– Сколько я… спал?

– Двое суток, – ответил Громыхало с восхищенным почтением. – Об этом тоже будут говорить!.. Ты был так изранен, что мы боялись, как бы ты не помер прямо там… среди трупов.

Фарамунд сделал попытку приподняться, поморщился от боли. Каждая косточка и каждая жилка молила о покое. Он сцепил зубы, сел, опираясь руками о ложе. Он был голым по пояс. На груди, плечах и даже на животе вздувались безобразные сизые шрамы. Кое-где раны были покрыты темными струпьями из засохшей крови.

– Зажило? – спросил он вопросительно.

– Как на собаке, – ответил Громыхало. Он пристально посмотрел на Фарамунда. – Ты непростой человек, рекс…

– Что не так? – насторожился Фарамунд.

– Очень быстро зажило, – сказал Громыхало. – Так не бывает.

Фарамунд посмотрел на багровые шрамы. За пару недель, понятно бы, но за два дня… гм…

– Я слышал, – сказал он, – что на победителях раны заживают в сто раз быстрее, чем на побежденных. А разве мы не победили?

Город почернел, даже часть городской стены стала черной от копоти, а дома из-за провалов крыш стали похожи на беззубые рты старух. Фарамунд на коня влез с помощью Громыхало, но там, с высоты седла оглядел мир, ощутил, как быстро уходит слабость, а тело оживает, забывает о ранах.

– Зачем жгли? – спросил он, морщась. – Это теперь наша крепость… Хотя не знаю. Наверное, все-таки правильно, что все сожгли и всех убили.

Громыхало, ободренный, сказал живо:

– Народу было больно много. Опасно такое оставлять за спиной! Большой отряд оставлять жалко, а малый – перебьют простыми палками.

– А где сейчас местные?

– Ну… кого сразу, кого потом, кто сгорел, а других продали. Тут всегда крутятся эти… которые рабов переправляют на Восток!..

– Так что же, Люнеус пуст?

Громыхало широко улыбнулся:

– Нет… Из подвалов столько навылазило, что как будто никто и не пропадал! Но этот народ, который подвальный… пуглив, не пикнет. Это уже покорные. Храбрые дрались… как умели.

Фарамунд нахмурился, что-то напомнило слова того крикуна, который кричал о самой великой ценности – жизни человека. Значит, смелых да честных он побил, а теперь будет править трусами?

– Ладно, – сказал он и повернул коня прочь от закопченного города, – даже от самых больших трусов, бывает, рождаются смелые дети.

С двумя десятками всадников он прибыл в крепость Свена. Захваченная с прочим скарбом легкая повозка весело стучала колесами следом. Подозрительный Свен на этот раз не решился впустить такое войско, Фарамунд проехал через врата с одним Громыхало.

К удивлению всех, грозный вожак разбойников сразу направился на задний двор. Старая колдунья сидела у порога. Ее жидкие седые кудри выглядели как выгоревшая на солнце тряпка, а сама она напоминала нахохлившуюся цаплю.

Фарамунд остановился в двух шагах. Странная печаль коснулась сердца.

– Здравствуй, – сказал он тихо. – Ты помнишь меня?.. Ты сказала, что я тоже могу, как и птицы, в дальние края… Но ты знаешь, что это, а я – нет… Я хочу, чтобы ты жила в моем бурге. Вопросы лезут из меня, как мыши из нор в половодье. Иначе мне придется каждый день бегать к этой крепости и подолгу ждать, пока откроют врата!

Она долго молчала. Ему вдруг почудилось, что она уже решила для себя, но сейчас задумалась о другом.

– Ты постоянно в походах, – сказала она медленно. – Или походы в тебе самом?.. Но я чувствовала, что ты меня позовешь…

– И какой приготовила ответ?

– Мне будет нужна повозка с толстыми стенками и без щелей. Старые кости ломит от любого сквозняка. И еще мне надо много теплых одеял…

Он чувствовал, как еще один камень свалится с его спины.

– Все будет, – пообещал он твердо. – Ты не представляешь, как ты нужна.

И хотя, по словам Свена, колдунья зря ела хлеб, но он заупрямился, не хотел отпускать. Правда, жадность пересилила: Фарамунд уплатил за старуху римским золотом, и повозку пропустили через ворота.

– Ты все предусмотрел, – проворчала она. – А как именно ты решил, что я оставлю нору, где прожила столько лет?

– Ты тоже смотришь на облака, – ответил он, – и тоже глядишь вслед улетающим птицам… Не знаю, что ты видишь, но ты – смотришь. Садись, там уже куча одеял, теплые медвежьи шкуры. Я сяду с тобой, у меня вопросы, вопросы… Очень странные вопросы!

Вопросы в самом деле любому показались бы странными. Правда, не колдунье. Он не спрашивал, как заставить коров приносить по два теленка, не интересовался, что говорят звезды о его судьбе, или как ворожбой извести соседа.

Не стал спрашивать и о себе. Глупо, но жадно выспрашивал о Риме. Странное чутье говорило, что именно здесь разгадка потери его памяти…

Рим, загадочный Рим, о могуществе которого все говорят и по чьим окраинным землям сейчас идут франки. Пусть не по самому Риму, но все же по римской империи, что охватывает полмира. А если куда-то еще не ступала нога римского легионера, то лишь потому, что там не только люди, но даже звери жить не желают.

И не только воинская мощь, но и сама римская система, как он видел из рассказов старой колдуньи, была просто идеальной. Он сам не находил в ней ни единого изъяна. Голова трещала от попыток понять, почему же Рим терпит одно поражение за другим. Даже не сражается, а просто одни германские племена защищают его от других германских племен. Даже не римская армия, тоже вся из варваров, а германские рексы становятся на защиту Рима, помня о его величии… О недавнем величии. О прошлом величии.

Но долго ли они будут благоговеть перед прошлым?

Повозка покачивалась на ухабах, Фарамунд сидел напротив старухи. Окна она велела прикрыть, дует, в полумраке звучал ее размеренный скрипучий голос:

– А здесь нет системы… У франков правая рука не знает, что делает левая… Хотя нет, здесь тысячи рук, и все сами по себе… Здесь нет закона, нет общей власти. Императорской власти!.. Но все же… все же нечто странное складывается!..

– В чем?

– Понимаешь, молодой варвар… Я получила хорошее образование, знаю историю всех древних государств. Первая империя образовалась за много тысяч лет до нашего Рима в далеком Египте… Ты даже не можешь себе представить, что такое – тысячи лет!.. Так вот, та империя существовала не тысячу лет, а много тысяч лет. Ее сумел покорить только наш могучий Рим с его железными легионерами… Да, о чем это я? Ага, в том Египте был рекс… его называли фараоном. Фараон был единственным свободным человеком. Он считался богом, а все остальные жители огромной страны – его рабами. И сами рабы, и воины, и полководцы, и бродячие торговцы… Вся страна. А свою власть, понятно, передавал по наследству своим сыновьям, те – внукам, правнукам…

Он недоверчиво качал головой:

– И что же остальные? Соглашались?

– Считалось, – сказала она, – что только так и правильно. Мир устроен так… Честно говоря, я все еще считаю, что только так единственно верно. Но я – человек того мира. Я жила в нем, я пропитана его духом. Но сейчас на моих глазах возникает новый мир… Рабов нет, даже в самом низу! Простолюдины, что пашут землю и не хотят брать в руки оружие, отдаются под власть человека, который лучше всех умеет драться и убивать… но они не рабы, а он не их хозяин! С ним заключают эти… коммендации, где перечень условий… условий и обязательств с обеих сторон! Если кто нарушит, то стороны свободны от обязательств. И так везде! Мелкие вожаки племен принимают защиту более крупных, но крупный берет на себя обязательства перед этими мелкими и уж точно не превращает их в рабов… Такого еще не было ни в Египте, ни в Риме, ни в Персии… Персия? Это тоже была великая держава, где свободен был только один царь, а остальные – рабы…

– Странный мир!

– Это тебе странный. А для рожденных там – единственно правильный. Для раба и вольного, для жреца и фараона… Там просто не видели, как можно жить иначе.