Он достал из кармана и кинул ей на кровать флакон с эликсиром, развернулся на каблуках и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Дрожа от холода и нервного перевозбуждения, Василиса перевела взгляд на окно, подернутое инеем.

«Вот и поговорили», — подумала она.

Выслушав Кощея, Баюн мрачно поиграл железными когтями, глубоко вдохнул, шумно выдохнул и изрек:

— Не ожидал от тебя такой дурости, царь мой.

Кощей предостерегающе нахмурился, но Баюн не извинился.

— Ты подставил свою жену, этот мир и меня. Вздумай Марья играть по-крупному, она здесь камня на камне не оставит, и я буду ответственен за это, потому что эта территория вверена мне, а я как дурак доверился тебе.

— Ты забываешься, — прошипел Кощей, но Баюн лишь фыркнул в ответ.

— В том-то и дело, что никак не получается. Но ближе к делу. Что же это за источник такой, которым похваляется Моревна?

В кабинете Кощея их было четверо. Сам хозяин, Василиса, начальник Конторы и Сокол. Василиса сидела тихонечко в своем кресле и смотрела куда-то в темень за окном. Часы на стене, те, что показывали местное время, утверждали, что уже второй час ночи. Мысли ее были далеки от этого разговора, и она слушала, едва понимая, о чем они говорят. Ей было жаль Баюна, он ответственно относился к безопасности на своей территории. И жаль Сокола, которому пришлось сорваться в ночи, приехать сюда и теперь перебирать в голове возможные последствия самонадеянности ее супруга. Он сидел на стуле, подавшись вперед, уперевшись лбом в сложенные в замок руки, и на щеках у него ходили желваки, выдавая его чувства с головой. Где-то глубоко внутри ей не хотелось жалеть Кощея, но он был ее мужем. И Василиса видела, насколько нелегко ему сейчас дается вся эта ситуация. А еще ей было жаль себя. Но это могло подождать. Кощей хотел отправить ее в постель, но Василиса воспротивилась, заставила себя собраться и переодеться, правда отчего-то во все серое, и теперь была едва заметна в тени шкафов. Впрочем, тени здесь были что-то уж очень густые, плотные, почти осязаемые, не иначе как Кощей осознанно или нет пытался скрыть ее от чужого внимания.

Но Баюну и Соколу и так было не до нее.

— Я знаю только два подобных источника силы, — ответил Кощей. — Один из них — Алатырь-камень*, но мы все понемногу черпаем из него, думаю, если бы он попал к кому-то в руки, то мы бы уже это почувствовали. Второй — цветок папоротника.

Баюн не перебивая выслушал Кощея, и на те несколько секунд, что он выпускал и втягивал когти, словно не мог определиться, убивать сейчас или потом, его морда приобрела поистине зверское выражение.

— Чушь, — наконец рыкнул он, и сталь в последний раз втянулась между подушечками лап. — Цветок папоротника — сказка для магов-подмастерьев. Чудодейственное средство обресть небывалую мощь без ученья и мученья. Мне странно, что ты, Кощей, столь наивен, что веришь в подобные побасенки.

Кощей… Василиса вздрогнула. Она и не помнила, когда в последний раз Баюн называл его этим именем. Может быть, без нее…

Сказанное тяжело упало между сидящими, и в комнате словно стало темнее. Казалось, магия Баюна, заточенная в словах, приподняла голову, желая рассказать сказку, скрытую за этим словом. Страшную, черную сказку.

Что-то дрогнуло в лице Кощея, что-то болезненное отразилось в глазах. Задетая гордость. Она достаточно знала его, чтобы не заметить этого и не предположить последствия.

— Перунов цвет существует, — тихо сказала она, и ее услышали.

Баюн и Сокол как по команде вздрогнули и обернулись к ней, будто впервые увидев. Кощей тоже посмотрел на нее: внимательно, изучающе.

— И ты туда же! — взвился Баюн и снова выпустил когти. — Бред теперь передается воздушно-капельным путем? Или только половым, и можно не беспокоиться?

— Я видела его, — спокойно ответила Василиса и заглянула в налившиеся расплавленным золотом глаза начальства.

Он злился, потому что боялся. Это она могла понять. Почему же ей совсем не было страшно? Тупая пульсирующая боль, поселившаяся между ребер, затмевала все.

— Что? — рыкнул Баюн.

— Я видела его, — повторила она. — Пока бродила в Лесу. Однажды ночью я наткнулась на заросли папоротника. Он расцвел совсем рядом с тропой.

— И какой он? — тихо спросил Сокол.

— Он… — Василиса нахмурилась, вспоминая. Вот она идет по тропе и на обочине среди почти черных в темноте листьев ярко сияет что-то белое с алой сердцевинкой. Но важно ведь было не внешнее… — Он робкий. Нежный. Мне показалось, ему хотелось увидеть небо и вдохнуть ночной воздух. В том месте кроны деревьев расступались, образуя достаточный просвет. Было много звезд…

Он заметил ее и замер. И в этом было что-то надсадное. Обиженное. Словно ему было досадно, что она потревожила его покой, что она нашла его, и одновременно он словно заранее смирился с тем, что она унесет его с собой, не дав прожить эту ночь…

— И что ты сделала? — голос Баюна мурлыкнул на краю сознания, и Василиса пошла за ним, не осознав до конца вопрос, но поспешив ответить.

— Близился рассвет, — пожала плечами она. — Я подумала, что он предпочтет встретить его в одиночестве. Так, чтобы никто не мешал. Поэтому я поклонилась ему… Нет, немного в сторону, чтобы не смущать… Я поклонилась и тихо пошла дальше, не оборачивалась. Ему ведь хотелось остаться незамеченным.

— Ты не сорвала его! — глаза Баюна из золотых стали медными. — Как же ты справилась с искушением?

Василиса очнулась. Вокруг больше не было Леса, не белел среди листьев маленький беззащитный цветок. Она снова сидела в кабинете Кощея.

— Не было никакого искушения, — горько улыбнулась она. Говорить об этом было словно объяснять простые истины годовалому малышу: не все, что ты видишь, можно взять, существует чужое, не твое. — В этом и есть разница между светлыми и темными магами. Не важно какова мощь… можно просто пройти мимо.

Кощей прищурился, глядя на нее, и она спокойно выдержала его взгляд. Да, дорогой, я запоминаю все, что ты говоришь.

— Как мы будем докладывать о ситуации на Буян? — спросил Сокол, разрушая повисшую тишину.

Василиса вздрогнула: кажется, она слишком глубоко провалилась в безмолвный разговор с мужем.

— Мы не будем ни о чем сообщать Лебедь, — тихо произнес Кощей, отводя от нее взгляд. — Это внутрисемейное дело, разберемся сами.

— Внутрисемейное?! — звонко воскликнул Сокол. — Страшно подумать, что же тогда по твоему мнению может потребовать внимания Лебедь!

— Как только такое случится, я обязательно с тобой поделюсь, — спокойно ответил Кощей. — Баюн, это приказ. Никто ничего не скажет Лебедь.

Баюн тихо зарычал.

— Жестоко.

— У меня нет другого выхода.

— Прости, Сокол, — почему-то с сожалением сказал Баюн, не отрывая взгляда от Кощея. — Но мы действительно ничего не сообщим Лебедь, — и добавил с плохо скрываемой издевкой, — наш царь справится сам.

— Твой царь! — рявкнул Финист, даже не пытаясь скрыть, насколько зол.

— Мой царь, — согласно и неожиданно покорно кивнул Баюн.

Сокол сжал кулаки, явно желая высказаться по этому поводу, но задавил в себе все слова и не возразил Баюну.

— У нас хотя бы есть план? — мрачно поинтересовался он.

Кощей кивнул.

— Я не могу найти ее самостоятельно. И здесь мне понадобится твоя сила, Баюн. Ты сложишь про нее песню, и сможешь сказать мне, где она прячется. После этого мы нападем и возьмем ее численным превосходством. Какую бы силу не давал ей цветок, она не может быть сильнее нас троих.

— Во-первых, чтобы ее найти, мне нужно нечто большее, чем имя, — проворчал Баюн. — Я могу выйти на улицу и орать его хоть весь день, и ничего не произойдет, оно слишком распространенное и почти ничего не значит для этого мира. Мне нужно что-то личное.

Кощей поджал губы, Василиса видела, как дернулся кадык, выдавая волнение.

— Василиса, — попросил Кощей, — может быть принесешь нам чаю?

Она молча кивнула, поднялась с кресла и вышла из кабинета. Как будто бы ей хотелось слушать, какие ласковые прозвища ее муж давал бывшей жене. Уже возле лестницы услышала зычный рык Баюна: