КНИГА ТРЕТЬЯ

32

ИОКОГАМА

Суббота, 29 ноября

— Мы обогнали флот два дня назад, мистер Малкольм, Джейми, — добродушно произнес капитан клипера, в глубине души потрясённый переменой, произошедшей с Малкольмом, которого он знал с пеленок и с которым совсем недавно, каких-нибудь три месяца назад, он шутил и смеялся в Гонконге за бокалом виски: желтовато-бледное, изможденное лицо, странный, отрешенный взгляд, эти трости, без которых он теперь не мог не только ходить, но даже стоять. — Мы шли под всеми парусами, шестибалльный ветер дул нам прямо в корму, неслись как угорелые; они же никуда не спешили, и правильно делали, потому что никак им не след терять хоть одну из этих посудин с углем, которые они тащили на буксире. — Его звали Шилинг, и он только что прибыл на берег со своего корабля «Танцующее Облако», появившегося в Иокогаме совершенно неожиданно. Этому высокому бородатому человеку с обветренным лицом было сорок два года, двадцать восемь из них он служил «Благородному Дому». — Мы просто поприветствовали их, не снижая хода.

— Чаю, капитан? — спросил Макфей, механически наполняя его чашку: из долгого общения он знал, что это был любимый напиток капитана. В море он пил его постоянно, днём и ночью, тяжело нагружая чашку сахаром и концентрированным молоком. Они сидели в комнатах Малкольма за большим столом, и, как и тайпэн, Джейми едва слушал, приковавшись взглядом к запечатанному пакету с почтой под мышкой у капитана: на пакете был оттиснут герб «Благородного Дома».

— Благополучного вам плавания, капитан.

— Благодарю вас, сэр. И... и удачи вам, мистер Струан, во всем. И вам, Джейми.

Он повернулся и направился к двери, а Малкольм тем временем сломал печать на пакете, но прежде чем капитан успел коснуться дверной ручки, дверь открылась. На пороге стояла Анжелика. Капор, темно-синее платье, перчатки, зонтик от солнца. Она лучилась так, что у всех трех мужчин перехватило дыхание.

— О, прости, cheri, я не знала, что ты занят...

— Да нет, все хорошо, входи. — Малкольм неуклюже поднялся на ноги. — Позволь представить тебе капитана Шилинга с «Танцующего Облака».

— Ла, мсье, такой роскошный корабль, вам очень повезло.

— Да-да, так оно и есть, мисс, — сказал Шилинг, улыбаясь ей в ответ. «Клянусь Господом, — подумал он, не встречавшийся с нею раньше, — кто стал бы винить Малкольма?» — Всего доброго, мисс. — Он отдал честь и вышел, уже против своей воли: теперь он с удовольствием задержался бы ненадолго.

— Прости, что отрываю тебя, Малкольм, но ты просил зайти за тобой перед обедом, сегодня мы обедаем у сэра Уильяма, и ты не забыл, что сегодня днём у меня также урок фортепиано с Андре, и я договорилась, что в пять часов нам сделают дагеротип. Привет, Джейми!

— Наше с тобой изображение?

— Да, ты помнишь того смешного итальянца, который прибыл на сезон с Гонконга с последним пакетботом, он их и изготовляет, и он гарантирует, что мы получимся очень красиво!

Тревоги Малкольма отступили куда-то на второй план, и он каждой своей частичкой ощущал её присутствие, обожая её до безумия, хотя расстался с ней всего лишь час назад — кофе в его комнатах в одиннадцать, порядок, который она завела и который доставлял ему огромное наслаждение. Ему казалось, что за последние две или три недели её любящая нежность расцвела ещё больше, хотя она проводила много времени, катаясь верхом, стреляя из лука, занимаясь фортепиано, планируя званые ужины и вечера, делая записи в дневнике или составляя письма — обычное времяпрепровождение для всех них. Но каждый миг, который она проводила с ним, она была настолько внимательна и нежна, насколько этого только можно было ожидать от женщины. Её любовь и его страсть к ней росли день ото дня, сила этих чувств была непреодолима.

— Обед назначен на час, дорогая, сейчас же лишь самое начало первого, — сказал он и, как ему ни хотелось, чтобы она осталась, добавил: — Ты не дашь нам ещё несколько минут?

— Разумеется. — Она грациозно, словно танцуя, скользнула к нему через кабинет, поцеловала его и прошла к себе в соседние покои. Тонкий аромат её духов остался в качестве восхитительного напоминания.

Его пальцы дрожали, когда он сломал последнюю печать. Внутри оказались три письма. Два от его матери: одно для него, второе для Джейми. Третье письмо было от Гордона Чена, их компрадора и его дяди.

— Держи, — сказал он, протягивая Джейми его письмо, сердце бешено колотилось у него в груди, и он от всей души жалел, что Шилинг привез их. Его два письма жгли ему пальцы.

— Я оставлю тебя пока, — ответил Джейми.

— Нет. Скверным новостям нужна компания. — Малкольм поднял глаза. — Открой своё. — Джейми подчинился и быстро прочел его. Его лицо покраснело. — Что-нибудь личное, Джейми?

— Здесь сказано: «Дорогой Джейми — она впервые за последние годы воспользовалась этой старой формулой в письме ко мне, — вы можете показать это моему сыну, если пожелаете. Я посылаю Альберта Мак-Струана из нашей конторы в Шанхае сразу же, как только смогу это устроить. Вы должны сделать его своим заместителем и научить всему, чему можете, относительно всех наших операций в Японии, с тем чтобы, если только не произойдут две вещи, он мог безболезненно для компании принять у вас дела, когда вы покинете торговый дом Струанов. Первая из этих вещей заключается в том, что мой сын будет в Гонконге до Рождества. Вторая — вы будете сопровождать его». — Джейми беспомощно посмотрел на него. — Это все. Только подпись.

— Это не все, — произнес Малкольм, его собственное лицо горело. — Как только Альберт прибудет, он может с тем же успехом проваливать отсюда.

— Не будет беды, если он побудет здесь несколько дней, посмотрит, что и как. Он хороший парень.

— Мать... я никогда не думал, что она может быть такой жестокой: если я не подчинюсь и не бухнусь ей в ноги, ты будешь уволен. А? — Взгляд Малкольма скользнул к бюро. Последние несколько недель он предпринимал огромные усилия, чтобы ограничить прием лекарства одним разом в день. Несколько раз это у него не получилось.

Он посмотрел на письма, вскрывать их не хотелось. Это грязный трюк с её стороны — использовать Джейми, чтобы сильнее надавить на меня. Это гнусно.

— Она имеет определенные права, — заметил Джейми.

— Тайпэн я, а не она. В завещании отца все четко сказано. — Голос Малкольма звучал тускло, мысли разбредались.

— Ты тайпэн. — Это было сказано с теплотой, хотя Джейми и знал, что это неправда.

Джейми подождал. Затем произнес:

— Крикни мне, если понадоблюсь. Я пойду займусь остальной почтой. — Он вышел.

Малкольм не слышал, как дверь закрылась за ним. В конце письма его матери стоял постскриптум «Я люблю тебя», значит, никакого секретного послания в нем не было:

Мой дорогой, любимый, но заблудший сын, я намеревалась приехать с «Танцующим Облаком», но в последний момент решила остаться, потому что Дункану стало хуже, у него опять круп. Возможно, то, что я хочу сказать, даже лучше изложить на бумаге, тогда не возникнет никаких неясностей.

Я получила твои сумасбродные письма о том, что ты будешь, а чего не будешь делать, о твоей «помолвке», Джейми Макфее, мисс Ришо и так далее — и о пяти тысячах ружей. Я немедленно написала и отменила этот непомерный заказ.

Пришло время для открытых решений. Поскольку тебя здесь нет и ты не собираешься делать то, о чем я прошу, я приму их сама. Для твоей конфиденциальной информации: я имею такое право.

Когда твой отец умирал, бедный человек, времени ждать твоего возвращения не было, поэтому, чуть ли не с последним дыханием, он de facto сделал меня тайпэном в соответствии со всеми условиями, оговоренными в Завещании Дирка Струана — некоторые из них ужасны, — в соблюдении каждого из которых необходимо поклясться перед Богом до того, как ты узнаешь о них, и которые должны передаваться только от тайпэна к тайпэну. В то время мы ждали, что ты немедленно вернешься и я сразу же передам тебе власть. Один из законов Дирка гласит: «Долг тайпэна состоит в том, чтобы клятвенно подтвердить свою веру в пригодность своего преемника». В данный момент я не могу этого сделать в отношении тебя. Все это, вместе с тем, что последует ниже, опять же предназначено только для твоих глаз — придание этого огласке повредит дому Струанов, поэтому сожги письмо сразу же, как прочтешь его.