«Если хочешь приручить птицу — не запирай клетку».

Не уверена, что это моя личная мысль, а не чья-то цитата, но я чувствую себя птицей, которую с самого начала никогда не сажали под замок, но всегда гостеприимно ждали.

На этот раз мы притягиваемся друг к другу еще в кабинке лифта.

Стас держит на локте и свою куртку, и мое шубку, но ему хватает и одной руки, чтобы крепко обнять меня за талию, прижимая к себе так сильно, что мой живот приятно пульсирует от того, как идеально совпадают наши тела.

Мне нравится с ним целоваться. Так сильно нравится, что сама обхватываю его лицо руками и жадно прижимаюсь губами к его рту, позволяю воровать свое дыхание и остатки сопротивления.

Мы стучимся зубами, потому что ближе и теснее уже просто невозможно.

Из лифта — торопливым рваным шагом, и я пару раз выразительно наступаю Стасу на ноги. Он подхватывает меня, поднимает, проносит последние метры, и я сама лезу в карман его джинсов, где он всегда носит ключи.

Поворачиваюсь к нему спиной, чтобы открыть дверь, но Стас буквально придавливает собой к двери, ладонью нахально поглаживая бедро. Я прикусываю губу, сдерживая стон, когда он кладет руку мне на живот, приподнимая мой зад к своему паху.

Надавливает, давая почувствовать желание.

— Ох, черт, — я сглатываю нервный смешок. — Помнишь, что говорят про Тузика и грелку?

— А что говорят? — Хищно прикусывает мой затылок. Достаточно сильно, чтобы я притихла.

— Дурная привычка отвечать вопросом на вопрос. — Отклячиваю задницу максимально сильно, вдруг чувствуя себя кошкой, которой так приспичило, что уже на все плевать. Надавливаю бедрами, скольжу вниз, и глаза закрываются сами собой. Хорошо, что остается всего раз провернуть ключ, иначе нам не хватило бы терпения даже перешагнуть порог.

— Я вспомнил, что говорят про грелку, — рычит мне на ухо, вталкивая в темноту и приятную прохладу квартиры. Куда-то роняет ключи и наши верхние вещи, нахально задирает нижний край моего платья и тянет его вверх, до талии. — Порву, Отвертка.

У меня кружится голова.

Может, для кого-то это грязно и пошло, а для меня — концентрация желания мужчины, выраженная одним единственным максимально точным словом.

Но, боже, это только начало.

— Хочу, чтобы завтра сидеть не могла, — продолжает Стас, запросто справляясь с ремнем и молнией на своих джинсах. — Чтобы у тебя между ног все ныло от меня.

Я и так уже стою на носочках, но начинаю переминаться с ноги на ногу от нетерпения.

Или предвкушения?

Стас приподнимает меня, дает обхватить ногами его узкую талию, придавливает спиной к стене.

Толкается бедрами вверх.

Я громко стону от мощности этого напора, бездумно впиваюсь ногтями ему в плечи, позволяя использовать себя, как ему хочется.

Только бы не останавливался.

Даже если утром я буду ходить как кавалерист.

Мы почти не спим ночью.

Занимаемся любовью — нежно и медленно, когда я чувствую себя на качелях, которые мой большой и сильный мужчина раскачивает, словно нашу личную земную осень.

Потом переводим дух — и грубо занимаемся сексом, кусая и царапая друг друга, как дорвавшиеся до сезона спаривания звери.

Снова передышка — и я переворачиваю Стаса на спину, устраивая ему безумное родео.

Под конец, когда за окном начинает светлеть, я обессиленно падаю на спину и позволяю себе совершенно пошлую шутку о том, что теперь точно знаю, как чувствует себя полная до краев банка икры, и что больше в меня не влезет ни ложки.

Стас усмехается.

И доказывает, что я ошибалась.

В конце концов, мы проваливаемся в сон только около семи утра, и это тоже что-то особенное, потому что стоит мне повернуться спиной — Великан тут же по-собственнически закидывает на меня руку, притягивает к себе и буквально не дает шевелиться, заодно привалив сверху еще и ногой. Я снова шучу — на этот раз про капкан на медведя, но он уже спокойно сопит мне в макушку и вряд ли слышит, что я пыталась быть остроумной буквально до финиша.

Понятия не имею, сколько мы спим, когда в мое отчаянно протестующее сознание вторгается настойчивый звонок телефона. Это у Стаса, потому что на моем звонке стоит какая-то мелодия, а у него — стандартная «яблочная».

Он что-то ворчит, нехотя перекатывается на другой край кровати, отвечает. Отвечает рублеными фразами, очень сильно подавляет зевоту и, в конце концов, говорит, что подъедет через час.

Даже не пытаюсь сопротивляться, когда вместо того, чтобы идти в душ, снова забирается ко мне под одеяло и нахально, не скрывая намерений, переворачивает на спину.

— Хочешь, чтобы я даже как кавалерист ходить не смогла? — улыбаюсь, игриво прикусывая его колючий подбородок.

— Хочу, чтобы когда я вернусь, ты лежала в постели полностью мной… — Он шепчет на ухо то самое взрослое слово, от которого у меня мурашки россыпью по животу.

Он успевает исполнить обещание, а мне остается только удивляться, откуда у него эта дикая энергия, потому что пока я валяюсь без сил, он успевает сгонять в душ, сделать кофе нам обоим и пощекотать мне пятку, когда я пытаюсь зацепить его, мешая одеться.

— Ты надолго? — капризным голосом спрашиваю я, пока Стас приглаживает растрепанные после душа мокрые волосы. Ему очень идет быть одетым в простой спортивный костюм черно-красного цвета, и кожаную «косуху». — Что-то приготовить?

— Твоя главная задача, Отвертка, — он поправляет мне одеяло, как маленькой, — выспаться и набраться сил. Я куплю что-нибудь на обратном пути. Что-то хочешь?

— Горку не жирных ребрышек с гриля? — озвучиваю первое, что приходит в голову.

— Идет. Спи, Маш, я постараюсь управиться за пару часов.

Когда Стас уходит, я чувствую себя так, словно что-то в моей жизни началось заново.

Или я просто, наконец, перегрузила себя?

Как не стараюсь — заснуть так и не получается. Категорически не хватает тяжести руки сверху и сопящего в макушку носа, от которого волосы вразлет. Я выбираюсь из кровати, одеваю футболку Стаса и топаю на кухню, чтобы сделать себе еще порцию кофе — как бы странно это не звучало, но иногда только кофе мне и помогает уснуть. Может, организм думает, что я совсем сошла с ума и просто выключает рубильник?

Кофеварка как раз заканчивает выжимать в чашку порцию американо, когда в дверь раздается звонок.

Я почему-то бросаю взгляд на часы, прикидывая, что для визитов в девять утра субботы, наверное, должен быть особенный повод, и только потом соображаю, где я и что это — не мои гости.

И что делать? Стас не давал никаких указаний.

Я замираю и, как в детстве, когда оставалась одна дома, задерживаю дыхание.

Может, просто ошиблись квартирой?

Стас живет в закрытом ЖК, вряд ли сюда мог попасть кто-то совершенно посторонний.

Звонят снова.

— Стас, это я, — слышу женский голос. — Открой, пожалуйста, я в домашних тапках.

Мне нужна секунда, чтобы переварить все это.

Не могу себе представить «просто знакомую», которая может заявится к холостому мужчине в девять утра в субботу в домашних тапках.

Стараясь не накручивать себя, все-таки иду к двери и, надеясь, что не становлюсь жертвой каких-нибудь аферистов, открываю сначала нижний, потом верхний замок.

Той стороны выразительно тянут дверь на себя и на всякий случай готовлюсь громко кричать. Но на пороге стоит только одна девушка, и она вряд ли удивлена меньше, чем я. И, кстати, на ней правда домашние тапки — голубые с натуральной меховой опушкой.

— Привет, — первой здоровается утренняя гостья и, не дожидаясь моего приглашения, входит, закрывая за собой дверь — медленно, но с выразительным тихим хлопком.

Она чуть выше меня ростом, и под длинным серым пальто у нее короткий домашний халат. Я бы даже сказала — неприлично короткий. Ни за что бы не поехала в таком к другу, да у меня таких, наверное, и нет вообще. Во всяком случае после рождения Даши я начала ценить то, в чем можно прыгать, бегать скакать и, если понадобится, постоять на голове без любого дискомфорта.