– Случилось что? – ахнул Фарамунд. – Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть!.. Или восхотелось самому искупать меч в римской крови?

Он обхватил Тревора, обнял, но тот почему-то высвободился, сел на лавку. Глаза Фарамунда погасли, вспомнил, что Редьярд был ему троюродным или еще каким-то племянником.

А Тревор тяжело опустился за стол, вздохнул. Плечи поднялись и опали. Несколько мгновений он не мог говорить. Пугливо вошла молодая девушка, перед Тревором появились пузатый кувшин и два кубка. Она бросала робкие взгляды на грозного конунга, для которого она предназначена на ночь, иначе бы ее уже пропустили через руки всех воинов в селении.

– Промочи горло, – посоветовал Фарамунд. – Раньше ты любил это вино. Или не это, но все равно – любил это дело.

Тревор довольно равнодушно налил себе в кубок, отхлебнул, тут же отставил. Глаза его не отрывались от столешницы.

– Рекс, – сказал он глухо. – Мне очень не хотелось ехать… Ты сам понимаешь… но у меня есть еще и племянница.

Фарамунд ощутил толчок тревоги.

– Что-то стряслось? – выпалил он. – Что с Брунгильдой?

Тревор удивленно вскинул брови.

– Ты ее еще помнишь?.. Прости… Она просит… Нет, она настойчиво требует, чтобы ты обязательно прибыл к ней.

Фарамунд кивнул:

– Хорошо. Через пару месяцев… от силы через три, я выйду на берег реки, тем самым обеспечу себе все земли по эту сторону. И после чего приеду. Мои военачальники без меня с охраной справятся.

Тревор сказал несчастным голосом:

– Конунг, она настаивает, чтобы ты прибыл немедленно. Понимаешь, она настаивает. Не спеши отвечать! Ты же знаешь, она ждет ребенка. Повитухи заметили, что у нее живот клином! В один голос говорят, что нас всех ждет мальчик! Крепкий здоровый мальчик, которому расширять мечом пределы твоих владений до… я уже не знаю! Он должен появиться через месяц. Если я задержусь в дороге, то могу уже увидеть ее с младенцем на руках!..

Фарамунд заколебался. За окном послышался конский топот, кто-то выругался, звякнуло железо. Фарамунд покачал головой:

– Не могу. А что все-таки случилось? Разве она в чем-то нуждается?

Тревор отвел глаза, пальцы его застыли на кубке. Вид у него был самый несчастный.

– Рекс… если бы я не знал ее раньше… я бы сказал…

– Что?

– …что она нуждается в тебе.

На миг перед внутренним взором Фарамунда мелькнуло бледное лицо Брунгильды, ее гордо вскинутые скулы, гордый взгляд. В выжженной душе шевельнулось нечто вроде сочувствия, но тут же встало во всей яркости прекрасное лицо Лютеции, ее звездные глаза.

– У нее есть все, – ответил он упрямо. Он сам чувствовал, что в его голосе недостает твердости, но что-то злое, мохнатое, несправедливое шевелилось неспокойно, царапало душу, и он, чувствуя неправоту, повторил громче: – У нее есть все.

Тревор отодвинул кубок, поднял голову. Их взгляды встретились.

– Как скажешь, рекс…

Фарамунд выкрикнул зло:

– Хочешь сказать, что я не прав?

– Не прав, рекс, – сказал Тревор прямо.

– Да что ты знаешь… – прорычал Фарамунд, голос задрожал и упал до шепота. Он ощутил, что в глазах снова защипало, а горькие слезы начали наполнять плотины. – Что ты можешь знать… Пусть рожает, ее сына объявлю наследником всех земель. Он примет титул рекса…

– А ты, рекс?

– А мне он нужен? Я для своего племени и так рекс. А он станет рексом и для остальных правителей стран и государств.

Он видел, что Тревор чувствует глубокую тоску в его голосе. Оба некоторое время избегали смотреть друг другу в глаза, наконец Тревор вздохнул:

– Надо быть мужчиной, рекс… и в этом.

– А я кто?

– Ребенок.

– Почему? – прорычал он.

– Прячешься от жизни, – ответил Тревор просто. – Мы все любим Лютецию. А она, там, из своего христианского рая смотрит на нас, и что же, она радуется твоим мучениям? Разве она не желает счастья тебе… и своей сестре? В конце концов, это у нее появится племянник!

Тоска стиснула горло Фарамунда. Он едва смог прошептать, слезы подступили и душили за горло:

– Это мог быть ее сын.

Тревор поднялся, взглянул на дверь. В глазах сочувствие странно смешивалось с осуждением:

– Рекс, жизнь идет! Время лечит любые раны. А если не лечит, то это уже не раны, а язвы.

Тревор уехал в тот же день. Даже не захотел переночевать. Сказал, что успеет доехать до небольшого селения на той стороне реки. Фарамунд с тяжестью в груди проводил его до выхода из дома, вернулся, допил вино. Тяжесть не исчезла, стало горько.

За окном быстро темнело. Высыпали звезды, все еще непривычно яркие, огромные. Пахнуло свежим хлебом.

В ночи послышался долгий протяжный вой. Фарамунд медленно повернул голову в сторону леса. Волк воет на луну, все привычно, но почему воет… не так? Когда его отряд запевает дружную песнь, сразу заметно, кто сорвал голос или болен: за столом ли поют или сидя на конях, а здесь хоть не люди, а весь мир отдался лунной песне: деревья, травы, звезды, лесные звери… но этот волк… он не поет…

Он подает сигнал!

По телу прокатилась волна страха. Мышцы напряглись, очарование ночи слетело, как исчезает утренний сон, когда с разогретого тела грубо срывают теплое одеяло.

Кончики пальцев пробежали по поясу, проверяя: на месте ли рукоять ножа. Настолько привык к его тяжести, что перестал замечать, но сейчас от шероховатой рукояти по телу разлилось ободряющее тепло…

Вой повторился, уже ближе. Фарамунд отступил в тень, прислушался к звукам в доме. Внизу глухо звякнуло, словно женщина уронила половник, в трех шагах невидимый в тени Рикигур сопел и шумно зевал. Заскрипело, это он чешется, словно водит точильным камнем по лезвию меча.

Послышался шумный вздох. Фарамунд прислушался, чересчур тихо. Все так же, прижимаясь к стене и избегая лунного света, пробрался к закутку. Под сапог попалось что-то выпуклое, глаза с трудом рассмотрели щит. Рикигур крепко спал, привалившись к стене. Нижняя челюсть отвисла, голову закинул, в полутьме его раскрытая глотка казалась темной норой.

Вой раздался у самых ворот. Сердце стучало бешено, пальцы медленно сомкнулись на рукояти ножа. Он заставил себя сделать глубокий вдох, в глазах чуть посветлело, кровавая пелена ночью кажется серым туманом, нож выставил лезвием вперед и вжался в простенок.

Двор как на ладони. Черное тело метнулось через забор. В ярком лунном свете Фарамунд отчетливо рассмотрел длинное черное тело огромного волка. Тот упал на все четыре лапы, блеснули длинные клыки, тут же волк метнулся к крыльцу.

Лихорадочные мысли носились с такой силой, что его почти раскачивало, словно осиновый лист. В третий раз, чтобы не произошло ошибки, за ним послали не человека, а…

Внизу коротко скрипнуло. Значит, этот волк умеет открывать двери. Наверняка он умеет не только открывать двери!

Тень мелькнула в холле. Там на страже Фюстель, но Фарамунд уже понимал со стесненным сердцем, что весь дом погружен в магический сон. Разница только в том, что теперь волк… если это волк, не будет искать его бесцельно, а сразу пойдет по запаху. Теперь уже не уйти, не спрятаться!

Черный зверь поднимался по лестнице громадными прыжками. Фарамунд взмолился, чтобы чужак не замедлил стремительный бег, не успел учуять, и, когда тот взлетел на площадку, рука с ножом метнулась вперед.

Волк в последний миг ощутил чужой запах, попытался остановиться. Острое лезвие, нацеленное в сердце, ударило чуть выше. Фарамунд чувствовал, как дрожит под лезвием распарываемая плоть. Затем железо уперлось в кость, волк навалился на Фарамунда, стальной клинок хрустнул. Фарамунд ухватил обеими руками зверя за горло, удерживая страшную пасть, рвущуюся к его горлу.

Они покатились по полу, волк хрипел, страшные зубы лязгали перед лицом Фарамунда. Он едва не терял сознание от страха и отвращения, ему прямо в лицо плеснуло теплой кровью, ощутил на губах солоноватый вкус, проглотил, едва не стошнило.