Некоторое время несся в одиночестве, потом его догнал весь отряд. Там разговор шел о делах в Римбурге, Тревор с хохотом пересказывал Громыхало и Вехульду сплетни, как дворовые, так и соседские. Редьярд ехал мрачный, лицо вытянулось. Фарамунду на миг стало жаль удивительного человека, что страдает не за свою долю добычи, а за чужие и непонятные народы.
– Нас теснят, – сказал он ему, словно стараясь загладить грубость. – Теснят еще более дикие народы! Звери из степи, что прямо на конях рождаются, едят, испражняются, спят! Которые едят не только пленников, но и своих…
Редьярд тут же воскликнул с жаром:
– Надо встать на сторону Рима! И вместе с ним отразить натиск тех дикарей! Заодно и сами… окультуримся…
Фарамунд покачал головой:
– Я знаю немного, но даже мне уже ведомо, что многие могучие племена вставали на защиту Рима. Их называют федератами, верно?
– Верно, – сказал с надеждой Редьярд. – Они поняли…
– Не знаю, – прорычал Фарамунд, – поняли правильно ли…
– А что не так?
– Где эти могучие племена? Как только встают на защиту Рима, тут же становятся мелкими и жалкими. Почему у них пропадает воинская доблесть, как только начинают помогать могучему Риму? Почему наши народы, не умеющие так красиво шагать в ногу и разом бросать дротики, теснят, бьют, уничтожают, захватывают их земли, насилуют их женщин, врываются в их дома?
Лицо Редьярда покрылось красными пятнами. Он тяжело дышал, в глазах сверкнула ненависть. Фарамунд понял, что красавец убил бы его тут же, если бы это помогло остановить натиск на Рим.
– На все то, – выдавил Редьярд наконец, – на все то… воля Божья!
Фарамунд расхохотался, снова хлестнул коня. За ним с грохотом понесся Громыхало. Старому воину быстро наскучили рассказы о том, кто кого во дворе нагнул, кто у кого ложку украл. Фарамунду показалось, что Громыхало чуточку стыдно за Тревора, который рассказывал с удовольствием, жил в том мире, уйдя из этого, свободного, чистого, и погрузившись с головой в кухонный.
К удивлению Фарамунда, Редьярд все же решился догнать, поехал рядом, решительный и напряженный, как тетива на луке. Похоже, у него это копилось давно, а выплеснуть решился только что.
– Если нас теснят, – заговорил Редьярд, – если заставляют рушить мир, то мы должны стать этим Римом сами! Взять от него все, скопировать… пусть пока слепо, а потом мы и сами станем римлянами… даже если останемся франками!
– Но стать вторым Римом… – спросил Фарамунд, – значит, когда-то и нас так же?..
Тревор прислушивался с неудовольствием, слишком умные разговоры, широко раскинул руки, словно собираясь обнять весь свет:
– Но это закон! Даже я знаю. Закон природы или закон Божий, как теперь говорят все чаще, но от этого никуда не деться!
– Почему?
– Да потому что… – ответил Тревор.
А Редьярд сказал горячо:
– Нельзя, нельзя рушить мир! А сейчас творится такое… такое, что мир может рухнуть! Это мы, полудикие франки, потрясены мощью и величием Рима, необъятной империи, что тысячу лет правит миром, но культурные люди на то и культурные, что знают: до Рима было бесчисленное количество таких же империй!.. Была Персидская, была Македонская, были Египетская, были империи хеттов, мидийцев, ассирийцев… И всегда все заканчивалось одинаково. Империи рождались, росли, достигали зрелости, умирали. А на их руинах возникали новые…
Фарамунд сказал со злостью:
– Это я уже недавно слышал. Но на их руинах возникали такие же!
Редьярд взглянул с таким удивлением, словно конунг усомнился в существовании коня, на котором сидит.
– Конечно. А как иначе?
Фарамунд стукнул кулаком по седлу:
– А я хочу – иначе!..
Редьярд сказал уже спокойнее, хотя и с прежним огнем в глазах:
– Хотеть – это одно, а вот реальность…
Желваки вздулись под кожей, глаза Фарамунда вперились в линию горизонта с такой силой, что в том месте показалось пылевое облачко.
– Не знаю, – ответил он зло. – Но из моего хотения что-нибудь да выйдет!
Эта весна и лето для Брунгильды Белозубой тянулись, как никогда, мучительно долго. Она получила все, о чем мечтала: даже не бург, а свой город, в котором быстро росли мастерские кожевников, оружейников, виноделов, в пекарне день и ночь полыхал огонь, хлеб пекли вкусный, с румяной коркой, как она любила с детства, а мастерицы шили ей платья, какие только она желала.
Фарамунд отбыл, оставив Римбург в ее полное владение. Тревор подмигивал: как она сумела окрутить свирепого конунга, заставила выполнять свою волю, на что она надменно улыбалась, но в груди росла злость. Это не она заставила могучего воителя выполнять свою волю, а он продемонстрировал полнейшее равнодушие к богатствам и землям, бросив ей такой огромный кусок!
Бросил и пошел дальше. Навстречу славе, навстречу почестям и ликующим крикам влюбленного в него войска. Навстречу захватам, когда пылают города, когда врываются во дворцы, убивают мужчин, а рыдающих женщин распаленно насилуют прямо на трупах их мужей. А самых знатных привязывают на постелях, чтобы всякий франк мог насладиться сладкой плотью нежных патрицианок…
Слухи доходили редкие, с большими перерывами. Дважды, правда, сообщали, что Фарамунд разбит, а сам он пал в сражении. В Римбурге повисало тревожное ожидание, Тревор ходил мрачный, говорил успокаивающе, что такова судьба всех отважных воителей, что первыми бросаются в сечу. И хотя Фарамунд в бою как сам дьявол, но и дьяволу не уберечься в сече от брошенного в спину топора или метко выпущенной стрелы. Рано или поздно все герои гибнут, только погань живет и плодится…
С облегчением вздыхал один Редьярд. Он не скрывал своей любви к Риму, римским порядкам и обычаям, и всякий натиск на римское был для него как нож в сердце.
Правда, следующие гости с юга приносили вести, что это не Фарамунда разбили, а Фарамунд разбил огромные армии, не его убили, а он сразил в поединке сильнейшего богатыря из войска противников и теперь грабит очередной город, вывозит золотые кубки и прочие золотые изделия, переплавляет и складывает в золотых слитках, чтобы с обозом отправить в Римбург.
Потом пришло сообщение, что Фарамунд на зиму, скорее всего, останется в тех краях, которые завоевал. Брунгильда почувствовала, что сердце на какое-то время перестало биться, а дыхание остановилось. Значит, она больше не увидит этого надменного конунга? И она отныне… свободна?
После этого сообщения прошло несколько дней. Тревор ходил задумчивый, наконец пришел в ее покои, пожаловался:
– Я знаю, тебе бы его больше не видеть… Да и мне, если честно, без него спокойнее. Весь Римбург считает меня уже хозяином, все слушаются как самого Фарамунда. Но все-таки неловко…
– В чем?
– Понимаешь, за эту зиму на наших… и соседних землях подросло еще несколько тысяч горячих голов! Руки чешутся, мечи у всех, то и дело выдергивают из ножен. Как бы не пошли сбиваться в шайки да грабить… Я пообещал замолвить за них слово, когда конунг прибудет на зимовку. Да и не только они… С севера подперло племя вислян, это из готов, из какой только дыры они так и вылезают целыми толпами?.. Тоже просятся к Фарамунду. Еще бы! Все хотят служить самому удачливому, а Фарамунд добычу вывозит обозами…
Она спросила, затаив дыхание:
– И что же ты хочешь?
Он бросил на нее взгляд исподлобья:
– Да пришел посоветоваться.
– О чем, дядя? Я в воинских делах не очень разбираюсь…
Ее голосок был сладкий, невинный. Тревор засопел, стул под ним угрожающе поскрипывал, а огромные руки на столешнице беспокойно двигались.
– Девочка моя, – сказал он наконец с неловкостью. – Ты знаешь, как я тебя люблю!.. У меня никого нет на свете больше. Если ты не хочешь больше видеть своего супруга, я не стану его уговаривать прибыть на зимовку.
– Дядя, я-то при чем?
– Ну, я же помню наш разговор…
– Дядя, – сказала она с твердостью. – При чем тут я? Надо делать то, что нужно. Забудь о моей неприязни к этому человеку. Он вел себя… разумно. Ко мне не прикоснулся. Да, теперь об этом можно сказать. К нему на ложе я отсылала служанку. Да-да, Клотильду!.. Он проглотил это… если честно, это оскорбление. Что значит, достаточно разумен и не станет рисковать своими политическими выгодами от нашего брака. Так что я не думаю, что он как зверь набросится на меня, когда слезет с коня. Он вполне довольствуется ласками моей служанки!.. Зато его появление здесь поможет пополнить его войско. Как бы умело он ни воевал, но потери наверняка немалые…
