Громыхало удивился:
– Ты не собираешься перезимовать здесь? С молодой женой?
– Как у нас с запасами? – спросил Фарамунд, игнорируя вопрос. – Теперь все не так просто. Уже не пограбишь, вокруг свои. Если мяса мало, пошли людей в лес. Когда подъезжали к бургу, спугнули стадо свиней голов в полсотни! А вчера нам дорогу перешло стадо оленей в двадцать голов. Рыбу можно ловить круглый год…
Громыхало покачал головой:
– Всего хватает. Потратиться, правда, пришлось… Не понимаю, зачем было платить, если можно отнять? Но платили, как ты и приказал.
– Голодные уйдут от нас, – буркнул Фарамунд. – А я хочу, чтобы от других уходили ко мне.
– Как скажешь. Будем укреплять город?
– Зачем?
Громыхало пожал плечами:
– Теперь Римбург становится самым главным городом франков. Сюда будут нацелены основные удары. Но если надстроить и укрепить городскую стену… мы ее малость порушили, то захватить нас будет не просто. Если же с каменными башнями, бойницами… Понадобится целая армия. А пока армию соберут, то и мы успеем собрать не меньше.
Фарамунд развел руками:
– Ты прав, прав. Но кто сказал, что мы будем сидеть здесь?.. Как только растает снег и земля чуть подсохнет, мы двинемся вслед за птицами. Нет, навстречу тем нашим птицам, что улетали в теплые края! Посмотрим, что там такое необыкновенное…
В голосе его прозвучала боль. Громыхало отвел глаза, сопел сочувствующе. Все знали, что в южные земли хотела попасть Лютеция, там у нее родня, и Фарамунд неистово собирал войска, чтобы проложить для нее дорогу… Но, наверное, тяга к дальним землям остается в человеке…
– Хорошо, – сказал Громыхало деловито, – но и зимой не придется дремать… Совсем рядом бург Теодидриха, который мы обошли, а там собралось много отважных воинов. Они нам не присягнули! Стоит нам удалить еще хоть десяток воинов из Римбурга, они тут же опрокинут нас. Еще за рекой, примерно в трех конных переходах начинаются земли кимвра Фридриха. У него и крепость надежная, и людей много. К тому же он в родстве с Менгесом и Тердлихом, а с Родериком в большой дружбе. Тот всегда пришлет ему на помощь хоть конницу, хоть даст пешее войско. Еще нельзя спускать глаз с Дидриха Отважного…
Фарамунд отмахнулся:
– Со всеми управимся. А сейчас у меня дела поважнее. Или – понеотложнее.
Он отвернулся, чтобы не видеть, как в глазах Громыхало появляется выражение понимания, хотя оба думали о разном.
Или не о разном?
Громыхало спохватился:
– Что мы тут застряли посреди двора? Твоя жена уже наверняка хозяйничает… Видел, как за ней побежала челядь? В нее уже все влюблены с первого взгляда.
– Перестань, – поморщился Фарамунд. – Что ты твердишь одно и то же? Сам говорил, что нужно было укрепить положение династическим браком. Заодно снискали симпатии южных франков… Если они еще где-то уцелели!
Громыхало кивал, соглашался, затем брякнул:
– Да, ради нее стоило завоевывать земли!.. Она – настоящее сокровище.
Фарамунд бросил досадливо:
– Не понимаешь…
Но сам чувствовал, что его слова прозвучали неубедительно. Да и в голосе недоставало привычной твердости.
Факелы ровно освещали коридоры, и всюду, где они проходили, вооруженные люди, как заметила Брунгильда, салютовали Фарамунду. Раньше, как она знали, среди франков этого не делали. Этот воинственный рекс придумывает и вводит новые ритуалы… Или же, воюя с римлянами, незаметно перенимает их обычаи.
Посреди зала полыхал огромный костер. Очаг был сложен из массивных камней, среди которых попадались даже с фрагментами барельефов. Перед огнем на широкой лавке сидел старик с белыми редкими волосами и бритым подбородком с седой щетиной. Руки помешивали длинным железным прутом угли, шагов рекса по глухоте не услышал.
Фарамунд только двинул бровью, старик поднялся и уковылял с непристойной для старости поспешностью. Фарамунд опустился на его место. Брунгильда устремила на человека, не предложившего ей сесть, взгляд холодных глаз, но Фарамунд, ничего не замечая, с наслаждением стягивал сапоги, от них сразу пошел пар, поставил на край очага. От подернутых пеплом углей шло сильное сухое тепло.
Однако, даже стоя, Брунгильда выглядела повелительницей, а он – всего лишь жалким человеком, выказавшим усталость в присутствии женщины. Она не спускала с него холодного взора ясных чистых глаз. Голос ее прозвучал нейтрально:
– Где мне отведена комната, мой господин? Или я должна постоянно находиться в твоей спальне?
Он вспыхнул от гнева, вспомнив свою первую брачную ночь. В то же время она сейчас безропотно и гордо готова принять любую свою участь. Как же, спасительница, героиня! Принесла себя в жертву этому варвару, сохраняя свое племя, свой народ…
– Если подойдешь к окну, – процедил он, – госпожа… то увидишь высокую башню. В ней три этажа, она достаточно просторна. А строили ее обожаемые тобой римляне. Так вот эта башня целиком в твоем распоряжении. Можешь послать служанок и челядь, чтобы приготовили… в соответствии со своими изысканными запросами, которые такому простому варвару, как я, не понять. Я расположусь в южной башне… вот она справа. Между ними длинный, но прямой коридор. Я не думаю, что ты когда-то им воспользуешься, но это на случай, если придется врать, как мол, находишь дорогу в общую постель.
Слуга внес широкий таз с подогретой водой. Оглянулся на Брунгильду, от восторга едва не поставил мимо табуретки. Фарамунд стянул через голову вязаную рубашку. Пока его голова была под рубашкой, Брунгильда не смогла удержаться, чтобы не окинуть его фигуру коротким взглядом: потное тело блестит, все мышцы выделяются особенно выпукло, рельефно, перекатываются, толкаются, составляя настолько захватывающую картину, что она задержала дыхание. Этот варвар прекраснее тех римских богов, которые стоят в белом мраморе в лучших дворцах императоров!
Он шумно плескался, смывал пыль и пот. Брызги летели по всей комнате, словно отважный рекс страшился утонуть. Снова она не отводила от него взора. Франки не любят мыться, многие от рождения до смерти ни разу не искупаются, а этот, хоть никогда не был на юге… или востоке… при каждой возможности смывает пыль и грязь странствий…
До чего же у него сильное тело! Сложенное, как у римского гладиатора, наполненное звериной мощью дикого человека, настолько знойное, что она чувствует странный сухой жар… Горячая кровь приливает к щекам, ноги слабеют…
Рассердившись на себя, она сказала надменно:
– Я слышала ваш глупый разговор о походе на юг. Но это самоубийство! До сих пор ты побеждал таких же дикарей, как ты сам. Но что ты можешь против римской армии?
– А что, они крепче Дидриха Отважного?
Ее красивые губы искривились в презрительной усмешке:
– Дидрих – это просто разбойник. Хоть и служил Риму, носил гордое имя конта, что значит «союзник», и защищал здесь римские рубежи. А настоящая армия… возможно, ты видел остатки римских гарнизонов?
Фарамунд кивнул:
– Да, они неплохо дрались.
Он старался говорить и двигаться небрежно, но воспоминание о стойкости римских легионеров вздыбило волосы на руках и даже на загривке. Похоже, Брунгильда что-то прочла в его глазах, он возненавидел себя за такую открытость.
– Так вот, – сказала она четко, – там ты встретишь не отдельные отряды, а могучие легионы! Железные легионы, которые двигаются, как один человек, наступают, как один человек. И твое вшивое войско разбежится при одном виде этих настоящих… настоящих!
Он ухватил полотенце, руки вздрагивали, когда свирепо вытирал лицо, растирал тело. Во рту стало сухо. Он тогда едва-едва одолел одну когорту… или манипулу, как они там зовутся, но если навстречу выйдет римская армия хотя бы из десятка легионов…
– Но где, – спросил он как можно насмешливее, – те железные римляне?
– Сюда лишь простиралась их власть, – возразила она. – А сами римские войска стоят в римских городах. Настоящих! Это всего лишь Галлия, завоеванная однажды Римом земля, покоренные Римом племена…
