Когда он побежал по мраморным ступенькам во дворец, за спиной раздался первый настоящий удар грома. Туча словно не двигалась с места, только росла, становилась еще плотнее, лиловый огонь зловеще разгорался. Гром громыхал, не переставая, раскаты сливались, становились громче.

Он пронесся через холл, навстречу попадались люди с белыми лицами, что-то кричали, протягивали руки. Под ногами простучали ступеньки на второй этаж. Он выскочил на открытую галерею, туча уже сдвинулась, но Фарамунд различил бешено скачущего всадника, что ворвался через городские ворота, пронесся напрямик к дворцу, спрыгнул с коня и в мгновение ока исчез у входа.

Он ждал, прижимая к груди Клодия. Тот заснул, причмокивал во сне, большой палец сунул в рот. В небе грохотало, сверкали небесные мечи, и жуткий звон подков начал сотрясать землю.

На галерею выбежал человек, массивный и коренастый. Солнце с чистой от тучи половины неба светило в спину, Фарамунд видел только массивного черного человека, но в правой руке этот человек держал меч.

Когда незнакомец быстро шагнул к нему, Фарамунд ощутил странное облегчение. Наконец-то оборвется это страдание, что зовется жизнью. Он уже не может вместить столько боли, столько страдания и вины за погибших из-за его черствости, его дурости.

Человек подошел ближе, Фарамунд невольно вздрогнул.

– Фарамунд, – проговорил Тревор глухим нечеловеческим голосом, – отпусти ребенка… И тогда умрешь только ты…

Меч в его руке начал подниматься. Фарамунд протянул ему маленького Клодия:

– Ты сделаешь для меня благо… Я сам не хочу жить. Тревор, мне худо… Я все делаю не так!.. Вокруг меня гибнут люди… Гибнут по моей вине. Я уже сам себе не доверяю. Тревор, моим наследником я назначаю своего сына… от Клотильды – этого маленького Клодия… а тебя прошу быть ему опекуном и наставником. Мне кажется, сегодня мой последний час на земле… Доведи его до трона! Пусть станет первым наследным конунгом франков, чтобы не зря было пролито столько крови. И пусть расширяет эту державу дальше.

Тревор отшатнулся, налитые кровью глаза вперились в лицо рекса с силой выброшенной вперед сариссы.

– Ты… хочешь, чтобы я воспитывал твоего сына?.. От служанки?

– Ты воспитаешь первого наследного конунга, – повторил Фарамунд. – Ему завершать то, что мы начали… А мне жизнь горька. Я не хочу видеть солнце, белый свет!.. Убей меня, Тревор… Это и приказ, и просьба…

Он опустил ребенка на землю. Тот шлепнулся голым задом на пол, хохотал и пускал пузыри. Фарамунд выпрямился, повернулся левым боком.

– Я ездил по твоим делам по бургам, – прохрипел Тревор. – А ночью ко мне пришел Редьярд!.. Он упрекал меня, что я помогаю тебе рушить мир… Я вскочил, его нет, но в черепе до сих пор звучит голос!

Фарамунд воскликнул горько:

– Во мне теперь каждую ночь звучат голоса всех, кто погиб по моей дурости! Они уже являются мне и днем… Убей меня, Тревор, умоляю тебя!.. Лучше смерть от меча, чем я упаду с пеной у рта, буду биться в корчах, а потом побреду по дорогам, не помня себя, не узнавая мир…

По бургу словно провели гигантской ладонью. Вершинки деревьев согнулись, некоторые сломало, словно лучинки. Одну подхватило вихрем, закружило, подняло, словно перышко, и утащило прямо в тучу. По всему двору закружились вихри, телегу ударом ветра отбросило к стене, перевернуло набок.

Тревор взглянул на ребенка у его ног, на искаженное страданием лицо Фарамунда. Меч начал опускаться, а ярость в глазах начала гаснуть.

– Ты… – вырвалось у Фарамунда, – еще не все знаешь, не так ли? Потому лучше убей меня сразу!

Тревор зарычал, как раненый зверь:

– Что еще?

– Я везде сею смерть и разрушение!.. Нет конца черным вестям, Тревор. Я в самом деле зажился на этом свете… Убийцы не могли меня достать, но теперь я сам… Что-то сломалось во мне. Даже драконов не вижу в облаках… По моей вине, по моей слепоте – Брунгильда покончила с собой!.. Она убила сразу двоих: себя и нерожденного сына. Это я их убийца, Тревор. И нет мне прощения…

Жуткий стон вырвался через стиснутые челюсти Тревора. Несколько мгновений он смотрел безумными глазами в черное от горя, постаревшее лицо рекса. Острие меча поднялось, кольнуло под левое ребро. Их глаза встретились. Во взгляде рекса было нетерпеливое ожидание избавления от мук.

Он даже сделал движение ухватить старого воина за руку и помочь. Над головой страшно грохнуло, молния осветила жутко искаженные страданием лица.

Тревор поспешно отбросил меч в сторону.

– Нет!.. Ты не умрешь от благородного меча!.. За тобой явился сам дьявол! Пусть же он твою черную душу…

Фарамунд сказал севшим голосом:

– Ты прав, я недостоин смерти от меча.

Тревор посмотрел дикими глазами.

– Ты… знаешь? Кто ты?

– Возьми моего сына, – попросил Фарамунд торопливо. – Помни, ты – опекун! Доведи его до трона.

– Ты уходишь… с дьяволом?

– Я не знаю, кто пришел, – ответил Фарамунд. – Возможно, на этот раз сам дьявол… Раз уж его слуги не могли меня… Научи сына всем воинским премудростям! Пусть моей дорогой пройдет… дальше меня.

Ощущение, что из тучи его рассматривают, словно насекомое, стало отчетливее. Багровый огонь в недрах тучи полыхал непрерывно, а ослепительно-белые молнии освещали половину неба.

С галереи было видно, как даже за стенами крепости народ спешно укрывает добро, скот загоняют в хлева, запирают, сами бегут в дома.

Тревор процедил с ненавистью:

– Но я… ничего не скажу ребенку… о его отце!

– Хорошо, – счастливо выдохнул Фарамунд. – Я сам хотел просить…

Туча заняла уже половину неба. Ослепительно сверкнула молния, а гром грянул над самой головой.

– Я только скажу, – добавил Тревор, – что ты завещал… не срезать длинные волосы… Пока твой род носит длинные волосы, ему править миром!

Над головой громыхало, слышался треск разламываемых скал, грохот. В недрах тучи работала гигантская камнедробилка, где под страшными жерновами рассыпались в щебень целые скалы.

По солнечному двору медленно двигалась черная тень. Она подминала под себя весь мир. Фарамунду почудилось, что под ее тяжестью трещат телеги, рассыпаются поленицы дров, от жуков остаются только мокрые пятнышки, прогибается даже сама земля.

Ослепительно сверкнуло. На долгий миг все залило мертвенно слепящим светом. Фарамунд увидел застывшие фигуры людей, даже взлетающий на колоду петух застыл неподвижно в воздухе, затем на мир обрушился страшный грохот.

Фарамунд ухватился за дверной косяк. Туча приблизилась к крепости. По земле бежала такая же плотная черная тень, видно было, как от тучи к ней протянулись плотные струи странно темного дождя.

В темном небе заворачивались гигантские багровые смерчи, похожие на водовороты за тонущими кораблями. Кто-то умело прятал нечеловеческие силы, что двигают стихиями, под обыкновенную бурю с громом и молниями, сильным ветром, что вырвет с корнем с десяток деревьев, дав пищу пересудам. Это не буря, сказало его трепещущее тело.

Это идет смерть.

Тревор умолк так резко, на полуслове, что шерсть поднялась у Фарамунда на загривке. Он метнул руку к мечу, лишь тогда начал оборачиваться, а холод уже пронизывал все тело острыми иглами.

Старый воин стоял с полуоткрытым ртом. Глаза бессмысленно смотрели в пространство. Одна рука как начала подниматься к усам, так и застыла.

С мечом в руке Фарамунд метнулся вдоль коридора. На ступеньках Унгардлик, но когда Фарамунд его окликнул, тот не шевельнулся. Вдали у дверей застыли двое сторожей, верные, как псы, Рикигур и Фюстель.

Окрепло ощущение, что на этот раз за ним явился наверняка тот самый Старший… или Главный, о котором сказал умирающий оборотень. В узкие окна с жутким свистом ворвался узкий язык ветра. Фарамунд видел, как скрученный в кулак поток воздуха загасил светильники по всему коридору, а факелы затрещали, искры полетели снопами, как огненные мухи, один вывернуло из бронзового держателя и покатило по полу.