28

— Вы понимаете, Анжелика?

— Да, Андре, — ответила она, не сводя глаз с шелкового свертка. Её спасение лежало у него на столе. Они разговаривали вполголоса, хотя дверь в кабинет была закрыта от посторонних ушей.

Его часы пробили десять раз.

Он с сомнением посмотрел на неё.

— Мама-сан сказала мне, что было бы лучше, если бы ваша горничная осталась с вами.

— Это невозможно, Андре. Нельзя доверять А Со или ещё кому-то — разве вы не объяснили ей этого?

— Да, но она так сказала. — С другой стороны коридора до них доносились приглушенные голоса и смех мужчин за обеденным столом, который она только что покинула, — Сератар, Вервен, Дмитрий и несколько французских офицеров, — сказав, что устала и хочет лечь пораньше. Направляясь в свои комнаты, она, по предварительной договоренности, случайно увидела Андре в его кабинете. — Нам... нам нужно проверить, все ли тут на месте.

Он не сделал никакой попытки развязать сверток. Вместо этого он нервно теребил шелковый кончик.

— Если А Со не будет, чтобы помочь, кто... кто уберет... бутылочки и травы и... вы же не можете оставить их на столе, и кто приберет за вами?

На мгновение в голове у неё все перепуталось, потому что она, какая глупость, не подумала заранее, как справиться с этой проблемой.

— Я... мне не понадобится помощь, не будет... ничего, кроме бутылочек и трав... и полотенец. Я не могу доверять А Со, это же очевидно, что я не могу доверять ей, и вообще никому, только вам. Помощь мне не понадобится. — Её нетерпение приступить к лечению и навсегда покончить с этим перекрывало все тревоги и опасения, роившиеся вокруг неё. — Не тревожьтесь, я запру дверь на задвижку и... и скажу ей, что встану поздно и чтобы она меня не беспокоила. Я, это ведь должно кончиться через несколько часов, к рассвету, да?

— С Божьей помощью, да, так мне сказала мама-сан. Я все же думаю, что вам следует рискнуть и оставить А Со.

— У вас словно разум помутился, да, определенно. Вы единственный, кому я могу доверять. Рано утром постучите ко мне, вот так. — Она стукнула по столу три раза, потом ещё один. — Я открою только вам. — Она нетерпеливо развязала шелк. Внутри оказались две бутылочки с пробками и пакет трав. — Я выпью одну бутылочку прямо сейчас, а потом...

— Mon Dieu, нет, — сказал он и усталым жестом остановил её. Нервы у него были на пределе, как и у неё. — Вы должны сделать все в правильном порядке, Анжелика. Сначала вам нужно положить травы настаиваться в горшочек с горячей водой, который вы приготовили. После этого выпейте одну бутылочку, выпейте залпом и не пугайтесь, если у питья окажется противный вкус, запейте его зеленым чаем с медом или заешьте конфетой.

— У меня есть несколько швейцарских шоколадок, которыми меня угостил мсье Эрлихер, они подойдут?

— Да, конечно. — Он достал носовой платок и вытер им вспотевшие руки, его воображение рисовало ему яркие картины, одна ужаснее другой. — Когда настой будет чуть теплым, скажем, через полчаса, выпейте по глоточку половину — вкус у него тоже будет неприятным. Потом расслабьтесь и ждите, лягте спать.

— Наступит какая-нибудь реакция, почувствую ли я сразу что-нибудь?

— Нет, я уже говорил вам, нет! Мама-сан сказала, что, как правило, ничего не происходит в течение нескольких часов — это должно быть похоже на... на сильную колику в животе. — Чем больше он говорил об этом, тем меньше ему нравилось, что он оказался замешанным в это дело. А вдруг что-то пойдет не так? Mon Dieu, надеюсь, второго раза не потребуется, подумал он, чувствуя тошноту, и постарался выбросить из головы все плохое, и избавиться от смущения, и говорить сухо и бесстрастно, как врач.

— Это должно быть похоже на колику в животе, — сказал он, потея ещё больше. — Это начало, Анжелика, колика. Я повторю ещё раз: выпейте первую бутылочку, потом по глотку выпейте половину настоя, — половину, помните, вы должны все сделать в правильной последовательности, — расслабьтесь и постарайтесь уснуть, чем спокойнее вы будете, тем легче все пройдет. Когда... э... колики начнутся, залпом проглотите содержимое последней бутылочки, съешьте меду или шоколадку, затем выпейте остаток настоя — пейте маленькими глоточками, не залпом. Колики станут сильнее, и потом, потом должно начаться... мама-сан сказала, что это будет похоже на обильные месячные, поэтому... поэтому держите наготове... полотенце. — Он снова отер руки платком. — Душно здесь сегодня, не правда ли?

— Здесь холодно, и вовсе ни к чему так нервничать. — Она откупорила одну из бутылочек и понюхала её. Её носик сморщился. — Хуже, чем парижский уличный туалет в августе.

— Вы уверены, что запомнили последовательность?

— Да, да. Не волнуйтесь, я...

Стук в дверь заставил их вздрогнуть. Она поспешно схватила бутылочки и пакет с травами и сунула их в свою сумочку.

— Войдите, — отозвался Андре.

Дверной проем заслонила гигантская фигура доктора Бебкотта.

— А, Анжелика, слуга сказал мне, что вы здесь. Я просто заскочил в надежде увидеть вас на секунду. Добрый вечер, Андре.

— Добрый вечер, мсье.

— Ах, доктор, право, я хорошо себя чувствую, — сказала она, вдруг забеспокоившись под его пронизывающим взглядом. — Нет никакой нужды...

— Я лишь хотел измерить температуру, послушать пульс и посмотреть, не нужно ли вам успокоительное. Всегда лучше проверить. — Она начала протестовать, но он добавил твердо и доброжелательно: — Лучше проверить, Анжелика, всегда безопаснее проверить, это займет одну минуту.

— Ну что же, тогда пойдемте. — Она пожелала Андре спокойной ночи и пошла по коридору к своим комнатам. А Со ждала в её будуаре.

— А Со, — вежливо сказал Бебкотт по-кантонски, — пожалуйста, вернитесь, когда я позову вас.

— Разумеется, досточтимый доктор. — Она послушно вышла.

— Я не знала, что вы говорите по-китайски, Джордж, — заметила Анжелика, когда он сел рядом с ней и начал считать частоту её пульса.

— Это был кантонский, у китайцев нет единого языка, Анжелика, они говорят на сотнях различных языков, хотя форма письма только одна и все они её понимают. Любопытно, да?

«Как глупо рассказывать мне то, что я и так знаю, — нетерпеливо подумала она. Ей хотелось закричать ему: „Ну быстрее же, ради бога!" Словно я никогда не была в Гонконге, словно и Малкольм, и все остальные не говорили мне этого сотни раз, словно я забыла, что ты — причина всех моих несчастий».

— Я выучился ему, когда жил в Гонконге, — рассеянно продолжал он, щупая её лоб и держа пальцы на кисти. Он отметил, что пульс учащен и лоб чуть-чуть влажен от пота — ничего страшного, если учесть, что ей пришлось пережить. — Несколько слов здесь, несколько слов там. Проработал пару лет в Главной больнице — нам бы никак не помешало иметь такое же прекрасное заведение здесь. — Кончики его пальцев по-прежнему легко касались её пульса. — Китайские доктора верят, что существует семь уровней сердцебиения, или пульсов. Они утверждают, что могут чувствовать их, нажимая сильнее и сильнее. Это их главный диагностический метод.

— А что вам говорят мои семь сердец? — спросила она, подчинившись внезапному порыву. Ей нравилась теплота его целительных рук, и, несмотря на свою ненависть, она жалела, что не может довериться ему. Никогда и ни у кого она не встречала таких рук и не испытывала такого замечательного ощущения, которое словно излучалось из них, успокаивая её.

— Я не слышу ничего, кроме отменного здоровья, — ответил он, гадая, есть ли какая-то доля правды в этой теории семи пульсов. За годы, проведенные в Азии, он не раз был свидетелем удивительной проницательности китайских врачей и замечательных исцелений, несмотря на изобилие предрассудков и суеверной чепухи. Этот мир непонятен, но ещё более непонятны в нем люди. Он снова заглянул ей в лицо. Его серые глаза смотрели на неё очень прямо и с участием. Но в глубине их плавали тени, и она их заметила.