Я мог бы сказать, давайте встретимся, как планировали, а потом будет аудиенция с сёгуном. Это был бы наилучший вариант, но я чувствую, они не пойдут против воли этого их таинственного сёгуна и будут так или иначе тянуть, вилять и опять все запутают.

— Их представитель говорит, — перевел Иоганн, — поскольку мы пришли к согласию, мы прощаемся с вами.

— Я не давал никакого согласия. Отсрочка на тридцать дней невозможна по многим причинам. Мы уже договорились о встрече с Советом старейшин, которая состоится в назначенный день, а затем, десятью днями позже, мы с удовольствием встретимся с сёгуном.

После часа шумного всасывания воздуха, возмущенных молчаний, англосаксонской прямолинейности сэр Уильям дал уговорить себя, и стороны сошлись на компромиссном варианте: встреча с Советом старейшин состоится, как назначено, а встреча с сёгуном произойдет двадцатью днями позже.

Оставшись наедине с сэром Уильямом, Иоганн произнес:

— Они не станут этого придерживаться.

— Да, я знаю. Это не страшно.

— Сэр Уильям, срок моего контракта истекает через пару месяцев. Я не стану его возобновлять.

— Я не смогу обойтись без ваших услуг по крайней мере полгода, — резко заметил ему сэр Уильям.

— Пора мне отправляться домой. Скоро это место станет кровавой баней, и мне вовсе не хочется, чтобы моя голова торчала на пике.

— Я увеличу ваше жалованье на пятьдесят фунтов в год.

— Дело не в деньгах, сэр Уильям. Я устал. На девяносто восемь процентов все эти переговоры — sheiss[17]. У меня больше нет терпения, чтобы копаться в бочке навоза, отыскивая зернышко пшеницы!

— Вы нужны мне на эти две встречи.

— Они никогда не состоятся. Два месяца с небольшим, и я снимаюсь с якоря, в тот самый день, что стоит в контракте. Извините, сэр Уильям, но это окончательно, а теперь я пойду напьюсь. — Он ушел.

Сэр Уильям прошел через холл в свой кабинет, подошел к окну и окинул взглядом горизонт. Солнце клонилось к закату. Никаких признаков возвращающегося флота. Дай бог, чтобы все корабли уцелели. Иоганна так или иначе необходимо удержать. Тайрер будет готов не раньше чем через год, и это в лучшем случае. Кого мне найти на это время из тех, кому можно доверять? Чёрт бы все побрал!

Лучи умирающего солнца освещали скромно обставленную комнату. Работать с бумагами было уже трудно, поэтому он зажег масляную лампу, тщательно отрегулировал фитиль. На столе лежали пачки депеш, его номер альманаха «Круглый год», давно прочитанный от первой до последней страницы вместе со всеми газетами с последнего пакетбота, несколько номеров «Иллюстрейтед Лондон ньюз» и «Панча». Он взял в руки сигнальный экземпляр «Отцов и детей» Тургенева на русском языке, присланный ему другом при санкт-петербургском дворе вместе с английскими и французскими книгами, начал читать, но не смог сосредоточиться на чтении, отложил роман в сторону и начал второе за сегодняшний день письмо губернатору Гонконга, излагая подробности прошедшей встречи и запрашивая замену для Иоганна. В комнату неслышно вошёл Лун, прикрыв за собой дверь. — Да, Лун?

Лун подошел к его столу, помолчал нерешительно, потом осторожно заговорил, понизив голос:

— Масса, слышать беда, беда сколый на Эдо, в Балсой дом, балсой беда.

Сэр Уильям поднял глаза и пристально посмотрел на него. Большим домом китайские слуги называли их миссию в Эдо.

— Что за беда? Лун пожал плечами.

— Беда.

— Когда беда?

Лун опять пожал плечами.

— Виски вода, хейа?

Сэр Уильям задумчиво кивнул. Время от времени Лун шепотом пересказывал ему разные слухи и со сверхъестественным постоянством оказывался прав. Сэр Уильям смотрел, как он бесшумно прошел к буфету и смешал ему виски с водой, как раз так, как он любил.

Филип Тайрер наблюдал тот же самый закат из окна второго этажа британской миссии в Эдо. Группы самураев, как обычно, располагались за стенами и на всех подступах к вершине холма. Оттенки темно-красного, оранжевого и коричневого у пустынного горизонта смешивались с полоской голубого неба, прижавшейся к самому морю.

Слава богу, французский адмирал привез назад Андре Понсена. Я благодарю Господа за Андре Понсена, хотя он человек со странностями и не отличается постоянством, но это лишь потому, что он француз. У меня уже есть два учебника, в которых полнымполно японских слов и выражений, а мой дневник до отказа напичкан всяким фольклором и местными обычаями. Мне назначена встреча с иезуитом, когда я снова вернусь в Иокогаму. Такой замечательный прогресс, а ведь мне так важно выучить японский как можно быстрее. И я уже не говорю о Ёсиваре.

Три посещения. Первые два предприняты вместе с Андре, третье — самостоятельно.

— Андре, я просто не могу высказать, как я ценю все то время, что вы посвящаете мне, и всю вашу помощь. Что же касается сегодняшней ночи, я буду вечно вам за неё благодарен, вечно.

Он сказал это после первого визита.

С наступлением сумерек, нервничая, краснея, истекая потом, почти не в состоянии вымолвить ни слова, но стараясь держаться «настоящим мужчиной», он вышел из Поселения следом за Андре, присоединившись к оживленной толпе мужчин, направлявшихся в сторону Ёсивары. Они миновали самурайскую стражу, вежливо приподняв цилиндры и получив в ответ небрежные поклоны, перешли через Мост в Рай и приблизились к высоким воротам в глухой деревянной ограде.

— «Ёсивара» означает «место, где растет тростник», — словоохотливо объяснял ему Андре. Оба они изрядно приободрили себя шампанским, но Тайреру это не помогло, даже наоборот: вино лишь усилило его тревогу и опасения. — Так назывался район в Эдо, отвоеванный у болота, где был выстроен обнесенный со всех сторон оградой квартал для публичных домов, первый в истории Японии. Выстроен по приказу сёгуна Торанаги два с половиной века назад. До этого бордели были в беспорядке разбросаны по всему городу. С тех пор, как рассказывают, все города, и большие и маленькие, имеют похожие кварталы, на каждый из них получено разрешение властей и все они строго контролируются. По традиции многие по-прежнему называются Ёсиварами. Видите вон там?

Над воротами виднелись изящно вытравленные на дереве китайские иероглифы.

— Они означают: «Страсть не дает покоя, выход ей должно найти».

Тайрер нервно рассмеялся. Перед воротами и внутри он заметил большое количество стражников. Вчера вечером, когда Андре предложил проводить его сюда — они тогда сидели в клубе и выпивали, — Тайрер упомянул одного торговца, который рассказал ему, что стражники поставлены там не столько следить за порядком, сколько не давать шлюхам сбежать.

— Получается, что на самом деле все они рабыни, не так ли? Он был шокирован, увидев, как Понсен сердито вспыхнул.

— Mon Dieu, не считайте их шлюхами и не зовите их шлюхами в нашем понимании этого слова. Они не рабыни. Некоторые из них связаны договором на несколько лет, многие проданы родителями ещё в юном возрасте, опять же на определенное количество лет, но их контракты одобрены бакуфу и все зарегистрированы. Они не шлюхи, они дамы Ивового Мира, и не забывайте об этом. Дамы!

— Извините, я...

Но Андре пропустил его извинение мимо ушей.

— Некоторых из них называют гейшами — девами искусства, — они обучены развлекать вас, петь и танцевать и играть в разные глупые игры. Гейши не для постели. Остальные... mon Dieu, я уже говорил вам, не думайте о них как о шлюхах, думайте о них как о девах наслаждения, обученных доставлять удовольствие, и это обучение длилось много лет.

— Простите, я не знал.

— Если вы будете обращаться с ними как подобает, они доставят вам удовольствие, практически любое, какое вы пожелаете, — если сами захотят этого и если деньги, которые вы платите, достаточны. Вы отдаете им деньги, которые не имеют никакого значения, они отдают вам свою молодость. Это неравная сделка. — Андре странно посмотрел на него. — Они отдают вам свою молодость и прячут слезы, которые вы им приносите. — Он залпом допил своё вино и уставился в пустой бокал, внезапно помрачнев и сразу как-то потухнув.