных, мысли о голосе реки. Но мне так и не удалось обнаружить ничего, что помогло бы мне понять, как наделить молчание голосом…

Он замолчал, глядя на ребенка, который прятался в тени. Тэм видел, как смягчилось лицо Эбера, когда он посмотрел на сына. Какое ужасное чувство вины терзает несчастного старика!

— Я поведал вам свою печальную историю и ничего не спросил о вас. Вы сказали, что на вас напали бандиты? В последнее время в наших краях ничего подобного не случалось.

— Мы не знаем, почему они на нас напали, — проговорил Тэм, — но нам кажется, что они считают нас сообщниками человека, которого мы случайно встретили неподалеку от Долины. Мы думаем, они убили того человека.

Старик покачал головой, и в его глаза вернулась печаль.

— Здесь, на моей реке… Как неприятно. Они будут вас преследовать?

— У них нет лодок. Но зато есть лошади. Мы боимся, что они будут поджидать нас возле северного моста.

— Да, но вы сейчас на реке, а за моим островом течение становится очень быстрым. Оно пронесет вас мимо моста, прежде чем туда доберутся всадники, потому что дорога обходит холмы и сворачивает далеко на восток. А человек, которого они убили, — какое он имел к ним отношение?

— Мы не знаем, — ответил Финнол. — Он называл себя Алаан. У него прекрасная речь, он явно получил хорошее образование — так мы решили — и опытный путешественник.

Старик вскинул голову:

— Я знаю человека по имени Алаан. У него есть ручной уист? Маленькая черная птичка?

Все четверо удивленно уставились на Эбера.

— Вы были с ним знакомы? — выпалил Финнол.

— Да, хотя не видел Алаана вот уже несколько лет. — Старик выпрямился в своем кресле, и на лице у него появилось встревоженное выражение. — Вы сказали, что те люди на вас напали; это очень опасные люди, если им удалось застать врасплох Алаана. Вы уверены, что он погиб?

— Да, абсолютно. Они убили его ночью, когда он удерживал мост Теланон, спасая нас.

Эбер потер виски, в глазах у него заблестели слезы.

— Я давным-давно предупреждал Алаана. Советовал ему изменить привычки… «Когда-нибудь тебя поймают, — сказал я, — несмотря на твою ловкость». Такая судьба ждет всех мошенников, но он не пожелал послушаться доброго совета.

— А как вы с ним познакомились? — спросил Синддл.

— Вы сказали, что он производил впечатление человека образованного, и не ошиблись — гораздо в большей степени, чем думаете. Алаан вышел из очень благородной семьи, в которой ценились ум и знания. Он нашел меня здесь, совсем как вы, — мало кому из тех, кто путешествует по реке, это удается. И вот он умер. Возможно, совратил дочь какого-нибудь знатного человека. — Эбер резко поднял голову и посмотрел на реку. — Вы слышали? Почти внятное слово, впрочем, больше похоже на вздох. Вот так всегда, река никогда не говорит так, чтобы было понятно…

— А какой образ жизни вел Алаан? — спросил Тэм. — Мы так и не узнали, зачем он приехал на север. Причем не в первый раз. Несколько лет назад он побывал в Долине, кажется, искал кого-то, кто, по его мнению, там спрятался.

Эбер теребил пальцами нитку, торчащую из его одеяния, потом мягко потянул ее тонкими, костлявыми пальцами.

— Кто знает, чем занимался Алаан? Его многое интересовало, вопросы возвышенные и совсем земные: политика благородных семей, история древнего Аира, старые и новые языки, народы, когда-то жившие в этих глухих местах. Особенно его завораживала река Уиннд. И придворные дамы. — Эбер продолжал теребить нитку, перечисляя то, что интересовало Алаана.

— Вы сказали, что он из благородной семьи, — сказал Тэм. — Мы хотели бы сообщить его родным о том, что с ним случилось, чтобы они не ждали от него известий. По сравнению с тем, что он для нас сделал, совсем небольшая услуга.

Старик покачал головой:

— Боюсь, ничего у вас не получится. Вам не удастся найти семью Алаана. Уже не удастся. — Эбер неловко поднялся с кресла и подошел к ограде, глядя вниз, в темноту. Он долго молчал, но Тэм видел, как у него поникли плечи.