— Но, пожалуйста, нельзя ли мне остаться с вами?

— Будет разумно, если ты поедешь дальше своей дорогой — разумеется, ты понимаешь, что я оказала твоему опекуну самую большую из услуг, когда приняла тебя. Теперь ты в безопасности, — доброжелательно сказала она.

— Но... но что вы станете делать, у вас ведь нет прислужницы. Я хочу служить вам и...

— Да, и ты справлялась очень хорошо, но я без труда смогу нанять кого-нибудь. Пожалуйста, не беспокойся об этом. Теперь скажи, ты вернешься в Киото? — Когда Сумомо промолчала в ответ, лишь тупо глядя перед собой, она мягко спросила: — Что твой опекун сказал тебе делать, когда ты расстанешься со мной?

— Он... он не сказал. Койко нахмурилась.

— Но, разумеется, у тебя должен быть какой-то план.

— О да, госпожа, — ответила Сумомо, потрясенная и ещё больше взволнованная — её рот говорил сам по себе: — он сказал мне, что я должна оставаться с вами до Эдо. Потом... потом, если таково будет ваше желание, я должна была оставить вас.

— И куда ты должна была пойти?

— К... к Оде-сама.

— Да, это понятно, но где это в Эдо.

— Я точно не знаю. Позвольте налить вам е...

— Ты не знаешь точно, Сумомо? — Койко нахмурилась ещё больше. — А есть ещё какая-нибудь семья, в которую ты можешь пойти, если его там нет?

— В общем, да, есть одна гостиница, они будут знать, где он, или там будет записка для меня, но я клянусь, что не буду вам обузой в путешествии, совсем нет, я так многому учусь у вас...

Чем больше Койко слушала, как девушка торопливо пытается убедить её — глупо, подумала она, ведь ей должно быть ясно, что я уже приняла решение, — тем меньше ей нравилось то, что она слышала, и тем больше её тревожила взволнованность Сумомо и то, как та говорила, уставив глаза в пол.

Она закрыла уши, перестав слушать её доводы, и использовала это время, чтобы самой собраться с мыслями. Мысли эти становились все более зловещими.

— Твой опекун, он тоже будет в Эдо?

— Я не знаю, прошу прощения. Пожалуйста, позвольте мне налить вам ещё...

— Этот Ода-сама родом из Сацумы... он служит в гарнизоне дворца Сацумы?

— Нет. — Сумомо обругала себя, она должна была ответить «я не знаю». — Сацу...

— Тогда что он делает в Эдо?

— Я не знаю, госпожа, — смешавшись, ответила Сумомо, её ум не успевал за вопросами Койко, с каждой секундой она становилась все растеряннее. — Я не видела его почти год, то есть... мне сказали, что он будет в Эдо.

Койко сверлила её взглядом. Её голос стал резким.

— Твой опекун сказал, что этот Ода-сама сиси, поэтому он... — Она не договорила. С этим словом, произнесенным вслух, огромность того, что она сделала, чем рискнула, согласившись взять эту девушку с собой, захлестнула её , подобно гигантской волне. — Сиси считают князя Ёси своим первым врагом, — простонала она, — если он враг, зна...

— Нет, госпожа, он не враг, он — нет, только сёгунат, бакуфу, они враги, он выше этого, он не враг, — страстно заговорила Сумомо, ложь далась ей легко, потом добавила, не успев остановиться вовремя: — Кацум... мой опекун много раз говорил об этом всем нам.

— Всем вам? — Лицо Койко стало белым как мел. — Наму Амида Буцу! Ты одна из его учеников! — Кацумата говорил ей, что готовил нескольких избранных молодых женщин как воинов своего боевого отряда. — Он... он обучал и тебя тоже?

— Я всего лишь смиренная сторонница движения, госпожа, — ответила Сумомо, отчаянно пытаясь взять себя в руки и сохранять выражение лица спокойным.

Койко повела головой, не веря своим ушам, её мозг отказывался работать, блистательный мир, в котором она жила несколько минут назад, рассыпался в прах.

— Так ты одна из них, да, одна из них!

Сумомо не мигая смотрела на неё, не зная, как избежать этой ямы, которая вдруг разверзлась перед ними обеими.

— Госпожа, прошу вас, давайте спокойно все обсудим. Я... я не угроза для вас, как и вы для меня, давайте согласимся на этом. Я поклялась защищать вас, и я буду вас защищать, и князя Ёси, если понадобится. Позвольте мне ехать с вами. Клянусь, я оставлю вас сразу же, как только мы достигнем Эдо. Пожалуйста. — Она продолжала смотреть на Койко, словно пыталась взглядом подчинить её своей воле и заставить согласиться. — Вы никогда не пожалеете о своей доброте. Пожалуйста. Мой опекун попросил вас об услуге всей жизни. Пожалуйста, я буду служить вам...

Койко почти не слышала слов. Она смотрела на неё как мышь на приготовившуюся к броску кобру. Ни одной мысли не осталось в её голове, кроме одной: как спастись, как превратить все это в сон? Или это сон? Приди в себя, твоя жизнь лежит на чаше весов, больше, чем твоя жизнь, ты должна мыслить здраво.

— Отдай мне свой нож.

Сумомо не колебалась. Её рука скользнула в складки оби, и она протянула Койко нож в ножнах. Койко приняла его так, словно он был раскален докрасна. Не зная, что с ним делать дальше — всякое оружие было запрещено в Плывущем Мире, и раньше она никогда не держала в руках смертоносного клинка, не имела своего и не испытывала в нем нужды, — она засунула его в свой оби.

— Что тебе нужно от нас? Зачем ты здесь? — Её голос был едва слышен.

— Только затем, чтобы путешествовать с вами, госпожа, — ответила Сумомо, словно разговаривала с ребенком, не сознавая, что и её лицо побелело. — Только чтобы путешествовать с вами, никакой другой причины нет.

— Ты была среди убийц, напавших на сёгуна Нобусаду?

— Конечно нет, я всего лишь простая сторонница, друг...

— Но это ты была тем шпионом, который нашептал, что мой господин собирался покинуть казармы, чтобы встретиться с Огамой — это была ты!

— Нет, госпожа, клянусь вам. Я уже сказала вам, что он не враг, это был какой-то сумасшедший-одиночка, не кто-то из нас, я опять повторя...

— Тебе придется оставить меня, ты должна, — чуть слышно произнесла Койко. — Пожалуйста, уходи. Пожалуйста, уходи сейчас же, пожалуйста. Быстро.

— Нет никаких причин тревожиться или бояться. Никаких совершенно.

— О, но я боюсь, я в ужасе, в ужасе от того, что кто-то должен... должен обличить тебя, а Ёси... — Эти слова словно повисли в воздухе между ними. Их взгляды сомкнулись. Воля сверкала в глазах Сумомо, Койко, беспомощная, сгибалась перед изливавшейся из них силой. Казалось, они обе постарели. Сердце Койко разрывалось от того, что она могла быть настолько наивна и что её идол так зло использовал её ; Сумомо же была в бешенстве от того, что оказалась такой глупой и не согласилась уйти сразу же, как только эта всюду сующая свой нос шлюха заговорила об этом. Дура, какая же я дура, думали обе.

— Я сделаю, как вы скажете, — тихо произнесла Сумомо. — Я уеду, даже если...

Сёдзи отодвинулись в сторону. В комнату весело вступил Ёси, направляясь во внутренние покои. Оцепенение разом спало с них обеих. Они торопливо поклонились. Он остановился на полпути, все его чувства кричали ему об опасности.

— Что здесь происходит? — резко спросил он. Он заметил страх, промелькнувший на их лицах, прежде чем они склонились в поклоне.

— Ни... ничего, повелитель, — ответила Койко, приходя в себя, в то время как Сумомо поспешила к жаровне, чтобы принести свежего чая. — Хотите выпить чая, позавтракать, быть может?

Он переводил взгляд с одной женщины на другую.

— Что-здесь-происходит? — медленно повторил он, и слова его были как ледяные иглы.

Сумомо смиренно опустилась на колени.

— Мы... мы просто так сожалели о том, что не едем с вами, повелитель. Все дело только в этом, только в том, что госпожа Койко так опечалена. Позвольте мне подать вам чай, повелитель.

Молчание сгустилось. Его кулаки сжались на бедрах, лицо окаменело, голые ноги плотно стояли на татами.

— Койко! Отвечай-мне-немедленно!

Губы Койко зашевелились, но ни слова не слетело с них. Сердце Сумомо остановилось, потом молотом застучало в ушах, когда Койко, пошатываясь, поднялась на ноги, слезы закапали у неё из глаз, и она сбивчиво забормотала: