— Маша… — Я едва слышу как он выдыхает мое имя. — Ты же все рушишь, Маша…

— Потому что мое второе имя — «Ураган «Катрин», — цитирую как-то очень пришедшую к слову строчку из песни «Каспийского груза». — Пообещай, что Париж у нас будет обязательно.

Гарик смотрит на меня сверху и почему-то, хоть момент до ужаса романтичный, меня посещает странное чувство тревоги. Как будто я взяла то, что не должно мне принадлежать, даже если это «что-то» — мой законный муж.

Любимый муж.

Теперь я это точно знаю.

— У тебя будет Париж, Ураган. И все, что ты захочешь. — Гарик целует меня в уголок правого глаза, почти у самой переносицы, и от нежности этого прикосновения, меня разносит на щепки, как от прямого попадания из мортиры. — Обещаю.

Операция проходит успешно.

Это, пожалуй, вторая по значимости новость в моей жизни, после той, что мы с Гариком, наконец, поговорили.

После этого, кажется, уже не может случится ничего такого, что подобьет мою уверенность в собственном счастливом будущем.

Я убеждена, что оно будет. Не сразу, конечно — должно пройти время, чтобы Маруся немного поправилась и пришла в себя. Я морально готова к тому, что это будет долгий путь, но меня воодушевляет хотя бы то, что идти по нему одной мне не придется. Хотя те редкие ночи, что мы проводит дома, за пределами больничных стен, мы продолжаем спать в разных постелях. Но по крайней мере, Гарик вернулся домой. Я заметила, что он купил новую зубную щетку, новую электробритву взамен той, которую забрал в квартиру. И теперь, хоть у нас разные спальни, у нас хотя бы есть общая ванна, где мы даже изредка вместе чистим зубы перед сном или сразу после пробуждения.

— Тебе идет улыбка, — слышу голос мужа, когда он удачно ловит меня за этими размышлениями.

Мы сидим за столиком на летней площадке в кафе напротив кардиоцентра.

Конечно, это далеко не Париж, но большой свежий и хрустящий круасан у меня на тарелке, присыпанный молотыми фисташками и щедро политый сливочным кремом — неплохая альтернатива знаменитой французской выпечке.

— Просто я думаю о хорошем, — жмурюсь, когда утреннее яркое солнце отражается в зеркале бокового вида проезжающей мимо «легковушки».

— Поделишься?

Гарик воровато тянется к моему рогалику, и я делаю вид, что очень рассержена. И тут же сама кладу свой завтрак ему на тарелку. Минуту назад муж уплел свой буквально в три укуса, и поделиться тем, что ему приятное- самое меньшее проявление любви, на которое я способна в наших маленьких шагах навстречу друг другу.

— Вообще-то я имел ввиду мысли, а не завтрак, — посмеивается он, и тут же откусывает от хрустящего бока. Зеленая кремовая начинка — видимо, тоже фисташковая — щедро пачкает ему пальцы. Он немного смущенно краснеет, пытаясь справиться с этим десертно-стихийным бедствием.

Я смеюсь, глядя за его неумелыми попытками побороть ситуацию, а потом совсем заливаюсь хохотом, потому что крем побеждает в этой короткой схватке, триумфально шлепаясь на его белоснежную рубашку. Прямо между второй и третьей пуговицей.

— Черт! — Гарик пытается смахнуть его салфеткой, но делает только хуже, растирая пятно в длинную полосу, которая на белом шелке выглядит особенно яркой.

— Сегодня явно не твой день, — кое-как справляясь со смехом, констатирую я. — Один ноль в пользу круасана.

— Я даже в детстве не пачкал одежду едой, — со вздохом признается муж. То, как он комкает испачканную салфетку, выглядит вполне… по-человечески, уже без его этой вечной вампирской отрешенности.

Что ж, по крайней мере теперь я знаю, что и обычные эмоции ему не чужды.

Знаю — и влюбляюсь еще больше, потому что мне нравится тот простой человек, который скрывается в этой черствой оболочке. Нравится, каким он становится.

— У меня через час встреча с юристами Бакаева, — растерянно сообщает Гарик. — Не успею переодеться.

Я решительно встаю из-за стола, беру его за руку и тяну в сторону клиники.

Там хорошие туалетные комнаты, с горячей водой в кранах и достаточным уровнем стерильности. И еще там есть электросушилки для рук, так что застирать пятно будет делом десяти минут.

Муж разрешает себя вести.

В туалете никого.

Посмеиваюсь, когда Гарик интересуется с какой целью я расстегиваю его рубашку.

— Это можно застирать, — решительно говорю я, справляясь с несколькими верхними пуговицами.

Дохожу до четвертой, которая чуть выше пупка.

Ворот шелковой рубашки отходит в сторону, тонкая словно намоченная ткань медленно сползает с одного плеча.

Я сглатываю, потому что уже очень давно не видела моего мужчину… даже вот так, полураздетым. Даже утром или перед сном он ходит по дому в футболке, словно жадничает показывать мне все, что выше локтя, словно у меня нет особенных привилегий видеть то, что не могут видеть остальные.

— Маш, — Гарик перехватывает мои запястья, пресекая попытки стащить с него рубашку, — я могу купить новую в любом магазине.

Киваю слишком быстро и энергично.

Это так… позорно, что приходится искать повод, чтобы раздеть собственного мужа.

— Можешь думать, что хочешь, — сглатываю, потому что его пальцы на моей коже ощущаются очень сильными и властными, — но я правда просто хотела помочь с пятном… Ну, до последней минуты.

Мне приходится задрать голову, чтобы заглянуть ему в лицо, потому что проходит несколько долгих мгновений — а Гарик так и не отвечает на мои слова.

Его глаза темнеют.

Большие пальцы поглаживают тонкую кожу на внутренней части запястий, и я сеточками вен чувствую шершавую прелесть его кожи.

— Никогда не занималась этим в общественных местах, — говорю пересохшими от волнения губами.

— Да? — Он так искренне удивляется, что я даю себе обещание обязательно при случае расставить все точки над «i» в вопросе моего… гммм… личного опыта. Кажется, он думает что я более современная девушка, чем есть на самом деле.

Поворачивает спиной к мраморной панели с умывальниками.

Опускает ладони мне на бедра, без особых усилий подхватывает, чтобы усадить на прохладную поверхность.

— Дверь… — шепчу я, обвивая руками его крепкую шею.

— Я закрыл, — затыкает мне рот.

Мне нравится чувствовать его пальцы у себя на бедрах, потому что они крепкие и сильные, и я нарочно немного ерзаю из стороны в сторону, чтобы Гарику пришлось держать меня еще сильнее. До отпечатков на коже, чтобы, когда буду принимать душ, на мне были свидетельства того, что наша семейная жизнь потихоньку, но сдвинулась с мертвой точки.

Мне хочется от души выругать себя за то, что даже в эту пикантную минуту, стоит мужу сильнее толкнуть меня назад, спиной на большое зеркало в колючей раме, я издаю нервный смешок, потому что со стороны мы наверняка похожи на посредственный фильм «18+». Не стонем, едва дышим, долго возимся с одеждой, потому что с первого раза молния на моих джинсах никак не хочет поддаваться, а в его брюках путается рубашка.

— Черт, — слышу тихую ругань Гарика, когда он смазано проводит большими пальцами почти у самого края моих чулок, — я не взял «резинки». Не рассчитывал, что…

— Боже. Мужчина, ты же мой муж!

В отместку что эта капля реализма немного подпортила наш флер спонтанности, я несильно тяну его за отросшие и немного выгоревшие волосы. Они у него всегда такого соломенного цвета, словно живет не в Москве, а где-нибудь на Бали, и принимаем солнечные ванны три раза в день.

Гарик упрямо мотает головой.

Я сглатываю, делаю глубокий вздох.

Ладно, все хорошо, ничего страшного не случилось. Мы договорились идти друг к другу маленькими шагами, никуда не спешить и стать обычной семьей. Возможное зачатие и вопрос совместных детей — не то, что стоит обсуждать на нашем еще очень хрупком фундаменте взаимопонимания. Тем более начинать это обсуждение общественном туалете.

— У меня ровный цикл, — пытаюсь выкрутиться я.

Чествую себя кошкой, которой так приспичило, что она готова ползать перед котом на согнутых лапах, лишь бы он обратил на нее свое сомовое внимание.