Речь истощила его силы. Я знаком попросил его замолчать. Но он сказал:

– Ты тот мужчина, которым стал мальчик?

Я его не понял, думал, он бредит. Но затем он ясно произнес:

– Лишь старики, женщины и дети оплачут пакваджи. Наше древнее племя примирилось с концом. Нас больше нет. Когда-нибудь даже наше имя будет забыто.

Теперь, когда жажда крови улеглась, мне хотелось утешить его, но я не знал, как это сделать.

Я преклонил колено среди кусков кровавого мяса, в которые превратил его людей, и пожал его увядшую руку, не снимая перчатки.

– Я не желал вам зла и пошел бы своей дорогой, если бы вы не напали на меня.

– Я знаю, – ответил старик, – но мы также понимали, что время нашей смерти пришло. Было написано, что черный клинок уничтожит нас, если мы позволим ему уйти. Все наши стремления обернулись крахом. Неисполненные клятвы высохли на губах погибших. Пришло время умереть. Все наши сокровища пропали. Похвальба оказалась пустой. Нас лишили даже чести. Нам нечем заплатить за свой позор. Поэтому мы погибли с честью, пытаясь вернуть черный клинок. Это ведь твой сын украл его?

Кожа на лице старика натянулась, как пергамент на кости. Глаза его сверкнули и потухли, прежде чем я успел ответить.

– Или ты другой, такой же, но другой?

Шаман приподнялся на носилках, пытаясь дотронуться до меня. Тихая песня полилась с его губ, я понял, что он говорит уже не со мной, а с духами, в которых верит. Он вглядывался в мир, который становился для него куда более реальным, чем тот, что он покидал.

Он умер, сидя с гордым видом, и не падал, пока я не уложил его и не закрыл ему глаза. Его люди погибли, как того и желали, с честью, в бою против старого врага. Их останки выглядели как хрупкие тела детей, и меня начали одолевать муки совести. Да, эти люди очень старались убить меня. Если бы они победили, то сейчас бы сдирали кожу с моего еще теплого тела.

Я даже не попытался похоронить их – оставил падальщикам, кружившим над головой, которых привлек ветер, пропитавшийся запахом крови.

Вскоре я наконец смог разглядеть, что находилось передо мной, но вопросов стало только больше. Я увидел огромного черного слона, на чьей спине находился паланкин с чем-то вроде каноэ из березовой коры вместо крыши. Рядом с животным стоял привлекательный индеец, чья одежда и украшения соответствовали традициям какатанава и были типичными для индейцев, обитавших в североамериканских лесах. Может, он могиканин? Я решил, что это вождь. Не обращая внимания на слетевшихся грифов, он внимательно разглядывал то, что лежало перед ним.

Зрелище это благодаря полному безмолвию выглядело еще хуже.

Черный, жуткий, безмолвный вихрь, тонкий и зловещий, сужавшийся книзу и похожий на перевернутую пирамиду, рос, становясь все шире и опаснее. Сущность эта, из замерзшего грязного воздуха, преграждала путь от берега к острову, а город, стоящий на его фоне, придавал всей сцене ужасающую гармонию. Серебристая тропа внезапно исчезла, словно смерч проглотил ее. Тропа на льду, ведущая к городу, тоже пропала. Казалось, я приблизился к самому сердцу мира. Но в сравнении с этим путешествие мое до сих пор проходило довольно гладко.

Все силы, противостоящие Равновесию, собрались здесь, чтобы защититься от его спасителей. Мы столкнулись не с противоборствующими философиями Порядка и Хаоса, а с духом лимба, неразумной, но сложной тварью, которая жаждала смерти, призывала ее, но не для себя, а для других. Она требовала, чтобы все мироздание обратилось в небытие, ибо только все мироздание могло сравняться с ее чудовищным эго. Когда все другие убеждения терпят крах, покончить с собой и убить как можно больше других существ остается единственным логичным выбором. Еще по событиям в нацистской Германии я знал, что эго таких созданий начинает разрастаться до тех пор, пока их личные мелкие, злобные мечты не превратятся во всеобщий кошмар.

Вопреки всему моему привычному скептицизму, сейчас я нисколько не сомневался в том, что эта замерзшая сила – сверхъестественный ураган. И, также вне всяких сомнений, он пытался преградить путь тем, кто вышел ему навстречу. Я понимал, что вижу магическое событие немалой важности. С того места, где я укрылся за скалами, я ощущал зло, полное жизни. Зло всего мира сосредоточилось в этом неподвижном вихре. Если бы я еще верил в Бога, то решил бы, что здесь находится само воплощение Сатаны. Отвага воина, противостоящего ему в одиночку, меня поистине поражала.

Вокруг разлилась жуткая, давящая тишина и полная неподвижность. Пройти вперед, казалось, совершенно невозможно. Я двигался будто не сквозь воздух, а сквозь плотную неподвижную воду.

Огромный зверь оказался мамонтом; как и индеец, он застыл, не успев завершить движения.

А затем в тени толстокожего шерстистого гиганта я увидел женскую фигуру. Положив стрелу на тетиву, она целилась в торнадо. Хрупкие плечи покрывал белый плащ – она отбросила его назад, чтобы не мешал стрелять.

Время тоже остановилось. Даже я сам начал двигаться гораздо медленнее.

Я заставил себя пройти вперед, надеясь, что глаза меня не обманывают и женщина – та, о ком я думаю.

Приблизившись, я окончательно в этом убедился. Это была Уна! Я попытался двинуться в ее направлении, но на меня обрушился мощный, оглушительный шум. Словно кто-то дул в трубы, и звук эхом распространялся по всем измерениям мультивселенной. Эхо звучало целую вечность.

Вихрь завизжал, дрогнул и яростно закрутился. Он снова двигался! Я разглядел внутри него злобные лица и конечности.

Волосы мои и одежда развевались. Я чувствовал, как меня засасывает, хватает, изучает. Ветер стал еще более агрессивным. И все происходящее ожило.

Сквозь завывания ветра послышалось мелодичное, чистое звучание флейты. Жена моя накладывала стрелу на тетиву. Я не стал звать ее, опасаясь отвлечь. Что она собирается сделать? Неужели думает, что может убить вихрь, сверхъестественный вихрь, если уж на то пошло, одной стрелой? Почему так спокойно идет навстречу смерти? Разве она не понимает, насколько сильна эта тварь? Или же она находится в трансе? Видит сон во сне?

И кто – или что – издало трубный глас, который я услышал раньше?

Инстинкт вновь одержал победу над волей, и я не раздумывая бросился к тропе, умоляя Уну остановиться, подождать. Но она не слышала меня из-за ужасного воя торнадо. Она шла очень странно, неестественно медленно.

Может, она все-таки в трансе?

Высокий индеец, кажется, узнал меня. И попытался остановить, подняв руку.

– Только она одна может пройти по Сияющей тропе по льду. Когда она пройдет, тогда и мы сможем. Но она идет навстречу Ветрам мира. Ветра совершенно обезумели. Она идет против Владыки Шоашуана.

Я тоже что-то прокричал ему, но воздушные потоки сорвали слова с губ и унесли.

Неожиданный порыв холодного ветра ударил мне в лицо и на мгновение ослепил.

Когда же я смог снова открыть глаза, Уна исчезла. Я почувствовал, что кто-то подбирается ко мне со спины.

Индеец взобрался на спину мамонта. Позади него в сторону берега шагала группа воинов; они выглядели так, словно сошли с подмостков спектакля «Гибель богов». Не считая того, что не все из них являлись скандинавами, передо мной стояла банда самых отвратительных, грубых викингов из всех, что я когда-либо видел. Я мгновенно схватился за меч.

Их вождь шагнул вперед. На нем был серебристый зеркальный шлем. Я уже видел его раньше, и я узнал этого человека. И в глубине моей души, хотя и вместе со страхом, зрело удовлетворение от сознания собственной правоты. Интуиция меня не подвела: Гейнор Проклятый снова вернулся.

Если бы я не узнал его по шлему, то все равно понял бы, кто это, по утробному издевательскому смеху.

– Ну-ну, кузен. Вижу, наш друг услышал звуки моего рога. Кажется, он доставил тебе хлопот. – Он поднял изогнутый бычий рог, покрытый узорчатой медью и бронзой, который висел у него на поясе. – Я протрубил уже во второй раз. А когда сделаю это в третий, всему придет конец.