Вестник переступил с ноги на ногу. Фарамунд видел, что его раздражает, что не пригласили в палатку, даже не предложили сесть, что значит – разговоры разбойник вести не намерен, скажет пару слов и отправит обратно.

Фарамунд сказал:

– Вы собираетесь обсуждать условия сдачи?

Вестник удивился:

– Это вы должны бы сдаться. Мы-то знаем, что у вас еда уже кончилась. Но, чтобы не позорить вас окончательно, мы готовы уплатить вам дань… чисто символическую, конечно, чтобы вы могли уйти вроде бы с победой.

Фарамунд засмеялся:

– Зря надеетесь, что голод заставит нас уйти!

– Разве не так?

По лагерю бродили воины, в сторонке проволокли связанного пленника, тучного человека. Двое угрюмого вида людей принесли колоду. Пленника повалили, прижали. Он дико завизжал. Огромный мускулистый человек взмахнул топором. Послышался тяжелый удар. Крик оборвался. Огромный человек деловито рубил человеческое тело на куски, вокруг стояли воины, выхватывали окровавленные куски и быстро уносили к кострам.

Лицо вестника медленно заливала смертельная бледность. Донесся возмущенный крик, что снова ему досталась голова, а какое там мясо, одни уши, на что другой голос издевательски посоветовал идти в мудрецы, так как жрать мозги – это ж каким мудрым можно стать? Воины ржали, пошли шуточки: а если мозги дурака, а если труса, – под этот жестокий смех окровавленные куски разобрали начисто.

Палач разогнулся, воткнул топор в красную колоду. Передник его был залит кровью. Он деловито осматривался, а когда мимо проходил молодой воин, сказал ему достаточно громко, что услышали и Фарамунд с посланцем:

– Мясо заканчивается. Возьми людей и приведи еще с десяток этого… ха-ха!.. скота из местных. Люди должны быть накормлены.

Посланец стоял бледный, потом вздрогнул, по горлу прошла судорога. Фарамунд слегка отодвинул колени, если вытошнит, то чтоб не забрызгал, но тот совладал с собой, проговорил осевшим голосом:

– Я… доложу о ваших… условиях.

– Доложи, – безмятежно согласился Фарамунд. Его глаза были устремлены на шатер, куда отнесли влажную, еще трепыхающуюся печень. Он не стал говорить, что не предъявил на этот раз никаких условий. – Счастливой дороги!

Он повернулся и ушел в шатер.

Устрашенный город сдался на следующий день. Фарамунд расставил всюду своих людей, а сам во главе все растущего войска двинулся на юг. Жадное нетерпение сжигало изнутри, он десятками слал гонцов в свою первую крепость, которую все еще называли Лаурсовой, и к Свену, где с ними разговаривал Тревор.

В бурге ждали Лютецию, из крепости Свена тоже прискакал гонец с вестями, что вот-вот, что уже, что начались сборы, что госпожа почти готова выехать…

Впереди по низинам клубился туман. Туда спешно мчались всадники, проверяли: нет ли засады, небо затянуто белесой мглой, мир кажется бесконечным, где болота и леса сменяются как дни и ночи.

Он ехал во главе передового отряда, когда впереди заклубилась пыль, передние всадники тут же пришпорили коней и унеслись, пригнувшись к конским гривам.

Громыхало озабочено посмотрел вслед.

– Не чье-то войско?

– Пыли мало, – заметил Фарамунд.

– Такой же отряд, как и у нас?

– Вряд ли. Все привыкли двигаться со скоростью своих обозов. О таких узнали бы за месяц…

От большого пыльного облака отделилось малое, понеслось в их сторону. Вскоре из него вычленились двое верхами, снова неслись наперегонки, загоняя лошадей. Передний еще издали привстал на стременах, заорал, размахивая обеими руками:

– Караван!.. Богатый караван!.. Жирный!

Вокруг возбужденно заговорили, радостно толкали один другого в бока. Громыхало облизнулся, потер руки. Фарамунд ощутил радостное возбуждение. Торговля в этих землях, понятно, идет в пределах города и ближайших сел. Даже города с городами не торгуют. Зачем? В каждом делают для себя все необходимое. А караваны с товарами – это реликты империи, ее ровных удивительных дорог, это разделение ремесел, когда на одном конце империи могли делать самые лучшие в мире мечи, а на другом – женские серьги, но благодаря этим торговцам, дорогам и… безопасности мечи и серьги равномерно распределялись по всей необъятной империи…

– Не останавливаться! – велел он. – Ишь, пасти распахнули… Со мной поедут только Громыхало и Вехульд.

Унгардлик спросил растерянно:

– Вождь… мы что же, даже не пограбим?

Фарамунд свирепо взглянул в его сторону. Там сразу настала мертвая тишина. Громыхало тронул коня, Вехульд пустил следом, и жеребец Фарамунда галопом пошел вперед.

Далеко на дороге двигались тяжело нагруженные повозки. Около десятка всадников ехали впереди, трое замыкали, еще по два держались по бокам каравана. Когда Фарамунд приблизился, караван обреченно остановился. Немолодой человек в поношенной одежде пустил коня навстречу. На его лице Фарамунд увидел тщательно упрятанное отчаяние. С двумя десятками человек немыслимо сопротивляться надвигающемуся войску.

Фарамунд вскинул руку в приветствии. Одно дело – нагнуть сильного противника, другое – глумиться над слабым, выказывая свою мощь.

– Кто ты? Откуда караван?

Человек низко поклонился, лицо уткнулось в конскую гриву. Когда он поднял голову, в глазах были страх и безумная надежда.

– Меня зовут Исаак, доблестный воин. Иду из Багдада. Я купец, это мой караван…

– Рискованно забираться в наши земли, – заметил Фарамунд.

– Знаю, – ответил купец. – Меня предостерегали!.. Но что делать, я был разорен. Мне оставалось только броситься в море и утонуть. Я пошел на безумный шаг: занял у ростовщиков денег, взял в долг товары и отправился в этот северный край. Здесь либо гибель… и тогда с меня никто не спросит возврата, либо вернусь с прибылью, что позволит рассчитаться… Так что моя судьба в твоих руках, воин.

Фарамунд окинул долгим взглядом караван:

– Эта охрана… она хороша только от шайки разбойников, да и то крохотной.

– У меня нет денег, нанять больше людей, – ответил купец печально.

Фарамунд всмотрелся в его смуглое лицо, морщины, признаки сильнейшей усталости.

– Я приветствую смелых людей, – заявил он. – Здесь моя земля, но я не возьму плату за ее топтание. Придет время, все земли станут вольными для торговли.

Купец с недоверием всматривался в суровое лицо молодого варварского вождя. Фарамунд поклонился, купец наконец опомнился, сказал с чувством:

– Я просто не верю…

– Что везете? – спросил Фарамунд. Добавил поспешно, заметив промелькнувший испуг в глазах купца. – Просто я хочу купить…

– Оружие?

– Нет, – ответил Фарамунд. – Хотя хорошее оружие тоже не помешает. Но я хочу что-нибудь для молодой женщины. Молодой и очень красивой.

Купец кивнул, глаза его не оставляли покрасневшее лицо вождя франков.

– Есть, конечно. Из-за того, что приходится таскать с собой такую охрану, мы можем торговать только вещами, малыми по объему… и очень дорогими. Собственно, у нас почти одни драгоценности. Даже оружие… очень дорогое.

– Вы можете остановиться в моем городе, – предложил Фарамунд. – В любом из них! Вам не надо будет тратиться на ночлег и прокорм. И вот еще что… Мы только что взяли богатый город. Хотя он весь принадлежит мне, но мне обычно остаются только дома, люди и земли… а кольца, золото и драгоценности мои шалопаи успевают снять! Понимаешь?

Глаза купца вспыхнули надеждой, но ответил с осторожностью:

– Не совсем, доблестный базилевс.

– Ты кто?

– Из Багдада я…

– Араб?

– Увы, иудей.

– Вот что, Иса. Купцы здесь если и бывают, то только странствующие. Греки, иудеи, арабы, сирийцы… Своих нет. И никогда не было. Здесь что вырастили, то и слопали. Одежду сшили – сами носим. Кузнец кует только для своего же хозяйства. Оружейник делает доспехи для своего хозяина, за ворота не выходят… Не понял?

– Кажется, понял, – ответил купец чуть живее, – здесь много такого, что не находит дороги к нам, на Восток?