— Ева! — прошептала я. — Прекрати это. Я уже не маленькая и многое повидала в жизни: демонов, трупы, ожившие трупы и все такое. Что бы там ни было, я справлюсь…

Я не закончила, застыв на месте — не от страха, а пойманная в обездвиживающий заговор. Волосы Евы защекотали меня за ухом, когда она склонилась ко мне.

— Может, ты и справишься, Пейдж, но это не нужно. Я гневно посмотрела на нее — или в том направлении, где она должна была находиться.

— Не беспокойся, — прошептала Ева. — Я встречалась с такими тварями. В большинстве случаев они сами уходят, если стоишь неподвижно.

Стоять неподвижно? Но разве у меня был выбор? Я ничего не видела, не могла пошевелиться, не могла произнести ни звука. Однако слух у меня работал. Я стояла, замороженная на месте, ослепленная, и прислушивалась, как жижа булькает под лапами неизвестного чудища, которое приближалось ко мне. Затем оттаял еще один орган чувств. Обоняние. Я почувствовала сладковатый запах, более мерзкий, чем вонь гниющей растительности. Меня скрутило.

По мере приближения чудовища я уловила еще один звук, напоминающий шелест бумаги. Он постепенно приобрел ритм, стал очень четким, ровным, скрипучим и резким «унг-унг-унг». Волосы у меня на руках встали дыбом. Запах усиливался, пока не заполнил собой все. К горлу подступила тошнота, рот наполнился желчью. Я прилагала огромные усилия, чтобы снять заговор, но ничего не получалось.

— Унг-унг-унг.

Судя по всему, тварь подошла уже совсем близко и сейчас находилась слева от меня, там, где стояла Ева. Звук прекратился: чудовище принюхивалось.

— Все в порядке, Пейдж, — прошептала Ева. — Дай ему себя обнюхать, и оно… — Чавкающий звук, резкий вдох. — Ты, трахнутый…

Она произнесла заклинание, которое я не узнала. Воздух пронзил вопль на высокой ноте, затем дикий рев и удаляющееся хлюпанье грязи.

— Да уж, беги-беги, — сказала Ева. — Проклятый…

— Унг-унг-унг! — Крик, теперь громкий, прозвучал откуда-то слева, ему ответил еще один справа.

— Вот дерьмо! — прошептала Ева.

Она сняла с меня обездвиживающий заговор, и я чуть не рухнула лицом вперед. Ева ухватила меня за руку и помогла удержать равновесие. Я разглядела трех, может четырех быстро приближающихся гуманоидов, перед тем как Ева развернула меня, и мы бросились бежать.

Мы неслись, у нас подворачивались и проскальзывали ноги. Твари, очевидно, не привыкли быстро бегать — у них проблем было не меньше. Мы следовали по тропинке, которую проложили по пути сюда, что позволяло ускорить движение.

Когда мы резко свернули, Ева чуть не упала на особенно скользком участке. Я подхватила ее.

— Терпеть не могу убегать, — бормотала она, снова пробираясь вперед. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу.

— Остановимся и примем бой?

— Как только убежим достаточно, чтобы успеть произнести заклинания. Они ведь отстают, не правда ли?

— Похоже на то.

— Хорошо. Чертовы ублюдки. Не могу поверить, что они меня атаковали.

— Думай о хорошем, — сказала я, когда мы миновали еще один поворот. — По крайней мере, они не могут нас убить.

Смех Евы разнесся по болоту.

— Это правда. Пребывание на том свете имеет свои преиму…

Внезапно она потеряла опору. Явно собираясь выругаться, она открыла рот, но до того, как какой-либо звук успел вылететь, ее засосало с головой.

— Ева! — заорала я.

Что- то схватило меня за ногу. Я занесла другую, собираясь врезать неизвестной твари, но меня дернули так сильно, что я потеряла равновесие, и болото поглотило меня.

Запаниковать я не успела — болото исчезло, и я рухнула на холодную твердую поверхность. Назад в каменистую долину? Я огляделась, но меня окружал туман. В отличие от холодного тумана перехода этот был теплым и почти ощутимо мягким. Ребенком я часто лежала на траве, смотрела на облака и думала, какие они на ощупь. Туман вокруг меня был почти таким, как я тогда воображала. Внезапно на ум пришли образы облаков, арф и ангелов с трубами. Я умерла — снова — и отправилась на небо?

— А, дерьмо, — пробормотала Ева где-то рядом со мной. — Провалились!

Понятно, не небеса. Это хорошо. Никогда не мечтала о вечном блаженстве такого рода.

Туман начал отступать и сжиматься, становясь плотнее. На долю секунды в нем проступило нечто, напоминающее лицо. Затем он вытянулся в бледную ленту и закружился, направляясь вверх, где исчез.

— Проклятые Искатели, — пробормотала Ева. — Должен найтись способ их перехитрить. Должен! — Она взглянула на меня. — Не беспокойся. Все будет в порядке. Просто сиди тихо. Говорить буду я.

Теперь, когда туман рассеялся, я огляделась. Увиденное было таково, что мгновение я могла только неотрывно смотреть, не понимая. Мы оказались в комнате… Нет, не в комнате, не бывает комнат такого размера. Стены из голубовато-белого мрамора уходили в бесконечность, черный мраморный пол тянулся к горизонту. Сводчатый белый потолок, и огромные колонны наводили на мысль о храме, мозаику и картины, украшавшие стены, собрали как будто из сокровищниц всех культур, какие только можно представить. На каждом фрагменте фриза [24] изображалась сцена из жизни — казалось, не было пропущено ни одно событие, ни один праздник и ни одна трагедия. Мой взгляд упал на кровавую батальную сцену, и я увидела, как шевельнулась передняя нога вставшей на дыбы лошади. Я моргнула. Открылся рот всадника — так медленно, что если не смотреть неотрывно, этого не заметишь.

Я уже собиралась что-то сказать Еве, но тут начал поворачиваться пол.

— Нас удостоили аудиенции, — пробормотала Ева. — Давно пора.

Пол остановился, когда мы очутились на открытом пространстве, настолько же непостижимо огромном, как-то, которое покинули. Здесь с потолка свисали вьющиеся растения, тысячи, десятки тысяч с каждого дюйма площади. Вид был настолько несообразным, что я моргнула и протерла глаза. Когда я снова посмотрела вокруг, то увидела, что это совсем не растения, а куски нитей всех цветов радуги и совершенно одинаковой длины.

— А что… — начала я.

— Тихо! — прошипела Ева. — Говорить буду я, помнишь?

И в это мгновение я увидела женщину. Она стояла на возвышении за старинной прялкой. Не молодая и не старая, не красивая и не уродливая, не полная и не худая, не низкая и не высокая — матрона средних лет с кожей цвета меда и длинными, уже седеющими темными волосами — идеальная обычная женщина.

Опустив голову, она пряла. Нить достигла положенной длины, произошел переход — я глазом не успела моргнуть, — и женщина постарела на пятьдесят лет, превратившись в старуху с согбенной спиной, длинные волосы поседели и стали жесткими, как проволока, простое розовато-лиловое платье выцвело. Темные блестящие глаза чем-то напоминали вороньи. Сморщенные пальцы уже сучили новую нить, В другой руке оказались ножницы, которыми старуха в должное время отрезала ее. Из джунглей свисающих нитей появился мужчина — такой бледный, что казался альбиносом, — взял только что отрезанный кусок и снова исчез в темной чаще.

Я снова посмотрела на старуху — но на ее месте уже стоял ребенок, девочка не старше пяти-шести лет с длинными и блестящими золотисто-каштановыми волосами, васильковыми глазами и в ярко-пурпурном платье. Поднимаясь на цыпочки, она тянула из кудели нить, скручивала ее — нить достигла положенной длины — переход — и я увидела женщину средних лет, которая являлась нам первой.

Рядом громко вздохнула Ева.

— Видишь? Даже Богини Судьбы опускаются до мелкого садизма, заставляя нас коптиться здесь.

Старуха пронзила Еву взглядом запавших глаз.

— Мелкого? Никогда. Мы наслаждаемся редким моментом спокойствия.

Она щелкнула ножницами. Альбинос пришел и ушел, унося отрезанное. Появилась девочка. Не принимаясь за работу, замерла на месте, склонив голову набок, нахмурив симпатичное личико. Появился альбинос с куском пряжи. Девочка серьезно кивнула, преобразилась в женщину средних лет, взяла пряжу и пропустила ее сквозь пальцы, закрыв глаза. И вот старуха смотрит на крошечный кусочек, оставшийся у нее в руке.