— Ты передумал и собираешься сделать то, о чем она просит?

— Не совсем. — Малкольм рассказал ему о своём плане относительно «Гарцующего Облака» и увидел, как радость испарилась с лица Джейми. — Не беспокойся, я гораздо лучший стрелок, чем Норберт, и при условии, что он согласится стреляться на двадцать шагов без сближения, он мертв, как кусок дерьма, если я решу убить его. Забудь о Норберте. Анжелика: если нам не удастся тайно провести её на борт, я говорю «нам», потому что ты всегда был частью плана, ты привезешь её на следующем корабле, так что в любом случае окажешься в Гонконге до Рождества.

Джейми колебался.

— Миссис Струан все равно будет очень раздражена, когда узнает, что Анжелика с нами.

— Предоставь мне беспокоиться на этот счет.

— Хорошо. Что приводит меня к главному: я подумывал о том, чтобы открыть свою фирму, когда уйду из компании Струанов, по сути, именно об этом я и хотел поговорить. Не возникнет ли у тебя возражений.

— Напротив, я пойду на все, наша компания пойдет на все, чтобы помочь тебе, как только можно. Но до этого ещё далеко.

— Я думаю, она уже решила, что я должен уйти.

— Я буду возражать против этого изо всех сил, — пообещал Малкольм, пораженный. — Тебя пора повысить, дать прибавку к жалованью, и компания пострадает, если потеряет тебя, это-то она должна понимать. Что за сумасшедшая мысль пришла тебе в голову?!

— Да. Но если это станет необходимо... выслушайте меня, тайпэн, если это будет необходимо, станете ли вы возражать?

— Против того, чтобы ты начал своё дело? Нет. Но мне даже думать об этом не хочется, и компания от этого проиграет, клянусь Всевышним. Этого не случится, а если... если ты попросишь отпустить тебя, я найду способ заставить тебя остаться — уговорить тебя остаться. Найду обязательно.

— Спасибо, огромное спасибо. — Джейми сделал большой глоток и почувствовал себя немного лучше. Он встал и от души сказал: — Я всем сердцем надеюсь, что у тебя все сложится хорошо, Малкольм.

— Да, я знаю, Джейми. И у тебя все тоже будет нормально. Спокойной ночи.

В тишине своей комнаты Малкольм с удовольствием вытянул ноги в сторону камина, с нетерпением ожидая завтрашнего дня и новых сведений от Горнта.

Он станет ключом к Тесс.

Есть своя ирония в том, что я нужен ему так же, как и он нужен мне, и при этом мы враги. У меня есть предчувствие, что мы всегда ими будем. Какова же его цена? Это будет что-то, что я смогу ему дать. Он достаточно умен, чтобы не требовать большего. Почему ты так уверен? Месть — слишком сильный мотив, я знаю.

Сегодня для Андре настало время второго свидания с Хинодэ. Ровно десять дней, двадцать два часа и семь минут назад он видел её во всем её великолепии, та ночь навсегда отпечаталась в его памяти.

— Добрый вечер, Фурансу-сан, — застенчиво сказала она, её японский звучал как музыка. Передняя комната начиналась сразу за маленькой верандой; их дом стоял в саду Трех Карпов, благоухающем в этот вечер, как благоухала она сама. Золото с коричневым — цвета зимы — изысканно заиграли на её кимоно, когда она поклонилась ему и показала на подушечку напротив себя. Позади неё сёдзи в её спальню была приоткрыта, позволяя видеть край футонов и покрывал, которые станут их первой постелью. — Саке подано так, как, мне сказали, вы любите. Прохладным. Вы всегда пьете саке прохладным?

— Да-да, я... я люблю вкус более хорошо. — Он обнаружил, что запинается, его японский звучал грубо, руки словно мешали ему, он не знал, куда их деть, ладони были влажными от пота.

Она улыбнулась.

— Странно пить холодные напитки зимой. Ваше сердце остается холодным и зимой, и летом?

— И-и-и-и, Хинодэ, — ответил он, сердце стучало у него в ушах и в горле. — Мне кажется, мое сердце как камень уже так долго, думаю о тебе, не знаю, горячее, или холодное, или какое. Ты прекрасна.

— Это только для вашего удовольствия.

— Райко-сан рассказала тебе обо мне, да?

Её раскосые глаза спокойно смотрели с белого лица, брови были выщипаны, и на их месте нарисованы две ровные дуги, высокий лоб, линия волос мыском спускалась посередине — примета, предвещавшая раннее вдовство, — черные волосы, убранные в высокую прическу и закрепленные черепаховыми гребнями, как ему хотелось распустить их.

— Что Райко-сан сказала мне, я забыла. Что вы сказали мне, перед тем как поставить подпись, принято и забыто. Сегодня мы начинаем. Это наша первая встреча. Вы должны рассказать мне о себе — все, что вы хотите, чтобы я знала. — В её глазах появился огонек, и они весело прищурились. — Времени будет довольно, да?

— Да, пожалуйста, я надеюсь, вечность.

После того как по прошествии дней условия контракта были оговорены, записаны, прочитаны, перечитаны и изложены в простых словах, которые он мог понять, он был готов подписать бумагу в присутствии её и Райко. Тогда он призвал на помощь все своё мужество:

— Хинодэ, пожалуйста, извинить, но должен сказать... должен сказать правду. О скверне.

— Пожалуйста, в этом нет нужды, Райко-сан рассказала мне.

— Да, но... но, пожалуйста, извините меня... — Слова давались ему с трудом, хотя он повторил их перед этим дюжину раз; к горлу вновь подступила тошнота. — Должен сказать один раз: я заразился дурной болезнью от своей любовницы, Ханы. Излечиться невозможно, прошу прощения. Никак. Вы заразитесь... должны заразиться, если... когда... должны заразиться, если станете супругой, прошу прощения. — Ему показалось, что небо, которого он не видел, разлетелось на куски, пока он ждал.

— Да, я понимаю и принимаю это, и я настояла, чтобы в моем контракте было записано, что я снимаю с вас всякую вину, касающуюся нас, всякую вину, вы понимаете?

— А, вина, да, понимаю вину. Благодарю вас и...

Выдавив из себя слова извинения, он бросился вон из комнаты, и его вырвало так, как не рвало ещё никогда в жизни, сильнее, чем когда он обнаружил, что заразился, сильнее, чем когда он нашел Хану мертвой. Вернувшись, он не стал извиняться, да от него и не ждали этого. Женщины все понимали.

— Прежде чем я подпишу, Фурансу-сан, — сказала она, — как для вас есть важные вещи, так и мне важно спросить, обещаете ли вы дать мне нож или яд, как это записано в контракте?

— Благодарю вас. Об обеих важных для нас вещах не нужно упоминать впредь или обсуждать их. Вы согласны, пожалуйста?

— Да, — ответил он, мысленно благословляя её.

— Тогда все решено. Вот, я подписала, пожалуйста, подписать и вы, Фурансу-сан, а Райко-сан будет нашей свидетельницей. Райко-сан говорит, что наш дом будет готов через три дня. На четвертый день от сегодняшнего я почту за честь принять вас.

На четвертый день, сидя напротив неё в их маленьком убежище, он был поглощен её красотой; масляные лампы горели ярко, но не слишком.

— Этот дом нравится вам, Хинодэ? — спросил он, стараясь придать голосу заинтересованный тон, но одержимый одним лишь желанием скорее увидеть её нагой.

— Более важно, чтобы он нравился вам, Фурансу-сан.

Он понимал, что она делает только то, чему её обучали; ответы и жесты выходили у неё механически, она изо всех сил старалась, чтобы он почувствовал себя легко и свободно, не выдавая при этом своих собственных чувств. В отношении большинства мужчин-японцев он обычно мог сказать, что они думают, в отношении японских женщин — почти никогда, с другой стороны, то же самое можно было бы сказать и о француженках. Женщины настолько скрытнее нас, настолько практичнее.

Хинодэ выглядит такой спокойной и довольной, сидя передо мной, подумал он. Кипит ли она внутри, как вулкан, печалится или ужасается, или наполнена таким страхом и отвращением, что все её чувства словно онемели.

Матерь Благословенная, прости меня, но мне все равно сейчас — все равно позже, возможно, я посмотрю на это иначе, но не сейчас.

Почему она согласилась? Почему?

Но этого вопроса он не должен задавать никогда. Тяжело выполнить это условие, и все же оно добавляет остроты или является тем, что уничтожит меня, нас. Мне все равно, скорее!