– Добрый день, дорогуша, – произнес тот, кто проявлял ко мне наибольший интерес. – Надеюсь, тебе нравится у нас в гостях.

Я саркастически хмыкнула. Он усмехнулся.

– Я барон Боус-Юнге из Осфода. Ты, несомненно, слышала обо мне. Я возглавляю гранбретанских ученых.

Первым в голову пришло слово «вивисекция»! Они меня вскроют!

Он подошел ближе, плащ зашелестел, змеиная морда высунулась из-под капюшона, змеиные глаза заблестели.

– Мы должны сделать несколько анализов, но ты выглядишь очень здоровой. Ты крепкая маленькая девочка?

– Крепче, чем ты думаешь, – отозвалась я. – Я и дня в жизни не болела.

Это даже близко не походило на правду. Я переболела дюжиной обычных болезней, от ветрянки до гриппа.

Он отчего-то развеселился.

– Нам сказали, что ты весьма своевольное дитя. Ты понимаешь, почему наш великий король-император так снисходительно отнесся к твоей грубости, девчонка?

– Потому что я вам нужна, – резко ответила я.

– А кто-нибудь объяснил тебе, зачем ты нужна?

– Судя по тому, что здесь находится, вам понадобилось мягкое мясо для жаркого. Я не заглядывала за маски, которые скрывают ваши трусливые лица, но начинаю подозревать, что вы подпиливаете зубы.

Наступила тишина. Должно быть, барон Боус-Юнге старался взять себя в руки. Неужели я попала в точку?

– Ты знаешь, где находишься? – спросил он и тут же сам ответил на свой вопрос: – Ты в моих владениях. Здесь мы проводим самые важные эксперименты. И многие из них – на живых заключенных, от младенцев до стариков. Выживают немногие, очень немногие, как это ни печально. Все во имя науки. Они с радостью делают свой вклад в развитие человеческого знания, без которого мы никогда бы не возвысились над животными.

Я чуть не расхохоталась.

– Да вы, наоборот, даже до животных не дотягиваете. Одеваетесь как они, а ведете себя гораздо хуже. Вам никто не говорил, как по-идиотски вы выглядите во всей этой снаряге? – я шмыгнула. – Неудивительно, что от вас так воняет.

Рука его дернулась, словно он еле сдержался, чтобы не ударить меня. По крайней мере, это доказывало, что пока я в безопасности. Либо для ритуала я нужна им в целом виде, либо что-то другое не давало им поступить со мной так, как они разделались бы с любым другим наглецом. Из-под маски послышался мерзкий жиденький смешок.

– Сомневаюсь, не совершили ли мы ошибки. Наслышан о вашем фамильном высокомерии. От вас, германьянцев, всегда одни проблемы, как от герцога Дориана и остальных. Я почувствую облегчение, когда доведу дело до конца, хотя твои эскапады мне еще не надоели. Полагаю, твою бабку и ее отца уже нейтрализовали. Тем лучше. Тем лучше. Так или иначе, они осквернились. Остались лишь ты и твой брат. Кровь сильна и чиста, она подойдет для наших целей.

– Так вы и правда кучка кровососов-вампиров?

С чего он вдруг решил, что я из Германии? Они, должно быть, собрали неверную информацию! И я могу умереть из-за этой ошибки.

– Не знаю такого слова. Но звучит грубо. Ты поела?

– Слопала столько вашей вонючей еды, сколько в живот поместилось!

– Ступай в ту дверь.

Он поднял руку. Люди в капюшонах разделились. Я знала, что они смогут насильно затащить меня туда, если захотят, с каждой закрывавшейся за спиной дверью исчезали мои шансы на побег, так что я прошла вперед со всем достоинством, на какое была способна.

Комната по другую сторону двери меня удивила, она походила на кабинет старого профессора. Всевозможные картины на стенах, камин с каминной полкой, большой деревянный письменный стол, деревянные же книжные полки, и все это покрыто вырезанными карикатурными лицами и существами. На всех поверхностях лежали книги, записи, обрывки бумаги, свитки. Даже глиняные таблички с иероглифами, очень похожими на те, что украшали стены. А еще два больших удобных кресла и прочее, вроде сосуда с чем-то вроде табака, трубка с длинным черенком (должно быть, чтобы можно было курить через маску), несколько почти одинаковых плащей на крючках, дополнительные маски, высокая коническая шляпа с широкими полями, как у старомодных колдунов… С крючка на потолке свисали крысиные тушки, они медленно вращались над очагом, который нещадно дымил и нагрел комнату почти до невыносимой температуры. Барон дал знак, чтобы я села, а затем, к моему удивлению, поднес руки к маске и снял ее.

Я увидела бледное, не совсем здоровое лицо. Он оказался моложе, чем можно было судить по рукам. Под глазами набрякли вены, губы были странного синеватого цвета, словно он ел чернику. Белая борода спускалась почти до груди, наверное, он подворачивал ее под маску; седые волосы лежали на плечах. Лицо, как ни странно, выглядело довольно добрым, а вокруг глаз лучились морщинки, словно он часто смеялся. Когда он улыбнулся, глаза блеснули, и я чуть не отпрыгнула. Даже в самых обычных жестах мне уже виделись угрозы.

– А у тебя дети есть? – слова вырвались сами собой, я даже подумать не успела.

– А! – протянул он, откидываясь в кресло. – Дети. Тут вот какое дело. Прошло уже века два с тех пор, как умер мой последний ребенок, юная леди.

– Значит, ты старше, чем выглядишь.

– Ну, если тебе так угодно. Так на сколько лет я выгляжу?

– Примерно на шестьдесят, – сказала я.

Он фыркнул, будто кот.

– Шестьдесят? Тебе, должно быть, кажется, что это очень много.

Вообще-то нет, учитывая возраст бабушки, но я не собиралась ему отвечать.

– И от чего умерли твои дети?

– Ну… – протянул он. – В основном от старости. Видишь ли, им не хватало генов.

– Почему это?

– Потому что они требовались мне. Мы заботимся о себе, насколько это возможно. Поэтому многие заводят детей. Они помогают сохранить молодость. Несколько сот лет они давали мне возможность остаться молодым. Но, к сожалению, пришло время, когда даже гены моих потомков не могли мне помочь. Полагаю, пора уже смириться с собственной смертью.

– Хорошая мысль, – одобрила я. – Мои друзья все равно не хотят видеть тебя в живых по разным причинам.

Он усмехнулся.

– Сомневаюсь, сомневаюсь… У меня столько премудрости, которой они могли бы воспользоваться. Хотя я и не дам им такой возможности. Я верен королю и моей стране.

Я ему не поверила, но ничего не сказала. Барон Боус-Юнге взял со стола колокольчик и позвонил два раза. Тут же в комнату вошла обнаженная рабыня. Красивая женщина, которая не смотрела на наши лица – ее научили избегать зрительного контакта. Он что-то сказал ей, и вскоре еще две рабыни, несомненно, состоявшие в родстве с первой, принесли подносы. Они поставили их на специальный столик и налили что-то в два лабораторных стакана, разложили на тарелках неправильной формы нечто вроде маленьких пирожных и больших жирных пышек. Пахло очень вкусно, словно мы собрались пить чай у нас дома. Рот наполнился слюной, а на глаза навернулись слезы. Но я не собиралась показывать ему, что плачу. Я вдруг опять сильно затосковала по родителям, чего мне совсем не хотелось – это делало меня беззащитной. Я изо всех сил пыталась остановить слезы.

Почти сочувственно он передал мне тарелку с выпечкой и стакан, в котором, готова поклясться, был самый обычный чай. Но в тот момент я не могла ни есть, ни пить.

– Они не отравлены, – сказал он.

– С чего бы им такими быть, – буркнула я в ответ. – Тебе или кому-нибудь из твоих солдат и так легко меня убить.

Ответ ему, похоже, понравился.

– Твой дух как раз таков, как я и ожидал. Ты истинная дочь своей матери. И так же умна. Твой народ должен гордиться тобой.

Самым умным в нашей семье был Альфи.

– Вы еще с моим братом не встречались, – сказала я. И начала есть, хотя бы для того, чтобы скрыть свое состояние.

– Надеюсь скоро встретиться. Наши союзники его сейчас разыскивают. Мы уверены, что он в здании.

От этих слов я вздрогнула. А затем вспомнила достаточно, чтобы помалкивать. Может, это тот «брат», о котором упоминал Хуон? Джек Д’Акре? Смешное имя. Я еще не видела, как оно пишется. Кажется, Хуон произнес его как «Жак Дакрэ». По-французски. Но, с другой стороны, тут все звучит немного по-французски. Мне очень хотелось выяснить, что они (как им кажется) знают. Я и так выдала слишком много информации в тронном зале и не могла упустить единственный шанс направить их по ложному пути.