И я хотел уже было ненавязчиво попытать дядюшку на этот счет, но он вдруг вытянул шею, выглядывая что-то за окном веранды. А потом и вовсе выбрался из кресла и зашагал к двери.

— У нас гости? — поинтересовался я.

— Настюшку из гимназии привезли. Пойдем встречать, Вовка. Заодно и познакомитесь.

Я кивнул, поднялся и через несколько мгновений уже спускался с крыльца обратно к тропинке в саду. После дяди встреча с двоюродной сестричкой, которая родилась уже через несколько лет после моей «гибели», смущала разве что тем, что мой опыт взаимодействия с детьми, мягко говоря, оставлял желать лучшего.

Обзавестись собственными наследниками я так и не удосужился, а с маленькой племянницей, ныне великой княжной Елизаветой, по большей части возились нянюшки и гувернантки. У нас с ее отцом всегда находилась работа поважнее. Впрочем, даже это не мешало мне сравнительно неплохо ладить с малышкой. В две тысячи пятом ей только-только исполнилось шесть, а Настасья сейчас чуть старше. Справлюсь как-нибудь… наверное.

Белый седан с незнакомой мне эмблемой на капоте остановился вровень с дядиным джипом, и с заднего сиденья чуть ли не ходу выскочила девчонка в темно-синей форме. Самая обычная: загорелая мордашка, две косички, блузка, белые «уставные» колготки, сандалики. И рюкзачок ярко-кислотных цветов с нарисованным на внешних карманах мультяшным зверьем — куда ж без него. Десять лет назад гимназистки младших классов выглядели точно так же.

— Папа! — радостно завопила Настасья, бросаясь вперед. Но, завидев меня, тут же притихла. — Ой… а кто это?

— Это Володя, мой племянник. И твой брат, получается. Двоюродный.

Про погибших в аварии Острогорских дядя говорить не стал. Да и, собственно, зачем? Настасья родилась почти через четыре года после гибели родственников, и помнить их, конечно же, не могла. Зато моя персона девчонку явно заинтересовала: судя по задумчиво-оценивающему взгляду, она никак не могла понять, куде же следует отнести невесть откуда взявшегося парня. Молодого, но в длину уже вымахавшего чуть ли не с отца. То ли к серьезным взрослым, которых нельзя беспокоить без надобности, то ли к категории тех людей, кого можно безнаказанно похитить и на весь вечер превратить в товарища для игр.

И что-то подсказывало, что Настасья склоняется к варианту номер два.

Впрочем, меня куда больше беспокоил еще один появившийся на сцена персонаж, доселе молчаливый. Коротко стриженный мужик лет сорока, выбравшийся с водительского места, пока ничего не говорил, но взглядом сверлил так, что кто-нибудь другой на моем месте непременно ощутил бы смутное беспокойство.

Или не смутное.

Что-то в его чертах сразу же показалось знакомым — наверняка мужик приходился Марье Васильевне младшим братом или племянником. А может, и сыном: комплекция и суровое выражение лица прибавляли ему не только внушительности, но и лет этак пять — внешне.

Аккуратно и просто одетый, плечистый, крепкий. Наверняка из бывших военных, другого бы дядя держать у себя не стал. И наверняка мастер на все руки: и садовник, и электрик, и спец по ремонту всего и вся в усадьбе. Водитель, помощник, секретарь… А скорее всего, еще и охранник. Сам дядя с его седьмым рангом Одаренного в защите не нуждался, а вот Настасье она уж точно не мешала.

И работу свою мужик знал: смотрел на меня так, будто хоть прямо сейчас был готов вышвырнуть подозрительного гостя. А то и взяться за пистолет, скрывающийся в кобуре под тонкой летней курткой.

Но заговорил он, только когда его маленькая госпожа исчезла за дверью на крыльце.

— Так это… Константин Иванович, Володя с родителями же вместе… того. — Мужик, чуть приподнял голову, указывая взглядом наверх. — Еще в две тысячи четвертом.

— Того, да не того, — хмуро отозвался дядя. — Ты не думай, Степан, я еще не совсем из ума выжил. Но что уж тут сделаешь, раз это он и есть? Я что, племянника своего не узнаю?

— Узнать-то и я узнал. — Тот, кого назвали Степаном, снова смерил меня настороженно-изучающим взглядом. — Но все равно — уж больно оно подозрительно. Особенно сейчас, когда…

— Разберемся. — Дядя сдвинул брови. — А ты пока не говори никому. Если спросят — родня в гости приехала. И дома тоже лишнего не болтай.

Приказы хозяина здесь, похоже, не обсуждались: Степан тут же подобрался, кивнул и зашагал к крыльцу. А вот неловкость осталась. Вечер был теплее некуда, но мне почему-то показалось, что воздух вокруг похолодел на пару-тройку градусов.

— Интересный у тебя водитель, дядь Кость, — усмехнулся я. — Как бы за ружье не взялся… Что же такое тут в вас в Ростове творится?

— Сейчас и не в Ростове творится… всякое. — Дядя на мгновение смолк. Будто засомневался, что со мной вообще следует говорить на такие темы. — Про государя императора слышал?

— Конечно. Попробуй тут не услышать. — Я пожал плечами. — Из каждого утюга говорят.

Дядя явно уходил от темы. Неумело и даже, пожалуй, не слишком настойчиво, но я сразу сообразил, что обсуждать подозрительность Степана он не собирается. И что за сонно-уютным фасадом усадьбы рода Острогорских скрывались секреты. Может, и не самого солидного масштаба, однако знать их мне пока что не полагалось.

— Ну, вот и у нас неспокойно бывает. Не забивай голову, Вовка. — Дядя развернулся и неторопливо зашагал к крыльцу. — Иди лучше руки мыть — ужин скоро.

Если бы о нашей трапезе писала пресса, то все дальнейшее уложилось бы в одно сухое предложение: «Ужин прошел в теплой семейной обстановке». Ну… почти семейной. Дядя как будто и правда выглядел довольным, Настасья то и дело дергала меня и порывалась утащить на осмотр ее владений, Марья Васильевна мирно хозяйничала за столом, и только Степан до сих пор сидел с профессионально-недоверчивым лицом.

Которое я, впрочем, игнорировал. Настолько, что в какой-то момент даже почувствовал себя… дома? Нет, все же не совсем — однако это место мне нравилось. Я будто вернулся сюда после долгой поездки и снова увидел дорогих и важных людей. Свою семью.

Странно, но на этот раз подобные мысли вовсе не показались необычными. Скорее наоборот, я словно уже успел свыкнуться с этими крохотным крупицами памяти. Чудом уцелевшие после кислородного голодания и работы Конфигураторов обрывки нейронных связей больше не беспокоили меня картинами чужого прошлого, и все же незаметно убеждали разум воспринимать все в этом доме родным и близким.

Я не возражал. Может, воспоминания и принадлежали кому-то другому, но эмоции стали моими собственными, а покой — долгожданной, хоть и не самой щедрой наградой за прожитый день. После ужина дядя плюхнулся в кресло читать газету, Марья Васильевна увела Настасью куда-то наверх — видимо, делать уроки на завтра. Степан удалился в одиночестве, напоследок в очередной раз смерив меня подозрительным взглядом, а я еще чуть ли не целый час сидел, подливая в чашку понемногу остывающий кипяток.

— Ты как, Вовка? — поинтересовался дядя.

— Да ничего, дядь Кость. — Я отодвинул чашку, чтобы не разлить, и облокотился на стол. — Устал… наверное.

— Еще б тут не устать. На этой штуковине твоей из самого Пятигорска… Сколько тут километров? Пятьсот?

— Пятьсот сорок, — зачем-то уточнил я, вспомнив цифру на навигаторе в телефоне. — Еще по городу до тебя ехать.

— Накатался, значит. Иди-ка ты, Вовка, наверх отдыхать. — Дядя отложил газету и ткнул пальцем потолок. — Я сказал уже, тебе на втором этаже постелили. Душ — здесь, на первом, уж не обессудь.

— Да ладно, дядь, чего ты? Нормально.

Наплескавшись, я кое-как привел себя в порядок и поплелся наверх этаж в отведенную мне комнату. Ту самую, где когда-то давным-давно жил отец — еще до того, как женился и перебрался в Пятигорск. Прикрыв за собой дверь, я швырнул на кресло джинсы с футболкой, плюхнулся на скрипучую кровать, закрыл глаза…

Но отключиться так и не смог, хоть за последние сутки и спал от силы часа три. В ушах до сих пор свистел ветер, задувавший под шлем всю дорогу от Пятигорска, в голове роились мысли, а тело никак не хотело избавляться от остатков адреналина. И требовало движения — так настойчиво, что я в конце концов не выдержал, оделся обратно и спустился вниз на первый этаж. И уже оттуда выскользнул в сад через заднюю дверь, которую обитатели усадьбы, похоже, вообще не запирали.