Чен помог ему одеться. Быстрый взгляд в окно: катер был почти у берега. Он распахнул створки и высунулся наружу, а боцман тем временем выбрался на пирс и побежал так быстро, как только позволял ему его огромный живот.

— Эй там, боцман!

Седеющий моряк совсем запыхался к тому времени, когда подбежал достаточно близко к окну.

— Наилучшие пожелания от капитана Марлоу, сэр, — выдохнул он, ловя ртом воздух, — не изволите ли вы и... и ваша леди, пожалуйста, подняться к нему на борт.

Струан издал радостный вопль. Он тут же послал за А Со, приказал ей разбудить и быстро одеть Анжелику. Потом, понизив голос, сказал:

— Слушай, Чен, и не прерывай меня, а то я сейчас как петарда... — И отдал распоряжения, что упаковать, и что приказать А Со упаковать, и как доставить сундуки на «Гарцующее Облако» на закате. — Мисси и я будем ужинать на клипере, и вы с А Со тоже останетесь там и вернетесь в Гонконг вместе с нами...

Чен был вне себя от радости.

— Гонконг! Ай-й-йа, тайпэ...

— ...И вы оба будете держать рот на запоре туже, чем мушиный зад, или я попрошу Чена «Благородного Дома» вычеркнуть ваши имена из семейной книги. — Он увидел, как лицо Чена посерело. Раньше он никогда не прибегал к этой угрозе. Семейная книга была для каждого китайского мужчины его связью с бессмертием, с предками из мистического прошлого и с далекими потомками, когда он сам будет считаться древним предком, и ещё дальше. Где бы ни родился китаец, его имя заносили в родословные списки его деревни. Без этого он не существовал.

— Да, господин. Но как быть с А Ток?

— Я сам разберусь с ней. Приведи её.

Чен направился к двери. А Ток стояла за ней. Он в страхе бежал. Она вступила в комнату. Струан сказал, что принял решение: она отправится за ними на следующем корабле, и точка.

— О ко, сын мой, — ответила она медоточивым голосом. — Что ты решаешь для своей старой матери — это совсем не то, что твоя старая мать считает наилучшим для себя и своего сына. Мы поедем домой. Мы будем молчать. Ни один вонючий чужеродный дьявол не узнает. Разумеется, всех цивилизованных людей заинтересует этот замысел. Мы отправимся домой все вместе. Ты берешь свою шлюху с собой? — Она спокойно вынесла бурю негодования и угроз никогда в жизни больше не произносить этого слова или пенять на себя.

— Ай-й-йа, — пробормотала она, уходя, и слова её постепенно замирали в отдалении, — твоя старая мать не станет больше называть эту шлюху твоей шлюхой, но, все боги мне свидетели, если не шлюхой, то как мне её тогда называть, ведь шлюха она и есть. Или мой сын рехнулся?..

Когда он увидел Анжелику, его гнев улетучился.

— Вот это да!

Она была в костюме для верховой езды: сапожки, длинная юбка, туго перехваченная в талии, амазонка, шейный платок, поверх всего накидка, шляпка с зеленым пером, перчатки, но без хлыста.

— Я подумала, дорогой, что это лучше всего подходит для морской прогулки, — сказала она с лучезарной улыбкой.

— Добро пожаловать на борт. — Марлоу стоял у конца трапа, великолепный в своём мундире.

Прежде чем вступить на палубу, Малкольм неуклюже ухватился левой рукой за ванты, передав трости Анжелике, и церемонно приподнял свой цилиндр.

— Разрешение ступить на борт? Марлоу отдал честь и просиял.

— Пожалуйста, вы оба — желанные гости на моем корабле. Вы позволите? — Он подал Анжелике руку, слабея от её ослепительной улыбки и покроя амазонки, подчеркивавшей её фигуру, и проводил их на капитанский мостик перед трубой. Здесь он подождал, пока Малкольм устроится в морском кресле.

— Снимаемся с якоря, мистер Ллойд, — обратился он к своему первому помощнику, Дэвиду Ллойду. — Четверть румба и так держать.

«Жемчужина» тронулась со стоянки на паровом ходу.

— Как только выйдем из бухты, мы прибавим скорость, — сказал Марлоу. — Адмирал приказал нам провести мореходные испытания под паром в виду флагмана.

Счастливое настроение вмиг покинуло Струана.

— В виду флагмана? Так мы не собираемся выходить в открытое море, где не видно берега?

Марлоу рассмеялся.

— Полагаю, адмирал любит держать своих «детей» на коротком поводке. Это будет весело и интересно, я обещаю.

Значит, мы на борту, но не за тем, что мне нужно, думал Струан, этот ублюдок настоящий садист! И будь адмирал сейчас с ними на корабле, он был уверен, что пристрелил бы его с полным удовольствием. Ну, может быть, и не пристрелил бы, но я бы хотел, чтобы этот сукин сын получил по заслугам. Он ещё пожалеет, что не помог мне. Когда я вернусь, я все разверну по-старому и буду такой колючкой в его медвежьем носу, что он меня не скоро забудет.

А пока что же мне делать?

Все были так заняты, что Марлоу и Анжелика не заметили отчаяния, которое он пытался скрыть. Фрегат осторожно пробирался сквозь флот, и немало матросов и офицеров на других кораблях заметили Анжелику, а некоторые из них ещё и то, как прекрасно управлялась «Жемчужина». На французском флагмане, двадцатипушечном колесном пароходе, с которым они прошли совсем рядом, матросы засвистели и замахали руками, заставив ужаснуться британских офицеров.

Боже милостивый, подумал Марлоу, до чего же, чёрт побери, у них отвратительные манеры и ужасная дисциплина! И все равно он благожелательно смотрел, как Анжелика помахала рукой в ответ под гром криков, свиста и улюлюканий.

Чтобы отвлечь её , Марлоу сказал:

— Мы собираемся провести испытания на скорость, Анжелика, сначала с паровым двигателем, потом под парусами. Нужно дать полную нагрузку на новую мачту, проверить её. Вы, наверное, не помните, но мы потеряли грот-мачту во время урагана. Видите ли... — Он продолжал говорить, объясняя то и это, отвечая на любой вопрос, который она считала себя обязанной задать.

Сама она лишь притворялась, что ей это интересно. На самом деле она предпочла бы просто помолчать, почувствовать, как морской ветер играет её волосами теперь, когда она сняла шляпку. Она купалась в этом новом ощущении свободы и хотела, чтобы ветер как метлой смел неистребимую вонь Иокогамы, которая настолько вошла в их жизнь здесь и в Гонконге, что её почти перестали замечать, хотела устремить взгляд вперед и помечтать о Ла-Манше, голубом море и родном береге, таком красивом, отправиться домой. Мы, французы, так скучаем по своей стране, а вот англичане, похоже, способны всюду чувствовать себя как дома, и Англия им на самом деле не нужна, не так, как нам Франция...

— Мы ляжем в дрейф в полдень, — говорил Марлоу, такой довольный тем, что он капитан «Жемчужины», — и я приготовил легкий обед в моей каюте, и там есть койка, если вы пожелаете отдохнуть после...

Утро прошло прекрасно. Каждые полчаса корабельный колокол отзванивал поворот, и даже Малкольм забыл о своём отчаянии, когда корабль несся из одного конца залива в другой, разворачивался и снова устремлялся вперед, и опять поворачивал.

— Ещё момент, и мы остановим машину, и вот тогда уже будет «Поднять все паруса!», — сообщил Марлоу.

— Мне гораздо больше нравится парус, — сказала она, — шум машины так отвлекает, и никуда от него не скроешься. Идти под парусами гораздо приятнее, ты не согласен, Малкольм, cheri?

— Да, несомненно, — довольный, ответил Малкольм. Он обнимал её за талию, поддерживая на накренившейся палубе.

— Я тоже так считаю, и с вами согласятся почти все в Британском военном флоте. Разумеется, большую часть времени нам и приходится идти под парусом — ни один корабль не может взять на борт достаточно топлива, и от угля столько грязи! Однако в скверную ночь, когда безопасная гавань лежит прямо по курсу и в пасти шторма или противник оказывается вдвое крупнее тебя и с двойным превосходством в пушках, но при этом остается парусником, а ты нет, вот тогда ты поешь хвалу старику Стефенсону и британским инженерам за то, что они благословили тебя идти против ветра. Я бы проводил вас вниз, но, как я уже говорил, там везде угольная пыль и шум.

— Я бы очень хотела взглянуть хоть одним глазком. Можно?