Мне всегда нравилось, как он гордо всем говорит: «Это — моя доча, она всего добилась сама!»

Приходится изо всех сил сдерживать слезы, чтобы не реветь, когда забираюсь в салон черного «Лексуса». Водитель кивает мне в зеркало заднего вида и выруливает на оживленную дорогу.

Я не хочу быть разочарованием.

Знаю, что папа никогда в жизни так не подумает и не скажет, но…

Водитель привозит меня в маленький суши-бар сильно далеко от центра города.

Даже несмотря на кислое настроение, не могу не улыбнуться, когда замечаю папу, сидящего за столом, уставленном красивыми досками с теплыми роллами.

Я быстро чмокаю его в щеку и усаживаюсь напротив.

Есть палочками я так и не научилась, так что хватаю первый подвернувшийся на глаза ролл прямо пальцами, щедро макаю его в соус и отправляю в рот. И так несколько раз, пока на душе не появляется хотя бы что-то похожее на баланс между паникой и верой в лучшее.

Папа о чем-то говорит по телефону, изредка поправляя запонки.

Все-таки он у меня тот еще красавчик, несмотря на свой полтинник лет.

Высокий, подтянутый, до сих пор не прогуливает спортзал, следит за питанием и за модой. В детстве мои подруги пускали слюни на его молодые фотографии, и мне до сих пор очень хочется, чтобы Тот Самый Главный Мужчина Моей Жизни был таким же: очень высоким, синеглазым, с темными жесткими волосами и ямочкой на подбородке. Чтобы он был таким же немногословным, но всегда держащим обещание, ответственным, сильным и знающим четыре заветных слова: «Сиди, я сам решу».

Наверное, когда — или если — я такого встречу, плюну на все правила приличия и сама позову его в ЗАГС.

Только, как говорит бабушка, таких больше не выпускают в тираж.

— Она мне никогда не нравилась, — говорит папа после моей длинной оды на тему «Как я просвистела работу».

Я киваю — он никогда и не скрывал, что считает Ленку прилипалой и приживалой, хотя лично у меня на этот счет всегда было свое мнение — и он его уважал, заканчивая любые споры фразой: «Тебе решать, с кем идти в горы».

Мне эти его слова всегда казались немного не в тему, но сейчас я, кажется, начинаю понимать их простой смысл. Если бы сейчас мне пришлось идти в горы и выбирать напарника для связки и страховки, я бы никогда Ленку не выбрала.

— Пап, ты у меня такой умный, — говорю, подперев щеку кулаком, разглядывая роллы с мыслью, а готова ли я слопать еще парочку. — Я же думала, что хорошо, когда рядом есть друг.

— С друзьями, Маняша, дела вести нельзя. Особенно с неуравновешенными.

Он так выразительно на меня смотрит, что я без труда читаю между строк вторую, очень нецензурную версию этих слов.

Беру еще один ролл, салютую им папе и отправляю в рот.

— Я могу позвонить Грозной, — предлагает он и в ответ на мое недовольное ворчание миролюбиво поднимает руки. — Ладно, понял, ты умница, ты все сама.

Мне очень стыдно.

Просто до колик в животе, которые не заглушить даже самыми вкусными в нашей Северной столице роллами.

Он же постарался для меня.

А получается, что я, пусть и косвенно, но подставила под удар и его репутацию. Будут говорить, что у Барра дочка — ненадежный сотрудник с риском «корпоративного шпионажа».

Это звучит мерзко даже в моих мыслях.

— Может, это моя судьба? — вздыхаю. — Работать рядовым сотрудником где-нибудь в маленькой фирме, родить парочку детишек, ухаживать за мужем и выучить сто рецептов приготовления блинов?

Мы переглядываемся и обмениваемся понимающими усмешками: да, я сказала чушь.

— Ну и что собираешься делать теперь? — интересуется папа, лениво попивая кофе. Сделать бы ему выволочку, что для кофе в его возрасте уже поздно, но когда он меня слушал? — Если что, ты знаешь — у меня всегда есть место для…

— Пап, я знаю, — кладу ладонь поверх его руки. — Но мне важно самой, понимаешь? Хочу, чтобы ты мной гордился всегда-всегда. Чтобы я добилась всего, как и ты — самостоятельно. Хотя, конечно, у меня с рождения все равно есть большой красавчик-бонус.

Он широко улыбается — любит, когда хвалю его внешность.

После их с матерью разъезда — они уже десять лет не живут в официальном браке и это тоже очень грустная история — отец, как это принято называть, решил «пожить в свое удовольствие». Поэтому у него теперь любовница, всего на пять лет старше меня. И сказать, что меня это не радует — значит, не сказать ничего. Даже несмотря на его уверения, что это просто чтобы переключиться и ненадолго, потому что в его возрасте все равно нужна женщина, которая способна распознать первые признаки инсульта и инфаркта.

— Что-то ты своего старого отца совсем спихнула на обочину жизни, — ворчит он.

— Считай, это я просто подлизываюсь, чтобы потом у тебя не было повода отказаться вести меня к алтарю.

— Эти американские традиции, — он снова ворчит, но на этот раз с довольной улыбкой.

Он, как и мать, конечно же уже мечтает о внуках и видеть меня устроенной в гнездо собственной семьи, но, в отличие от мамы, не ставит это мое «женское предназначение» во главу угла. Наверное, если бы не его воспитание, я бы не выросла такой… материально ориентированной на благоустройство.

— А ты что, — отец слегка прищуривается, — нашла уже кандидата?

Я ему никогда не врала и не буду врать, даже если натворю каких-то гадостей и придется в этом сознаться. Но и рассказывать пока нечего, но раз папа — моя лучшая подружка, которая никогда не разведет сплетни, то ему можно излить душу. Чуть-чуть.

Так что я просто показываю ему пару фотографий Призрака, говорю, что он тоже строит карьеру и что мы вроде как проходим этап интернет-знакомства.

— Не в твоем же вкусе, — замечает папа, разглядывая то его фото, на которое я, без преувеличения, пускаю слюни. — Ты вроде любишь таких… чтоб как дровосек.

— Ну, всегда есть исключения, — напускаю загадочности и все-таки отбираю телефон. — В любом случае, пока мы просто виртуальные друзья.

— А ты уже сказала своему виртуальному другу, что у тебя очень злой отец и что он сделает с его «фаберже», если он окажется аферистом?

— Ты не даешь мне ни шага устроить свою личную жизнь! — делано возмущаюсь я и шепотом говорю: — Нет, еще не сказала, но обязательно скажу на первом свидании.

После посиделок отец подвозит меня до дома, еще раз говорит, что я всегда могу на него рассчитывать и целует на прощанье в щеку.

Я захожу в квартиру.

С облегчением скидываю пальто прямо на пол и потихоньку плетусь на кухню.

Сегодня как раз тот день, когда нужно распечатать пачку тыквенного кофе от «Старбакс», смолоть ароматные зерна и побаловать себя огромной чашкой пряного напитка с шапкой аэрозольных сливок.

Успеваю все это сделать и даже устроиться на подоконнике, укутав ноги пледом, когда телефон жужжит входящим вызовом.

— Мария Александровна? — на том конце связи голос генерального, и, судя по плохо сдерживаемому налету сарказма, он позвонил не для того, чтобы обрадовать меня окончанием служебного расследования в мою пользу. — Я только что переговорил с собственницей, ввел ее в курс дела по вашей… гммм… ситуации.

Я точно не услышу ничего хорошего.

— Тамара Викторовна попросила вас уйти по собственному. И тогда мы не станем упоминать эту неприятную историю ни в ваших рекомендациях, ни вашим потенциальным работодателям.

Нужно много сил, чтобы справиться с дрожью в руках и поставить чашку на твердую поверхность, чтобы не расплескать кофе.

Окунаю лицо в ворот свитера, медленно почти беззвучно выдыхаю.

Не будет ему радости видеть меня растоптанной и униженной.

— Спасибо, что проявили заботу и сообщили об этом лично, — говорю с подчеркнутой вежливостью. — Завтра я приеду, чтобы передать дела, написать заявление на расчет и забрать вещи. Предупредите службу безопасности, чтобы за злостной корпоративной шпионкой приставили специального смотрящего. А то кто знает, сколько еще тайн и секретов я растреплю на каждом углу Петербурга. Ну или назло хотя бы стащу табуретку.