— Последнее, письмо вашей матери. — Сэр Уильям добавил более официальным тоном: — Политика правительства Её Величества или её чиновников заключается в том, чтобы не вмешиваться в личные дела её подданных. Однако ваша мать указывает, что вы являетесь младшим членом семьи, она — ваш единственный родитель и законный опекун. Я обязан не разрешать никаких браков без одобрения законного опекуна, в данном случае с обеих сторон. Простите, но таков закон.
— Законы можно трактовать по-разному, в этом их суть.
— Некоторые законы, Малкольм, — с добротой произнес сэр Уильям. — Послушайте, я не знаю, что за проблема существует между вами и вашей матушкой, да и не хочу знать, — она, однако, привлекла мое внимание к некой статье в «Таймс», которую можно прочесть по-разному, и не всегда в хорошем смысле. Когда вы вернетесь в Гонконг, я уверен, вы сможете убедить её , да и в любом случае в мае вы станете совершеннолетним, а до мая не так уж и далеко.
— Неверно, сэр Уильям, — ответил он, вспомнив тот же совет Гордона Чена — совет людей, которые не знали, что такое любовь, подумал он без всякой злобы, просто жалея их. — До него миллион лет.
— Что ж, раз так, то так. Я уверен, все сложится хорошо для вас обоих. Анри придерживается того же мнения.
— Вы обсуждали это с ним?
— Частным образом, разумеется. Французский консул в Гонконге... э... знает об Анжелике и её нежных чувствах к вам, о вашей взаимной привязанности. Она удивительная девушка и из неё получится замечательная жена, несмотря на все проблемы с её отцом.
Малкольм покраснел.
— Вы знаете и о нем тоже?
Морщины на лице сэра Уильяма стали глубже.
— Французские чиновники в Сиаме крайне обеспокоены, — осторожно сказал он. — Естественно, они проинформировали Анри, который, как и следовало, поставил в известность меня и попросил нашего содействия. Извините, но мы формально заинтересованы в этом деле. Вы должны хорошо представлять себе, что, по сути, все, касающееся «Благородного Дома», представляет для нас интерес. Цена славы, а? — печально добавил он, потому что Малкольм ему нравился и он сожалел о том, что произошло на Токайдо, считая это варварством.
— Если... если вы узнаете что-нибудь, я был бы благодарен, услышав об этом первым, частным образом, сразу же, как... как только возможно.
— Хорошо, я могу держать вас в курсе. Частным образом. Малкольм потянулся за бутылкой коньяка.
— Вы уверены, что не хотите глоточек?
— Нет, благодарю.
— Есть ли ответ на мои затруднения?
— Я уже дал его вам. — Сэр Уильям заставил свой голос звучать сухо и официально, чтобы скрыть внезапную волну раздражения. Словно несколько месяцев действительно что-то значили. — Ваш день рождения скоро наступит, а до Гонконга всего восемь-девять дней пути. Разумеется, я буду рад вас видеть завтра в одиннадцать или в любое другое время, но это все, о чем я хотел поболтать с вами. Спокойной ночи, Малкольм, и ещё раз спасибо за вечер.
Минула полночь. Малкольм и Анжелика замерли в страстном поцелуе в коридоре, куда выходили их примыкающие друг к другу апартаменты. Коридор был темным, горело лишь несколько ночных ламп. Она пыталась сдерживаться, но он доставлял ей удовольствие, с каждым днём все большее, его жар согревал её сильнее, чем вчера, — сегодня его желание, и её тоже, едва не задушило их.
— Je t'aime[32], — прошептала она, прошептала искренне.
— Je t'aime aussi[33], Эйнджел.
Она снова поцеловала его, ища и исследуя, потом вновь, пошатываясь, отступила от опасного края, прижалась к нему и осталась так стоять, пока дыхание её не успокоилось.
— Je t'aime, и это был такой чудный вечер.
— Ты была как шампанское.
Она поцеловала его в ухо, обнимая за шею обеими руками. До Токайдо ей бы пришлось встать для этого на цыпочки. Она не обратила на это внимания, хотя он заметил.
— Мне так жаль, что мы спим отдельно.
— Мне тоже. Теперь уже недолго, — ответил он. Вдруг приступ боли пронзил его, но он терпел его на секунду дольше. — Ну вот, — сказал он, глядя на неё глубоким взглядом. — Спи хорошо, дорогая моя.
Они соприкоснулись губами, потом долго шептали друг другу «доброй ночи», потом она исчезла за дверью. Щелкнула задвижка. Он взял трости и потащился в свои комнаты, счастливый и опечаленный, встревоженный и совсем беспечный. Вечер прошел с успехом, Анжелика была довольна, гости развлеклись от души, он сдержал разочарование от крушения своего плана, и он сохранил лицо в этой истории с почтой, не позволив Джейми принять решение за него.
Мое решение было правильным, подумал он, хотя решение Дирка было бы лучше. Ладно, им я никогда не смогу быть, но он мертв, а я жив, и Небесный Наш обещал найти решение для проблемы её писем и нового поворота моего йосса. «Ответ должен найтись, тайпэн, — сказал он, — обязательно должен. Я придумаю что-нибудь до того, как отправлюсь в Гонконг; то доказательство вам понадобится в любом случае».
Его взгляд обратился к двери, соединяющей их спальни. Ночью по обоюдному согласию она постоянно была на запоре. Я не стану думать об Анжелике, о задвижке и о том, что она сейчас одна. Как и о постигшей меня неудаче с нашим браком. Я поторопился с этим обещанием, и я сдержу его. Завтрашний день позаботится о себе самом.
Обычные полграфина вина стояли на прикроватном столике вместе с фруктами — манго из Нагасаки, — английским сыром, холодным чаем, который он всегда пил вместо воды, стаканом и маленькой бутылочкой. Кровать была разобрана, сверху лежала его ночная рубашка. Дверь распахнулась.
— Хеллой, тайпэн.
Это был Чен, его Бой Номер Один, со своей широкой зубастой улыбкой, которая всегда ему нравилась, — Чен ухаживал за ним с незапамятных времен, столько же, сколько А Ток была его амой; и тот и другая были абсолютно преданы, бескомпромиссно ревнивы и всегда на ножах друг с другом. Китаец был приземист и очень силен. На спине лежала роскошная косичка, тщательно умащенная и заплетенная. На круглом лице застыла постоянная улыбка, хотя глаза улыбались не всегда.
— Твой пир был достоин императора Куна.
— Ай-й-йа, — тут же с досадой отмахнулся Малкольм, поняв намек старика. — Пусть великая небесная корова помочится на твоих детей и детей их детей. Займись лучше работой, и держи своё мнение при себе, и не старайся вести себя так, словно ты родился под знаком Обезьяны. — Это был знак зодиака, отмечавший умных людей.
Пустой комплимент Чена, как и большинство китайских фраз, имел двойной смысл: император Кун, правивший Китаем почти четыре тысячелетия назад, прославился тремя вещами: эпикурейскими вкусами, щедрыми пирами, которые он устраивал, и своей «книгой».
В те времена книг как таковых не существовало, только свитки. Император заполнил один свиток подробным исследованием, первая в истории человечества «книга о постели», ставшим первоисточником для всех остальных, которые по определению касались соединений мужчины с женщиной и содержали все связанные с ними возможности и опасности, советы, как продлить момент высшего наслаждения, названия различных поз с их мельчайшими деталями, описания приспособлений, лекарств, техники — глубокие толчки и мелкие, — советы, как подобрать идеального партнера. Среди прочих мудростей книга говорила:
...воистину, мужчине, чей Одноглазый Монах имел несчастье уродиться маленьким, не следует вступать в поединок с Нефритовыми Вратами, подобными Вратам кобылы.
Да запомнят на все времена, боги положили так, что эти части, хотя и кажутся глазу одинаковыми, никогда таковыми не бывают, но имеют меж собой великие различия. Должно соблюдать крайнюю осторожность, дабы избежать ловушки, уготованной богами, которые, наградив мужчину средством, а также и надобностью, столь же сильной и постоянной, как у иглы, ищущей Северную Звезду, вкусить Небесной Радости на Земле — таково мгновение Облаков, Пролившихся Дождем, — в то же время для собственного развлечения расставили многие препятствия на пути Яна к Иню. Некоторых из них избежать легко, большинства — невозможно, и все они сложны. Поелику мужчина должен вкусить на Земле от Небесного Блаженства столько, сколько возможно — кто знает, поистине ли боги являются богами — тао, Путь к Лощине Восторга надлежит изучать, исследовать, разбирать с упорством большим, нежели превращение свинца в золото...
