Потом краем глаза он видел смутное движение. Клотильда встала, ночную рубашку прижимала к груди, прикрывая наготу. Лицо ее похудело, выглядело изможденным. Глаза ее казались темными пещерами.

– Рекс, – прошелестел ее голосок. – Я была… девственницей. Так что простыню… пусть видят.

В ночной тишине ее босые ступни прошлепали отчетливо, словно к двери побежал утенок с мокрыми перепончатыми лапками.

Через час в спальню ворвались хохочущие гости. Фарамунд в это время, обнаженный до пояса, умывался из кадки, а в другом конце зала трое служанок, среди которых была и Клотильда, расчесывали необыкновенные золотые волосы Брунгильды Белозубой.

Во главе гостей шествовал Тревор. Его опередили Вехульд и Унгардлик, разом ухватили простыню, завопили ликующе, вскинули ее, как знамя. Фарамунд видел, как Брунгильда вздрогнула, ее огромные глаза на миг повернулись в его сторону, в следующее мгновение она словно отпрянула в отвращении.

А что я должен был делать, спросил ее молча Фарамунд. Он сцепил зубы, только плескал воду в лицо и на грудь с такой силой, что гости отпрянули с веселыми воплями.

– Эту простыню можно как знамя! – орал Вехульд ликующе. – Рекс, можно мне отодрать кусочек? Говорят, это как амулет, чтобы всегда быть… всегда!.. ха-ха!!..

– И мне!..

– Ага, ему – да!..

– Ты на что намекаешь?

Фарамунд с гадливостью слушал пьяные вопли и поздравления. Похоже, пир продолжался всю ночь, и, судя по всему, они готовы пьянствовать и дальше.

Как был мокрый до пояса, он направился к Брунгильде. Еще издали видел, как она напряглась, подобралась. Служанки хихикали, смотрели на него влажными зовущими глазами, добрыми, как у коров. Только Брунгильда смотрела прямо перед собой, да еще Клотильда отводила взгляд, ее руки старательно работали гребнем.

– Дорогая Брунгильда, – сказал он ровным голосом. – Мне этот пир надоел. Мы сегодня же отправляемся в мои владения. Там у меня масса дел… что требуют моего присутствия.

Она напряглась, бледная и с темными кругами под глазами. Она выглядела изнуренной, словно в самом деле он всю ночь ее терзал, насыщая свою похоть. С обескровленных губ слетело едва слышное:

– Мой супруг… но ты намеревался идти на войну, оставив меня здесь…

– Я передумал, – сказал он грубо. – Моя супруга должна жить в Римбурге. Это настоящая каменная крепость. Кстати, этот маленький бург тоже остается твоим… хотя, думаю, лучше здесь оставить хозяевами Тревора и Редьярда.

После короткой паузы она взглянула в его суровое лицо, словно вырезанное из серого гранита. Челюсть Фарамунда выдвинулась вперед, в глазах блистали крохотные молнии, выдавая приближение грозы.

– Да, мой супруг, – ответила она.

– Я велю собираться в дорогу, – сообщил он.

Она снова сказала безжизненно:

– Да, мой супруг.

Он видел, что она по-прежнему брезгливо не называет его по имени, зато теперь всячески подчеркивает для гостей и служанок свой статус.

Они выехали в тот же день, в полдень. Вечно затянутое темными тучами небо просветлело. По светлому пятну, что медленно двигалось по ту сторону туч, можно было угадать, где находится солнце. Когда отряд выехал из ворот, в щель между тучами на землю упал прямой, как огненный меч, солнечный луч.

Волосы Брунгильды вспыхнули так неистово, что Фарамунд отшатнулся. Его воины забормотали, он подумал, что творят оберегающие заклинания, но их глаза были полны восторга. Стройная и прекрасная, она блистала верхом на белой лошади, как создание небес. Ослепительно чистая, одухотворенная – он понял, что уж ее никогда не коснутся обвинения в колдовстве или черной магии.

Он поспешно отвел взгляд, жеребец уловил немой наказ, понесся во главе отряда. Сзади загрохотали копыта, судя по стуку, догонял на громадном коне, похожем больше на слона, грузный Громыхало, еще не просохший от пьянства и обжорства.

– Рекс, – крикнул он, – мы сразу к передовым отрядам или… продолжим свадьбу?

Фарамунд вздрогнул. Громыхало прав, ему надо думать об обороне захваченных рубежей, о подавлении мятежей, о налогах, о закупке оружия, о выделке шкур для кожаных лат, но его череп распирает от мыслей о Брунгильде, которая сверкает в середине отряда, как редкая драгоценность в перстне. Перед глазами вместо крепостных стен, на которые взбираются его люди, всплывает ее белое лицо с негодующими глазами, а вместо воинского клича слышит ее гневный голос.

Опомнившись, он слышал теперь и конский топот, и перезвон удил, и скрип седел. Громыхало все еще смотрел в ожидании ответа. Рот его начал открываться, глаза стали крупные, как у рака.

– Задумался, – ответил Фарамунд с неловкостью. – Конечно же, завезем Брунгильду, а потом к войскам… Как только зима пройдет, продолжим двигаться на юг. А то и раньше…

Громыхало некоторое время ехал молча, посапывал. Кони обнюхивались на ходу, над головой проплывали покрученные узловатые ветки.

– С повозкой бы тут намучались, – сказал Громыхало неожиданно. – То, что тебе Брунгильду удалось уговорить ехать верхом…

– Уговорить? – буркнул Фарамунд. – Она настояла, что поедет верхом!

– Неужели? – изумился Громыхало. – Удивительная женщина! Ее сестра… пусть ей место будет по правую руку их бога, коней побаивалась. А эта скачет так, что все рты разевают! Воины ее уже полюбили.

Фарамунд отмахнулся, сердце заволокла печаль при одном упоминании имени Лютеции. Но и стало приятно, что воины любят Брунгильду, что восхищаются ею не потому, что она его жена, даже не за божественную красоту, что понятно, а вот за эту неприхотливость, за умение легко переносить тяготы пути.

А то и не замечать их вовсе.

Когда выехали из леса, открылось бескрайнее море клубящегося тумана. Из этого моря вдали поднималась высокая каменная стена. Крыши Римбурга плыли через туман, разрезая белесые клубы, как корабли разрезают волны. Земля, не скрепленная корнями деревьев, расползалась под конскими копытами. Ноги скользили, всадники вскрикивали, ругались.

Странно было видеть плывущих, как лебеди по озеру, всадников с торчащими впереди конскими головами, ниже туман съедал все. Часто тот или другой конь оступался, из белесого месива выплескивалась бурая грязь. Фарамунд уже не отряхивался, город близок.

В крепостные ворота они с Брунгильдой въехали стремя в стремя. А на центральной площади перед дворцом префекта их встретила челядь, Брунгильду приветствовали ликующими воплями. Громыхало ревниво выругался: на хозяина внимания почти не обращают!

Фарамунд соскочил с коня, протянул руки к Брунгильде. Он поймал тот миг, когда она попыталась сойти сама, подхватил, невольно замер, держа почти на вытянутых руках, но все еще не опуская на землю. Ноздрей коснулся нежный запах, чистый, словно ветер донес запах горных цветов. Она невольно ухватилась за его плечи. Их глаза встретились, он с трудом оторвал взгляд от ее чистого лица, золотых локонов, выбившихся из-под капюшона, медленно опустил ее на землю.

Брунгильда кивнула одному из слуг:

– И ты здесь, Регулий?.. Рада тебя видеть. Ты и здесь смотришь за лошадьми?

– Точно, – ответил слуга. Он расплылся в широкой улыбке, показав щербатые зубы. – Здесь хорошие кони… Я одну лошадку тут для вас уже присмотрел… Огонь, а не конь!

Брунгильда так мило улыбнулась этому старому пню, как никогда не улыбалась Фарамунду.

Подошел Громыхало, его глаза проследили, как Брунгильда легко пошла по мраморным ступенькам, ведомая слугой.

– Ее сразу приняли как хозяйку, – сказал он с удивлением. – Что-то в ней есть!..

– Наверное, – пробормотал Фарамунд. – Злая только слишком…

– Злая? – удивился Громыхало. – Да она – ангел! Все в нее сразу влюбились!.. Правда, это ангел с зубками… Ха-ха! Недаром и прозвище – Белозубая…

– Она свои зубки пускает в ход слишком часто, – сказал Фарамунд. – Ладно, ветер с севера, вот-вот снег пойдет так, что завалит все дороги. Но сейчас, пока земля подсохла, нам можно вернуться к передним войскам.