Несмотря на его привычную любезность, он, кажется, вспылил. Я извинился. Я был простым человеком и не понимал всех этих вывертов с разными мирами. С тем же успехом я мог представлять себе расстояние между Землей и Луной. Но кровь закипала от одной лишь мысли, что моя любимая жена находится в опасности, я боялся за наших детей и за все, что было мне дорого. Мне хотелось наброситься на эту парочку и упрекать их в случившемся, но это было невозможно. Еще одно сознание скрывалось в моем собственном.
Постепенно ощущение его присутствия усиливалось. Элрик из Мелнибонэ, веривший в реальность лишь одного мира, вероятно, интуитивно понимал всю сложность мультивселенной. Если не интеллект, то его опыт подсказывал, что иногда одна ветвь пересекается с другой, а иногда нет, порой ветви очень быстро растут и принимают странную форму, а затем внезапно умирают, не успев появиться.
Элрик понимал эту науку, как собственную чародейскую мудрость, полученную в результате обучения в долгих снах, – благодаря им столицу Мелнибонэ и прозвали Городом грез. Народ Элрика продлевал свою жизнь с помощью вызванных чарами и наркотиками снов, и эти сны становились для них реальностью, иногда на целые тысячелетия. Именно таким образом драконы, с каковыми они состояли в кровном родстве, спали, видели сны и, вне всякого сомнения, проявляли себя в снах других существ. Весьма небезобидная практика для любого, кроме посвященных, которые только так и живут. Я знал, что очень опасно менять обычную историю, даже если она идет не в том русле, что нам хотелось бы. В лучшем случае мы создадим новую вселенную – или даже целую череду вселенных. В худшем мы можем уничтожить те, что уже существуют, если совершим ошибку или же нам не повезет, и все, что мы знаем, погрузится в необратимое забвение.
Подобные идеи были противны здравомыслящему европейцу, жителю двадцатого века, но душа Элрика навсегда слилась с моей. Память Элрика переполнял опыт, который в обычных обстоятельствах я принял бы за фантазии измученного безумца.
Потому-то я одновременно принимал и отвергал все происходящее. Удивительно, что мне хватило ловкости взобраться на огромного коня. Он был ростом не меньше знаменитых боевых коней из древних легенд. Я поискал взглядом Сепириза, желая кое о чем спросить его, но он исчез. Седло и стремена приспособили для человека моих размеров, тем не менее седло казалось очень большим, что давало мне незнакомое ощущение безопасности.
Вне всяких сомнений, конь мой был рад нести седока. Он нетерпеливо перебирал копытами, готовый сорваться в галоп. По совету Лобковица я повел жеребца по кругу. Нихрэйнский скакун шел шагом по явно знакомому манежу, встряхивая прекрасной черной гривой и фыркая от удовольствия. Я заметил, что, когда конь двигался, от него исходил резкий кисловатый запах. Обычно такой бывает у диких хищников.
Лобковиц молча ехал следом, внимательно следя за тем, как я управляюсь с животным. Он похвалил мое умение держаться в седле, что меня рассмешило. Мои отец и братья поставили на мне крест как на худшем наезднике в семье!
Пока мы ехали по манежу, я умолял его рассказать мне об Уне и том, где она находится. Но Лобковиц попросил меня понять его скрытность. Знание будущего может изменить его, а наша задача как раз и заключается в том, чтобы не изменить его, а обеспечить, по крайней мере в одном мире, чтобы оно стало именно таким, каким я хочу его видеть для себя и своих близких. Он сказал, что я должен доверять ему. Пусть и неохотно, но я согласился. Сказал, что у меня нет причин ему не верить, но голова моя пухнет от множества вопросов и неизвестности.
Сепириз вернулся с мечом в ножнах. Равенбранд, который Элрик называл Буреносцем? Или меч-близнец, Клинок скорби? Сепириз не сказал.
– Силы мечей равны. Сила других воплощений меча тем слабее, чем они дальше от источника. Именно так и случилось, – сказал он. – Какатанава уже вернулись домой. Круг сужается. Держите.
Я протянул руку, чтобы взять меч, и мне послышался слабый стон, но, возможно, у меня просто разыгралось воображение. Однако, как только рукоятка легла в ладонь, я почувствовал знакомую вибрацию. Машинально я пристегнул ножны к тяжелому седлу и сказал:
– Что ж, я готов отправиться в путь, хоть карты у меня нет и цель путешествия весьма таинственная, да и спутник мой, так же как и я, не знаком с этой землей. Вы слишком сильно в меня верите, Сепириз. Хочу напомнить: я все еще сомневаюсь в ваших мотивах и в вашей роли в том, что моя жена подверглась опасности.
Сепириз принял мои доводы, но явно не собирался объясняться дальше.
– Только в случае если ваше путешествие обернется удачей, вам откроется новая истина о мечах, – сказал мне черный провидец. – Но если вам все-таки удастся исполнить свое предназначение и послужить целям Судьбы, я обещаю: то, что вы услышите и увидите, вас непременно воодушевит.
И после этих слов Лобковиц прикрикнул, пришпорил коня, и мы отправились в путь. Нужно было выбраться из Нихрэйна до нового извержения, которое грозило разрушить подземный город окончательно. Сепириз со своими братьями собирался отправиться в мир, чтобы исполнить очередную часть своего сложного предназначения.
Мне ничего не оставалось, как последовать за князем. Лобковиц обнял коня за шею и на невероятной скорости пронесся из огромного амфитеатра и вдоль коридоров с алыми стенами с черными и белыми прожилками, затем по бирюзовым, молочно-опаловым и рубиновым туннелям. На всех стенах повторялись одни и те же резные узоры – искаженные страданием умоляющие лица. Глаза их жаждали хоть какого-то милосердия. Масштабные сцены тянулись на многие мили, ни одна детально вырезанная фигура не походила на другие. Пейзажи жуткой красоты, исполненные изощренного ужаса и чудовищной симметрии, вставали перед нами и тут же исчезали, когда мы проносились мимо. Может, так и задумывалось – чтобы творческие порывы создателей лучше всего можно было оценить, сидя на боевом коне, мчащемся галопом?
Я начинал верить в то, что оказался в каком-то фантастическом сне, ночном кошмаре, и пробуждение неизбежно. Затем вспомнил все, что узнал от Уны, и понял, что могу никогда не проснуться и больше не увидеть жену и детей. Меня охватила ярость, в душе вспыхнул праведный гнев на Судьбу или какую-то другую, менее абстрактную силу, которой служили Сепириз и ему подобные.
Все свои чувства я выплеснул в бешеной скачке, следуя за мастером верховой езды Лобковицем по туннелям, залам, коридорам, сверкающим алмазами, сапфирами и сердоликами; мы неслись вниз по долгим склонам, скакали вверх по лестницам, и копыта наших коней ни разу не коснулись дороги, по которой мы скакали. Я охнул и приготовился падать, когда мы впервые перепрыгнули с одной горы на другую. Во время второго прыжка я уже доверял скакуну, уверенно несущемуся по невидимому ландшафту.
Мы галопом пронеслись по океану лавы, сквозь реки пузырящейся пыли, над мраморными бассейнами с голубыми прожилками, то ослепленные ярким огнем, то погруженные в чернильную тьму. Огромные черные кони не знали усталости. Когда мы проезжали ледяные пещеры, из лошадиных ноздрей вырывался пар, но в остальном их не беспокоили никакие естественные препятствия. Теперь я понимал, насколько ценных животных дал нам Сепириз.
При всех моих тревогах я начал ощущать старый знакомый восторг. Меч на моем боку уже окутывал меня своей жаждой крови, передавая мне ощущения, которые я испытаю, если выну его из ножен. Я не осмеливался сделать это, ибо знал, во что превращусь, какое удовольствие я получу и каких душевных мук оно будет мне стоить.
Меня переполняли страх и желание. Даже зная, что прямо сейчас моя жена в опасности, я жаждал вновь ощутить в руке рукоять клинка и вкусить самый ужасный наркотик в мире – жизненную силу своих врагов. То, что некоторые называют душой. Дух Элрика вместе с духом меча угрожали подавить ту часть меня, что являлась Улриком фон Беком. Мне и так уже не терпелось вступить в бой – верхом на великолепном коне рубить и пронзать, резать и вонзать, возносить руку и нести смерть тем, кого выберет меч.
