Фарамунд вскрикнул, как раненый в самое сердце огромный зверь:

– Она была так близко?

– Рядом, – ответил шут сочувствующе. – Я видел с телеги, как там поднялась пыль, когда вы напали на этот несчастный обоз. Они улепетывали со всех ног! Еще бы…

– Почему? – спросил Фарамунд жадно.

– Их было не больше десятка воинов, – объяснил шут. – Они сопровождают повозку, в которой и везли Лютецию. Я видел ее в лагере дважды!

– Скажи, – вырвалось у Фарамунда, – как она выглядит?

– Она в самом деле рождена для небес, – сказал шут почтительно. – В ней есть та царственность, что приходит только с породой. Неужели Господь в самом деле и людей выводит так же, как человек выводит породы собак?.. Ее спина всегда прямая, и когда она смотрит на своих похитителей, то выглядит так, словно это они у нее в плену.

– Да, – сказал Фарамунд жадно, – это она…

– Стерегут ее два брата-великана: Корнуган и Настион. Это не люди, а вовсе чудовищные башни, закованные в железо. Это франки, что служат римлянам… вернее, оказывают им разные услуги. Доспехи им сковали на заказ, а мечи у них… прости рекс, не короче твоих, а ростом и силой оба превосходят всех сущих на земле.

На месте битвы трупы жадно расклевывало воронье, волки рычали и дрались за лакомые внутренности. Трупы уже почернели, распухли, над поляной стоял звон от множества крупных навозных мух. Со всех сторон сходились жуки и муравьи, а подземные зверьки начали подрывать вокруг трупов землю, спеша опустить в глубины, где будут лакомиться без помех.

На той дороге, куда указал шут, они легко нашли отпечатки подков двух огромных коней. Под великанами и кони оказались великанскими, Фарамунд измерил ладонью ширину копыт, представил себе размер коня, мурашки пробежали по коже. На богатырских конях и люди не простые, не простые…

– Вперед, – сказал он сквозь зубы. – Вперед, пока эти звери не спрятались где-нибудь в укрепленном месте.

– Рекс, откуда здесь укрепления?

– Откуда и наше, – бросил он. – На этих землях быстро растут не только грибы.

– Я знаю, – заверил Вехульд. – Дальше только настолько дикие леса, что нет ни клочка свободной земли. А вырубить такой лес, чтобы построить крепость, сил человеческих не хватит!

– А выжечь?

– Среди таких болот? – фыркнул Вехульд.

– Сейчас жара.

– Сгорит только мох, – предположил Вехульд. – Да еще кусты… Но деревья стоят! Думаешь, не было здесь пожаров?

– Ладно, но должны быть люди, деревни…

Вехульд подумал, согласился:

– Верно. Но если им кто и окажет помощь, то что нам несколько поселян? Там могут быть одни землянки.

На ночлег остановились в сотне шагов от дороги. Костер развели в яме под прикрытием широкого выворотня. Дым рассеивался среди листьев, даже с дороги не заметить, разве что чуткие ноздри уловят запах гари. Коней стреножили и пустили пастись на соседней поляне, Вехульд, не доверяя рядовым воинам, остался сторожить первым.

Кроны смыкались плотно, а когда костер погас, все погрузилось во тьму, словно мир оказался в мешке с угольной пылью. Ветви не пропускали лунный свет, Фарамунд погрузился в сон, страшась, что прозевает утро.

Однако проснулся он первым. Из полумрака смутно проступали очертания огромных стволов, над головой что-то робко чирикнуло. Деревья становились выпуклее, объемнее, рассвет все-таки проник под плотную крону.

– Пора, – сказал он с жадным нетерпением. – Вехульд, не спишь? Вели седлать коней!

Трое суток они гнались за похитителями. На четвертый день золу на месте костра застали еще горячей. Фарамунд в отчаянии пришпоривал измученного коня, но тот лишь хрипел, мотал головой, морда в пене, а брюхо в мыле.

– Привал, – прокричал сзади Вехульд. – Иначе… иначе завтра уже ни на что не будем годны!

Между деревьями словно натянули золотую паутину. Верхушки деревьев сверкали. Хотя закатное солнце еще не налилось пурпуром, но белки превратились в огненные комки и шмыгали по стволам, как клочья пожара.

Люди спешно расседлали коней, вытирали им мокрые бока. Во всем лесу от вершинок до корней внезапно наступила тишина. Звери и птицы спешно устраивались на ночь, зная, как быстро в лесу наступает темнота.

А рано утром они мчались на конях до полудня, а потом Унгардлик, который взял на себя роль проводника, резко натянул повод:

– Всем стоять!.. Дальше придется пешком.

– Почему? – спросил Фарамунд зло.

Из кустов высунулся молодой воин, совсем безусый, глаза расширенные от счастья:

– Они остановились на привал! Среди бела дня!.. Вы наткнетесь, спугнете…

Фарамунд молча соскочил на землю. Вехульд быстро оглядел воинов, кого-то придется обидеть, оставить с лошадьми.

– Пятеро будут следовать за нами в отдалении, – велел он. – С конями… Верно, рекс?

Фарамунд поддернул перевязь, чтобы рукоять меча была поближе к ладони.

– Верно, верно. Унгардлик, веди!

Унгардлик кивнул юноше, вдвоем скрылись в зарослях, даже ветки не колыхнулись. Фарамунд метнулся следом, сердце стучало громче, чем стук подкованных коней.

Тропки уже давно не было. Унгардлик то появлялся, то исчезал. А когда он прилег за огромным вывороченным пнем и уже не двигался, только дважды нетерпеливо оглянулся на Фарамунда, у того сердце внезапно оборвалось.

За деревьями на расчищенном пространстве виднелись крыши пяти землянок. Яркое солнце заливало всю гигантскую поляну, золотыми лучами, воздух был чист и светел, очень медленно проплыл серебристый комочек паутины. Фарамунд даже разглядел такого же серебристого паучка с золотыми пятнышками на спине.

Несколько человек сидели у костра, трое расположились в сторонке, точили мечи, протирали их тряпками. Еще двое осматривали коней, поднимали им ноги, щупали копыта.

Фарамунд наконец вычленил взглядом того гиганта, о котором Унгардлик говорил с таким страхом. Спокойный, тот сидел неподвижно под толстенным дубом. В таких же серых, как кора дуба, латах, потертых, но настолько толстых, что и лезвие топора увязнет, как в самом дубе. Огромная, как котел, голова, лицо серое, корявое, словно тоже покрытое корой. Веки опустил, руки скрещены на могучей груди, спиной прислонился к дереву. Похоже, дремлет. Длинные грязные волосы падают на плечи, шеи не видать, но кто бы сомневался, что толстая, как дерево. А что силен и огромен – не заметить трудно. Когда орел дремлет на ветке, все равно видно, что у него есть крылья…

– Корнуган, – прошептал Унгардлик рядом, – бастард…

– Что за бастард?

– Говорят, Корнуган и Настион – братья по отцу самому Савигорду. Их отец, как все мы, греб все, что только шевелилось… а что не шевелилось – тоже. Видишь, какие чудища рождаются!.. Савигорд им доверяет водить отряды.

С другой стороны неслышно подполз Вехульд. Фарамунд прошептал:

– Ты берешь тех, что с конями… А ты, Унгардлик, отрежешь дорогу бегущим…

– Почему я? – удивился Вехульд.

– А кто же?

– Да так… Мужичье с топорами.

– Не привередничай, – строго сказал Фарамунд. – Надо, чтобы никто не ушел. Понял?

– Да, я потом… можно?

– Нельзя, – отрубил Фарамунд. – Рикигур… Ты где? Бери пять человек, отсечешь от леса. Справа, судя по всему, река, так что туда пусть бегут, возьмешь прямо в воде. Людей выбирай сам.

– А ты, рекс?

– Я беру Корнугана, – ответил Фарамунд яростно. – Я убью его!

– Всегда себе самое лучшее, – вздохнул Вехульд.

Фарамунд раздвинул кусты, сердце уже бухало яростно и часто, выхватил меч, бросился через поляну и только когда его заметили, проревел люто:

– Лютеция!

Федераты вскакивали с такой поспешностью, что один влетел в костер, а другой упал навзничь через колоду. Справа и слева от Фарамунда метнули дротики. Сам он несся, как тур, рычал, как волк. В длинном прыжке перелетел костер, на лету рассек голову крупного белобрысого мужика, сшиб второго. Меч в его руке срубил еще и еще, а вокруг с криками метались люди, он видел оскаленные рты, слышал крики ужаса и злости. Меч в его руке с треском рубил человеческую плоть, крушил черепа, на руки и в лицо брызгало теплой кровью.