— Это так, — согласился он, не разобрав некоторые слова, но уловив суть про чиновников и старую рыбу и разделяя её отвращение к ним. Сератар отказался выдать ему аванс в счет его жалованья, на который он рассчитывал, сославшись на скудность фондов миссии.

— Райко-сан, вы очень умная, подумайте. Должен быть способ нам обоим увеличить обычные деньги, neh? Что мы можем продать?

Она опустила взгляд на стол, чтобы он не мог видеть выражения глаз.

— Саке? — предложила она и налила им обоим. В его честь саке было холодным. Её глаза превратились в щелки, и она размышляла, насколько ему можно доверять. Настолько, насколько кошка может доверять загнанной в угол мыши. — Сведения имеют свою цену, neh?

Это было сказано самым обычным тоном. Он притворился удивленным, в восторге от того, что рыба так быстро заглотила наживку. Слишком быстро? Вероятно, нет. Попадись она бакуфу или он своим собственным хозяевам, конец будет один: мучительная смерть.

Сэр Уильям хорошо заплатит за ценную информацию, Анри ни гроша, — да проклянет Господь их обоих!

— Райко-сан, что происходит в Эдо?

— Правильнее спросить, что происходит здесь? — тут же ответила она, приступая к переговорам. — Война, а? Ужасно! Каждый день все больше и больше солдат стреляют на полигоне, из пушек палят, пугают моих дам.

— Прошу прощения, пожалуйста, говорите медленнее, пожалуйста.

— А, прошу простить. — Райко заговорила медленнее, рассказывая, как напугана вся Ёсивара. Она набросала перед ним интересную картину встревоженного Плывущего Мира, но не сообщила ничего, что и так не было бы ему известно. В ответ он рассказал ей о флоте и об армии, но тоже только то, что, как он был уверен, она уже знала.

Некоторое время они молча потягивали саке. Потом она сказала, понизив голос:

— Я думаю, некоторые чиновники дорого бы заплатили, чтобы узнать, что планирует вождь гайдзинов и на какое время.

Он кивнул.

— Да. Также думаю, наш вождь платит много узнать, какие силы самураев Ниппона, где, кто ведет, про этого тайро, который шлет грубые послания.

Она широко улыбнулась и подняла чашечку из тончайшего фарфора.

— За новое партнерство. Много денег за немного слов. Он поднял свою чашечку и добавил осторожно:

— Немного слов, да, но должны быть важные слова и настоящие слова за настоящие деньги.

— И-и-и-и, — протянула она, изображая возмущение, — что я, дешевая шлюха, у которой пусто в голове? Без чести? Без понимания? Без связей, без... — Тут она не выдержала и рассмеялась. — Мы прекрасно понимаем друг друга. Завтра в полдень приходите повидать меня. А теперь ступайте и навестите свою милую Хинодэ. Наслаждайтесь ею и жизнью, пока мы все ещё живы.

— Спасибо. Но не теперь. Пожалуйста, скажите, я приду позже. — Он доброжелательно улыбнулся Райко, искренне благодарный ей. — Но вы сами, Райко?

— У меня нет своей Хинодэ, мне не к кому идти, не о ком мечтать, некому слагать стихи, никто не наполнит меня восторгом. Когда-то все было по-другому, теперь я стала умнее, мне нравится саке и нравится делать деньги, делать деньги и саке. Ступайте, — сказала она с грубым смешком, — но завтра возвращайтесь. В полдень.

Когда он ушел, она приказала прислужницам принести ещё вина, на этот раз подогретого, и не беспокоить её. Видя такое дружелюбие на его лице, перемешавшееся с глубокой страстью к Хинодэ, она почувствовала, как в сердце её поднимается печаль, и поэтому прогнала его.

— А, адмирал, — сказал Малкольм Струан, — два слова с глазу на глаз.

— Разумеется, сэр. — Адмирал Кеттерер грузно поднялся на ноги, один из двадцати гостей, все ещё сидевших плотной группой за столом в большой столовой фактории Струанов и потягивавших портвейн, за которым их оставила Анжелика. Кеттерер был в парадном мундире, тесных панталонах, белых шелковых чулках и туфлях с серебряными пряжками. Он раскраснелся сильнее обычного, с удовольствием угостившись густым супом, приправленным острыми пряностями, печеной рыбой, двумя порциями ростбифа и йоркширского пудинга с картофелем, обжаренным в горячем сале, и овощами, вывезенными из Калифорнии, пирогом с курицей и фазаном, несколькими поджаренными свиными колбасками, за которыми последовал калифорнийский пирог с сушеными яблоками и ставший знаменитым крем «Благородного Дома», венчали все восхитительные сырные гренки. Шампанское, шерри, кларет — «Шато Лафит» 1837 года, того самого года, когда королева Виктория взошла на трон, портвейн и мадера. — Глоток свежего воздуха мне бы не помешал, — произнес Кеттерер.

Малкольм проводил его к высоким стеклянным дверям в боковой стене; хорошая еда и вино на время приглушили боль. Снаружи было холодно, но после душной столовой прохлада бодрила.

— Сигару?

— Благодарю вас.

Бой Номер Один Чен неверной тенью маячил неподалеку с коробкой наготове. После того как сигары были раскурены, он растаял в табачном дыму.

— Вы прочли мое письмо в сегодняшней «Гардиан», сэр?

— Да-да, прочел и нахожу, что многое в нем хорошо сказано. Малкольм улыбнулся.

— Если буря протестов, которую письмо вызвало на сегодняшней встрече торговцев, напоминавшей потревоженное осиное гнездо, может свидетельствовать о чем-либо, то оно вполне внятно донесло до них вашу точку зрения.

— Мою точку зрения? Чёрт подери, я надеюсь, она также и ваша.

— Да-да, разумеется. Завтра... Кеттерер резко оборвал его:

— Поскольку вы разделяете этот в высшей степени правильный и достойный подход, я также весьма надеялся, что как человек неоспоримой власти и влияния вы употребите их на то, чтобы по самой меньшей мере стать первым и официально объявить вне закона всякую контрабанду на всех кораблях компании Струана и покончить с этим раз и навсегда.

— Вся контрабанда уже под запретом, адмирал, — заметил Струан. — «Обезьяна быстро скачет с ветки на ветку, но подбираться к ней нужно медленно-медленно» — так говорят китайцы. Так следует поступать и нам. Через месяц или два мы будем в большинстве.

Адмирал лишь поднял густые брови, пыхнул сигарой и обратил свой взгляд к морю. Флот с зажженными штаговыми огнями выглядел величественно.

— Похоже, сегодня к ночи разыграется шторм или завтра. Я бы сказал, не слишком подходящая погода для увеселительной прогулки по морю, особенно для леди.

Малкольм встревоженно посмотрел на небо и потянул носом ветер. Никаких признаков опасности. Поскольку погода на завтрашний день была очень важна, он не пожалел времени, чтобы тщательно все проверить. К его радости, последние несколько дней прогноз неизменно предвещал спокойное море и легкий устойчивый ветер. Марлоу подтвердил это сегодня перед ужином, и хотя он ещё не получил окончательного разрешения на выход в море и не был посвящен в подлинную причину стремления Малкольма оказаться на борту вместе с Анжеликой в той степени, в какой это касалось его, поездка должна была состояться.

— Это ваш прогноз, адмирал? — спросил Малкольм.

— Моего эксперта по погоде, мистер Струан. Он посоветовал отменить назавтра все судовые испытания. Лучше потратить это время на подготовку к обстрелу Эдо. А? — добавил Кеттерер с едкой веселостью.

— Я против того, чтобы сровнять Эдо с землей, — рассеянно заметил Малкольм, раздумывая над этой новой и непредвиденной проблемой — язвительным отказом адмирала принять его письмо; он-то был уверен, что его окажется больше чем достаточно.

Все складывалось как нельзя лучше, если бы не этот сукин сын, думал он, стараясь обуздать свой гнев и пытаясь найти выход из этой дилеммы. «Гарцующее Облако» прибыло по расписанию и сейчас стояло на рейде под разгрузкой; капитан Стронгбоу уже получил новые тайные распоряжения относительно измененного времени отплытия в среду, а Эдвард Горнт был предупрежден, что информация о Броках должна быть передана сразу же по окончании дуэли.

— Я тоже против, — говорил между тем адмирал. — У нас нет официального приказа начать военные действия. Мне любопытно, какие у вас могут быть причины.