«Нет, — быстро сказали ей голоса, — удержи его, не позволяй ему двигаться, берегись, опасность ещё не позади, не отступай от плана...»

Её руки крепче сжали его.

Они проспали около часа, и когда она проснулась, он лежал рядом с ней, тихо дыша. Его лицо во сне было юным и безмятежным, одна рука крепко сжимала меч, другая касалась креста, который он носил с такой естественностью.

«Это был мой самый первый подарок, говорила мне маман, я получила его в первый день своей жизни и не снимала с тех самых пор, только цепочка менялась. Он теперь его, или мой, или наш?»

Его глаза открылись, и дрожь пробежала по её телу.

В первый миг он не мог сообразить, где он, не сон ли все это, потом он увидел её , все такую же прекрасную, все такую же желанную, все так же рядом с ним, её странная полуулыбка омывала его с головы до ног. Завороженный, он протянул руку к ней, и она откликнулась на его прикосновение, чтобы слиться с ним снова, но теперь уже без ярости и спешки. Только чтобы продлить.

Потом, в совершенном полусне, он хотел сказать ей, как бесконечны были его Облака, Пролившиеся Дождем, как он восхищался ею и был благодарен ей, погруженный в глубокую печаль, оттого что должен был прервать её жизнь, эту её жизнь. Но не грустя о том, что его собственная смерть была близко. Теперь благодаря ей он умрет исполненный, её смерть освятит справедливое дело Сонно-дзёи.

«А, — подумал он с внезапной теплотой, — в ответ на такой дар, может быть, принести ей равный ему дар, самурайский дар, самурайскую смерть: никаких криков ужаса, в один миг жива, в другой — мертва. Почему бы нет?»

Обретя с этим полный покой, сжимая в руке обнаженный меч, он позволил себе соскользнуть в черное пространство, не наполненное никакими сновидениями.

Её пальцы коснулись его. Он тут же проснулся, готовый защищаться или нападать, крепко сжимая меч. Он увидел, как она показала на зашторенное, с закрытыми ставнями окно, приложив палец к губам. Снаружи приближался чей-то свист. Звук стал громче, потом начал затухать.

Она вздохнула, склонилась над ним, тесно прижалась, поцеловала в грудь, потом, так радостно, показала на часы на туалетном столике: четыре пятнадцать утра — и снова на окно. Она выскользнула из кровати и знаками дала ему понять, что он должен сейчас одеться и уйти и вернуться ночью, что ставни будут не заперты. Он замотал головой, притворяясь, что дразнит её , и она подбежала к нему — тени и её тело под прозрачной рубашкой привели его в восхищение — опустилась на колени подле кровати и зашептала, умоляя его:

— Пожалуйста... пожалуйста...

Его дух смутился. Никогда в жизни он не видел подобного выражения на женском лице, позволявшего видеть такую глубину страсти, которая была вне его понимания — он не знал слова «любовь», его не было в японском языке. Эта страсть, подобно высокой волне, накрыла его с головой, но не отвлекла от его решения.

Так легко изобразить согласие, готовность уйти, вернуться ночью. Пока он одевался, она была рядом с ним, помогая ему, отпуская его с неохотой, желая, чтобы он остался, заботясь о нем и защищая его. Приложив палец к губам, почти как девочка, она отодвинула занавеси, неслышно открыла окно, отперла ставни и украдкой выглянула наружу.

Воздух был чист. Тьма посерела перед рассветом. Небо в мелких облаках. Море спокойное. Она не услышала и не увидела никакой опасности, только вздохи волн на песчаном берегу. Вдоль Хай-стрит только редкие ниточки дыма напоминали о пожарах. Кругом ни души, Поселение мирно спало.

Он встал позади неё и понял, что момента лучше не будет. Его рука подняла клинок, костяшки пальцев побелели. Но он не нанёс удар, потому что, когда она повернулась к нему, нежность и тревога за него, читавшиеся на её лице, лишили его решимости, это и та страсть, которая все ещё владела им. Она быстро поцеловала его, потом высунулась снова и посмотрела в обе стороны, чтобы убедиться, что все спокойно.

— Нет, пока нет, — тревожно прошептала она, заставляя его подождать, её рука на его талии.

И когда она была уверена, она снова повернулась к нему, ещё раз поцеловала его, потом показала, что ему нужно торопиться. Он молча перешагнул через подоконник, и как только оказался в саду, она захлопнула ставни; запор, клацнув, встал на место, и тишину ночи прорезал её сумасшедший вопль:

— Помоги-и-и-и-ите-е-е-е-е...

Ори был парализован. Но лишь на мгновение. В слепой ярости он вцепился в ставни, её непрекращающиеся крики и сознание, что его одурачили, привели его в исступление. Пальцы, превратившиеся в когти, распахнули одну ставню, почти сорвали её с петель. В эту секунду первый из французских часовых выбежал из-за угла с ружьем наизготовку. Ори увидел его и среагировал первым, он выхватил «дерринджер» и нажал на курок, но промахнулся с обоих стволов, потому что раньше никогда не стрелял; пули царапнули кирпичную стену и с визгом улетели в ночь.

Часовой не промахнулся ни в первый раз, ни во второй, ни в третий, и у себя в комнате Анжелика, скорчившись у стены и зажав уши руками, возликовала. Одинокая, не знающая, что думать, что делать, не соображающая, плачет она или смеется, она поняла только одно: она победила, и теперь она в безопасности и отомщена. И все это время её внутренние голоса ликовали вместе с ней: «Ты победила, умница, ты была чудесна, изумительна, ты великолепно довела свой план до конца, теперь ты в безопасности, он больше не страшен тебе, ты освободилась от него навсегда!»

— Навсегда? — всхлипнула она.

«О да, ты жива, он мертв, конечно, за все нужно платить, но не переживай, не бойся...»

Платить? Что... О боже, я забыла про крест, мой крест все ещё у него!

Посреди нарастающего шума и беготни снаружи и громовых ударов в её дверь из коридора её начала бить дрожь. Яростная и неукротимая.

Пятница, 7 ноября

Днём фрегат Её Величества «Жемчужина» возвратился из Эдо. Он шел под всеми парусами и, появившись в оживленной гавани Иокогамы, стремительно полетел к месту своей обычной стоянки. Флаг сэра Уильяма развевался на топе мачты, другие сигнальные флажки немедленно требовали к борту его катер, но они оказались лишними, поскольку его баркас уже ждал на рейде; рядом с ним покачивался паровой катер Струана — Джейми нетерпеливо поглядывал на фрегат с кормы. Все на берегу, кто заметил «Жемчужину», остановились посмотреть, удастся ли её капитану справиться со своим высокомерным броском, порывистый ветер и высокая скорость под парусами делали его маневр весьма рискованным. Носовая волна была высокой, море чистым. В последнюю секунду корабль развернулся против ветра и встал, дрожа всем корпусом; его бушприт оказался точно над буем, отмечавшим место стоянки, как раз с подветренной стороны. Тут же опрятно одетые матросы сбросили веревочные канаты на швартовочную тумбу, закрепив судно, пока другие карабкались наверх, чтобы свернуть паруса.

Совсем не плохо, с гордостью подумал Джейми, потом крикнул:

— Полный вперед, подойти к борту. — Он должен был первым успеть к трапу, чтобы перехватить сэра Уильяма, как приказал Малкольм. — Быстрее, Тинкер, ради Христа!

— Есть, слушаюсь, сэр-р, — Тинкер, рулевой Струана, улыбнулся беззубой улыбкой, уже открыв дроссели на полную мощность. Он был старым моряком, седеющие волосы были заплетены сзади в короткую косичку, тело покрывала татуировка, раньше он служил помощником боцмана на одном из их клиперов. Тинкер с ревом промчался мимо восьмивесельного катера сэра Уильяма, к досаде его матросов, добродушно выпустил в их сторону длинную струю черной от табака слюны, показал им торчащий средний палец и в гордом одиночестве подвалил к борту фрегата. Джейми вспрыгнул на трап. На главной палубе он приподнял шляпу, приветствуя дежурного офицера, гардемарина со свежим лицом.

— Разрешение ступить на борт, послание для сэра Уильяма. Гардемарин вернул приветствие.