Я помню, что Гарик упоминал старые завязки с Бакаевым, из-за которых «ОлМакс» пока не может совсем от него отвязаться, но что именно их связывает — не объяснял, а я тогда просто не стала совать нос в дела, которые меня не касаются.

Наверное, самое время узнать, раз теперь «ОлМакс» — практически моя ответственность.

— И какую неустойку ты мне выплатишь, если я отзову претензии на предприятие? — ухмыляется Бакаев. С ним крайне тяжело выстраивать диалог, потому что обычно перепады его настроения колеблются по широкой амплитуде — от почти отеческой расположенности до брызжущей слюной ненависти.

— Неустойки не будет, — отрезает Гарик. Делает глоток минералки и продолжает: — Это был твой риск — тебе и влетать на деньги.

— Ты же в курсе, что я свое все равно возьму, — уже почти откровенно угрожает Бакаев.

— Попробуй. — Мой буж безразлично и даже немного лениво пожимает плечами.

— Держишь джокера в рукаве?

Гарик молча улыбается.

Бакаев, поняв, что переговоры зашли в тупик и никто не поднесет ему жертвенного ягненка, швыряет салфетку прямо в тарелку, поднимается, опрокинув стул.

— Я не отступлю, и заберу свое, Игорек. — Это говорится с подчеркнуто уничижительной интонацией, словно Большой папочка высокомерно и чванливо потрепал по щеке нерадивого мальца.

— Встретимся в суде, — ему вслед через плечо бросает Гарик, и просит официанта убрать еду и принести нам меню десертов.

— Не уверена, что после всего этого смогу проглотить хоть крошку, — говорю скорее сама себе, но муж слышит и вопросительно поднимает бровь. — Может, мы без десерта?

— Отвезти тебя домой? — Он откладывает меню и достает карту, чтобы расплатиться по счету.

Я провожу языком по губам, чувствуя характерный пудровый вкус своего любимого «Диабло». Надо что-то делать. Нельзя вот так просто слить этот вечер, потому что в следующий раз мы можем увидеться еще через полгода и обращаться друг к другу на «вы».

— Может, прогуляемся? Вечер теплый.

Май в этом году не балует теплыми деньками, и пару недель назад на цветущие деревья выпал мелкий снег, но сегодняшний вечер явно располагает к прогулке. Хотя я бы настаивала на ней даже если бы синоптики передали торнадо и десятибалльное землетрясение.

Гарик бросает взгляд на часы.

Уже восемь, но это явно не повод отказать, сославшись на какие-то дела и подъем в четыре утра.

— Хорошо, давай прогуляемся.

Я незаметно с облегчением выдыхаю, позволяю мужу поухаживать за мной и накинуть плащ мне на плечи.

Гарик отсылает моего водителя домой, и мы сворачиваем на широкую мостовую.

По случаю теплого вечера вокруг полно гуляющих парочек, и я слегка завидую тем, которые держатся за руки. Мы с Гариком просто идем рядом на расстоянии приличия, когда наши ладони не могут соприкоснуться даже по чистой случайности.

— Я бы не справилась с Бакаевым без тебя, — наконец, рискую нарушить молчание, когда ощущение отсутствия мужа становится просто невыносимым. — Его трясущиеся щеки всегда меня пугают.

— Ты бы все сделала как надо, — задумчиво отзывается Гарик. — Я пришел не потому что засомневался в тебе, а чтобы Бакаев не забывал, что мы — одна команда.

— А мы до сих пор одна команда? — не могу не съязвить в ответ. — Я ничего не знаю ни о каком джокере, и буду благодарна, если ты поделишься нашим секретным оружием.

— Все основные счета «Пром-То» переведены на офшоры. Если Бакаев и вырвет его у нас, он не получит никаких его активов, а он в общем на это и рассчитывает. Это его стандартная тактика — купить что-то прибыльное, чтобы порвать на куски и перепродать с процентами. Он не создает, он прожирает.

Про офшоры я слышу впервые, и эта новость заставляет меня нервно смеяться.

То есть мои вездесущие умные юристы, которые в глаза клялись, что все чисто и нас не достать, втихаря переоформляли документы куда-то на Кипр.

— Это была просто подстраховка на случай утечки, — как будто слышит мои мысли Гарик.

— Утечки от меня?

— Маш, ты же знаешь, что если бы я не доверял тебе, то не предоставил бы все полномочия. И об этом нам, наверное, самое время поговорить.

Чутье подсказывает, что разговор будет серьезный и мне нужна пауза, чтобы настроится. Так что, как оголтелая несусь к ближайшему ларьку с фаст-фудом, заказываю два больших бургера с куриными крыльями, два больших стакана с колой и торжественно вручаю половину Гарику.

— Уверена, что это съедобно? — Он посмеивается, но тут же откусывает, довольно жмурясь. — Вкусный токсичный холестерин.

— Не будь занудой, муж! — пытаюсь задать нашему разговору более позитивное звучание. — Простые смертные нормально функционируют на таком топливе, главное — не увлекаться.

— Ну если моя избалованная печень не переживет одноразово такую дозу, похорони меня под березками.

Он смеется, когда говорит это и снова активно жует, но шутка почему-то напрочь отбивает у меня аппетит. Даже свою любимую «Колу» проглатываю с трудом.

— Я пошутил, Маш, — быстро извиняется за глупости Гарик.

— Было бы неплохо, если бы ты подтвердил это отсутствием синяков под глазами, — наконец, позволяю перейти на откровенность. Мы муж и жена, черт подери, почему я должна молчать, если вижу, что моя вторая полвины откровенно издевается над своим организмом ради никому не нужных Олимпов. — Гарик, у нас же есть деньги, а ты… мы… для чего все это? Думаешь, очередная статуэтка на полочку твоих трофеев заменит реальную жизнь?

Он продолжает сосредоточенно жевать.

Ну как, сосредоточенно — даже с фастфудом в руках и каплей соуса на нижней губе, Гарик выглядит аристократом на двести процентов.

— Я готовлю документы на передачу тебе пятидесяти одного процента акций «ОлМакс», — говорит он, промокая рот салфеткой. — Хочу, чтобы ты была его полноценной хозяйкой. Ты заслужила.

Я останавливаюсь и со злостью швыряю бургер в урну.

Следом летит «Кола».

— Гарик… какого… — Не стесняюсь в выражениях, потому что три крепких слова — лучше трех красивых предложений. Я называю это «оптимизацией». — Я клянусь тебе тем местом, на котором стою и чтоб мне провалиться, если вру, но пока ты не объяснишь, что происходит — я не подпишу ни одной бумажки, не согласую ни один платеж! Забью болт на «ОлМакс» и закачу себе мировой тур на полгода, а твоя драгоценная фирма пусть все горит синим пламенем!

Муж не отрывает взгляд от моего лица.

Берет под руку и уводит с мостовой поближе к противоположной стороне улицы.

— Это было… эффектно, — оценивает мою тираду.

— Это была правда, которую я тебе устрою если ты…

— Я подаю на развод, Маша, — спокойно отвечает Гарик. — Срок наших договоренностей истекает через год, но в любом случае судебная тяжба затянется минимум на полгода. Считай, «ОлМакс» — это мои отступные.

Я не верю своим ушам.

— Развод? — повторяю одними губами.

— Надеюсь, ты не будешь упорствовать. — Его попытка согреть, энергично растирая мои плечи ладонями, выглядит как издевательство. — Мы не живем вместе, у нас нет никакого совместного быта и детей, все это нотариально заверено. Дом я тоже оставляю тебе. И деньги…

Я отпихиваю его так резко, что от неожиданности Гарик оступается и делает несколько шагов назад, пытаясь сохранить равновесие.

Мы стоим посреди улицы, разделенные парой метров, но я чувствую себя человеком, которого выбросило на другой берег, и чтобы преодолеть расстояние между нами, не хватит и вечности.

Гарик проводит рукой по волосам, кивает, но явно какому-то своему внутреннему диалогу.

— Развод? — снова и снова, как заевшая пластинка, повторяю идиотское слово. Звучит почему-то как приговор. — Отступные?

— Маш, может, мы поговорим об этом дома? — Гарик пытается выдержать хорошую мину потому что наша с ним перепалка уже начинает привлекать внимание. — Это не то, что стоит обсуждать на улице.

— Дома?! — Я вскидываю руки, даже не знаю зачем. Они тут же падают вдоль тела с громким хлопком, и я чувствую жжение под одеждой. — А ты давно был дома, муж? Давно ты был в моей постели? Ты вообще хоть что-то обо мне знаешь, кроме того, что я не загубила бизнес?! Ах да, кстати, тебе же на него теперь тоже плевать, раз так легко собираешься отдать мне «ОлМакс» вместо отступных! Так для чего все это было?! Зачем?!