Когда Фарамунду при свете факелов подвели коня, из схолы высыпали уже одетые и в полном вооружении воины. С другой стороны во двор спешно выводили оседланных коней. Вехульд, который все больше брал на себя обязанности начальника личного отряда вождя, решил, что их предводителю неприлично куда-либо одному или с двумя-тремя людьми. Мощь любого властелина должна быть зримой, не зря же конунга, по слухам, даже для купания в реке сопровождает отряд отборных воинов из самых знатных семей!
Выехали при свете факелов. Двигались, словно жуки по дегтю, увязая в черноте, выплевывая влажный ночной воздух. Громыхало приотстал, шептался за спиной Фарамунда с Вехульдом. Фарамунд едва удерживался от страстного желания понестись вскачь, но в темноте конь наверняка сломает ноги, а он – шею. Двое воинов с факелами ехали по бокам. Конские копыта осторожно ступали по освещенному кругу, за которым – черная стена мрака, страха и острые зубы нечисти.
За спиной уже пошли шуточки: воины наконец проснулись, развеселились, теперь предвкушали близкую свадьбу своего вожака, а свадьба означает богатые пиры, раздачу подарков.
– А Унгардлика поставим хозяином на причале, – рассуждал Вехульд со вкусом. – Он такой тощий, как червяк, смотреть противно!.. А там отъестся, морда в дверь не будет пролазить…
– Что морда, – поддакнул Громыхало, – а какая будет задница?.. На рыбе можно нажрать не только харю.
– Задница – это да, – согласился Вехульд. – Когда щеки лежат на плечах – здорово, но когда задница…
Унгардлик ярился, но так беспомощно, что ржали даже обычно молчаливые и неулыбчивые Рикигур и Фюстель. В последнее время Фарамунд все чаще находил их возле двери своих покоев. Сами ли решили охранять вождя, или же заботливый Громыхало им велел, но теперь, куда бы Фарамунд не поворачивал, везде натыкался на их крепкие, готовые к схватке фигуры.
Внезапно Вехульд прервал хохот. Впереди горизонт окрасился багровым. И хотя разгорался восток, откуда должно подняться солнце, сердце Фарамунда тревожно застучало. Сперва небо должно посветлеть, а уж потом… Да и не при таких тучах…
– Что-то горит! – воскликнул Вехульд.
– Как раз в той стороне, – пробасил Громыхало глубокомысленно.
Фарамунд вскрикнул, пустил коня в галоп. Сзади загремели копыта, он чувствовал, как лавина тяжелой конницы несется по его следу, уже не разбирая дороги.
Зарево становилось все ярче, страшнее. Это был не град Свена, как вскоре понял Фарамунд, от сердца сразу отлегло. Пламя бушевало над одним из его сел. Правда, прямо перед самим градом, так что Свен должен явиться с минуты на минуту, наказать дерзких. Если не лежит, как свинья в блевотине, нажравшись, напившись, забывая, что захваченное надо еще и уметь удерживать…
Они выметнулись на полном скаку из леса, в лица пахнуло жарким воздухом. В черной, как грех, ночи жарко полыхали деревенские хаты. Над соломенными крышами стояли столбы оранжевого огня, ревущий поток швырял вверх целые снопы, бросал горящие клочья. Дома вдоль улицы вспыхивали, начиная с крыш, куда ветер нес искры, похожие на рои огненных пчел.
В красном зареве с криками отчаяния и ярости метались человеческие фигурки. Они то исчезали в черноте ночи, то порыв огня высвечивал целые группы. Треск пожара смешивался с ревом скота, громким лаем, но, кроме того, Фарамунд услышал и громкие уверенные голоса.
Несколько хорошо вооруженных пеших загоняли людей обратно в горящие дома, теснили в сады, на огороды. Еще с десяток тоже пиками выгоняли из сараев коров, овец, даже коз сгоняли на середину улицы. В сторонке уже держали с десяток молодых девок, испуганных, почти полуголых, в порванных сорочках.
Фарамунд успел подумать, что здесь строго, у Свена в чужом селе бросились бы насиловать прямо на улице, забыв обо всем, а здесь чувствуется железная рука вожака.
В отсветах огня хорошо можно было рассмотреть как чужих воинов, так и угрюмых мужиков, что молча дрались на порогах домов, падали, обливаясь кровью, и только тогда в темные проемы дверей врывались чужаки, вытаскивали за волосы плачущих женщин. Над деревней крик разметывался все громче, а пожар охватил уже все хаты, сараи, гудел так, что заглушал треском и ревом человеческие крики.
Он невольно засмотрелся на воинов: все как один крупные, широкие в плечах, лица в шрамах, глаза быстрые, дерзкие. Даже одеты добротно, в кожаные доспехи, хотя с такими мышцами можно крушить, не встречая ответных ударов.
И снова сзади прозвучал тревожный крик Вехульда:
– Фарамунд!.. Там тоже… горит!
Он и сам с ужасом видел, что над крепостью Свена поднимается красный столб пожара. А грабители, увидев внезапно появившихся всадников, подались назад, слаженно выставили пики. Вехульд взвизгнул, пустил коня вперед, за ним с криками двинулись остальные.
Чужаки с копьями довольно умело доставали всадников. Фарамунд сам рубился в первом ряду. Перед ним мелькали освещенные пожаром багровые лица, исчезали во тьме, конь делал осторожный шажок, снова удар, лицо пропадало, иногда успев брызнуть кровью. Он посылал коня через еще дергающееся тело, оно пока не осознало свою смерть, рубил, колол, рассекал, и все шаг за шагом, на острие клина, по бокам, чуть отстав, медленно наступали соратники.
Сверху это было, как будто по темной заводи плывет птица с горящими перьями, а от нее тянется расширяющаяся дорожка. Воины едва успевали за ним, рубили и кололи, иногда падали с седел, через них переступали, слышался стук железа по костям, по кожаным доспехам, сухо трещали раскалываемые головы.
В одном месте перед ним выросли два настоящих гиганта, но он сразил их так, словно это простые селяне, за спиной восхищенно вскрикнул Громыхало, а Вехульд закричал весело, что так пройдут до самого Рима.
Ошалевшие кони страшно храпели, раздували ноздри. В темноту без всадников бежать страшились, носились по освещенному пятну, набрасывались друг на друга и грызли огромными страшными зубами. Иные, совсем ничего не понимая, дико и страшно визжали тонкими не лошажьими голосами, вставали на дыбы и били по воздуху копытами либо же, напротив, поворачивались задом к схватке и лягались, не разбирая, кто свой, а кто чужой.
Еще не пали последние из напавших на село, а он пустил коня в галоп. Глаза не отрывались от страшного багрового зарева. Уже не багровое, ярко-алое, пламя все ширилось, а столб черного дыма проступал на медленно светлеющем небе.
Фарамунд несся как безумный, глаза вылезали из орбит, а в душе стоял безмолвный дикий крик: боги, только Ее пощадите! Пусть весь мир сгорит, но только бы Она жила…
В бледном рассвете выступили стены крепости. Над домами черный дым, время от времени клубы огня, в одном месте поднимается красный столб, похожий на толстый промасленный канат, словно в доме Свена горят запасы его масла.
Обе башни над воротами обгорели, там пусто. Вместо ворот зияет страшный черный провал. Откуда выскакивают кричащие люди, Кто-то волочет мешки с добром, кто-то убегает в страхе сам…
Под копытами прогремели проломленные створки ворот. Их выбил явно таран, даже часть стены повалена! Ближайшие дома полыхают, как стога соломы. На улице лежат в лужах крови зарубленные люди. Судя по тому, что среди убитых только мужчины и старухи, это не простой набег…
В памяти быстро пронеслись имена грозных разбойников, что осели на землю. Людвигода, Фридлав, Агандр… Но им нужны люди, эти могли, разорив гнездо Свена, увести челядь к себе и поселить в своей крепости. Простолюдинов же увели б и поселили на своей земле… Хотя и это село, раз уж сумели одолеть Свена, забрали бы себе целиком, не разоряя!
Конь остановился перед горящим домом Свена. Фарамунд спрыгнул, метнулся в стену огня. Сильные руки схватили за плечи, за одежду, за волосы, скрутили за спиной руки. Грубый голос Громыхало прокричал:
– Держите!.. Кто отпустит – голову сниму. Фарамунд, опомнись!.. Там даже мыши сгорели!
– Ты!.. – выплюнул Фарамунд в ярости. – Ты… посмел?
