— Поверь, нам ведомо многое. Он действительно влюбился в тебя сразу в том переулке, где вы встретились. Он не знал тогда, что ты Избранная. Это твой шанс найти наконец нормального мужика, а не половую тряпку, о которую ты будешь вытирать ноги!

«Маленькая поправочка: она его не любит», — отрицательно качнулось сердце.

«Тем более что он тоже ее бросил и посайгачил трезвонить всем о том, что ее видел. Оставил одну, вот девочка и связалась с правителем», — поддержала его до сих пор переживающая вместо меня женская обида.

«И вообще, она замучается лопатой махать, баб от него отгоняя», — констатировали чувство собственницы на пару с ревностью.

Ну а я только поинтересовалась:

— Братоубийства не будет?

И, дождавшись ответа, что у орков перевороты происходят через нокаут, сообщила, что я очень рада за них обоих, и, пригрозив:

— Узнаю, что про мой возраст кому-то сказал, пущу на кожгалантерею, — поспешила в шатер за своими манатками.

Я быстро стянула с себя чужие вещи, никогда не понимала, с чего кто-то решил, что женщина в мужских вещах, а особенно в рубашках, выглядит сексуально? Вытряхнув рюкзак, произвела ревизию своего гардероба. Выбор был невелик. После шатаний на Лабуде у меня осталось: знаменитая тельняшка, не менее знаменитые папины штаны, последняя футболка, джинсы, платок с эмблемой Московского фестиваля молодежи и студентов, проходившего в лохматом году, несколько пар носков, нижнее белье, купальник, пушистые тапочки в виде зайчиков, ну и всякие там женские мелочи. Решив, что в джинсах лететь неудобно, я натянула на себя трико и, услышав шаги за спиной, не оборачиваясь, попросила:

— Я подержу футболку, а ты вырежешь на спине квадрат — так чтобы крылья свободно проходили.

— Как ты догадалась, что это я? — тихо спросил подошедший Хришенька.

«Задницей почуяла», — сплюнула моя нелюбовь к долгим проводам, а я, не оборачиваясь, добавила в голос немного печали и провздыхала:

— Я знала, что ты не оставишь меня в час расставания.

А что, нагонять пафоса, так нагонять. Мне все равно, а у мужика самооценка после вчерашнего позора повысится. Он подошел, молча уткнулся в мою лысую макушку и начал тереться о нее щекой.

«Чешется, что ли, о нее?» — тут же высунулось любопытство.

«Не опошляй мне праздник», — высморкавшись, попросила вылезшая неизвестно откуда сентиментальность.

А я стояла и думала, когда же он уже скажет дежурную фразу, я так же дежурно отвечу, изображу все положенные при расставаниях на веки реверансы и смогу спокойно задвинуть встречу с ним в самый дальний уголок своей памяти. Наконец услышала стандартное при таких ситуациях:

— Я не смогу без тебя жить!

Мы с моим жизненным опытом с облегчением пожали друг другу руки. Как мне хотелось сказать: «Сможешь, еще как сможешь, не пройдет и пары дней, как ты будешь на груди очередной подружки рассказывать, как любишь меня, совершенно искренне веря в этот самообман».

Но вместо этого я, подпустив слезу, прошелестела:

— А как же я без тебя, милый? — И позволила заключить себя в объятия для обмена слюноотделением.

Облачаясь в то, в чем мне предстояло идти на деловую встречу, я в первый раз порадовалась, что не вижу себя со стороны. Линялые, с пузырями на коленях штаны, у которых сзади кто-то оторвал карман, позорились сзади темным пятном, как заплаткой. Разлетавшаяся при каждом движении футболка (у кого-то, не будем говорить у кого, руки растут не из того места, и маникюрные ножницы в его клешнях превратили мою любимую майку в тряпку, которую побоятся надеть даже панки) с почти полностью отсутствующей спиной была подпоясана под грудью найденной в шатре веревкой. Единственное, что в этой хламиде мне нравилось, так это веселенький рисуночек девочки-монстрика, обрамленный надписью: «Красота спасет мир». На моей голове почетное место заняла бандана из платка, которая благодаря мелким дырочкам гарантировала защиту от перегрева на солнышке. Побоявшись, что при турбулентности, попадании в воздушные ямы и прочих неприятностях я могу лишиться своей шкатулки с побрякушками, я нацепила все подарки правителя на себя. И теперь вперемежку с моей бижутерией на шее, в ушах, на груди и на руках сияли крупные алмазы, сапфиры, изумруды и прочие дорогостоящие минералы. Я умудрилась скрепить цепочки в одну большую цепь и, навесив на нее все подвески и сережки, которым не нашлось места в ушах, намотала ее на талию. Так что теперь меня смело можно было выпускать с гастролями в гарем к какому-нибудь шейху выплясывать танец живота уж больно задорно все это хозяйство на мне звенело. Главное было не продешевить с ценой на зрелище, только от продажи ожерелий на моей шее можно было купить пару нефтяных вышек в каком-нибудь эмирате. Добавим к этому крылья, узелок с едой и бутылкой молока в одной руке, изрядно потрепанный орками рюкзак в другой, тапочки, надетые вместо погибших в драке кроссовок, — и получим портрет дачницы-шизофренички, отправляющейся на утренник в доме сумасшедших. Если Темный не сойдет с ума при виде меня, ему не будет страшно никакое «Кривое зеркало» с «Новыми русскими бабками».

О том, как Сосискин забирался в сооружение, в котором нам предстояло совершить межконтинентальный перелет, можно было снять фильм, но, к сожалению, из-за отсутствия камеры мне пришлось довольствоваться только фотографиями с места события. Дюжина орков не могла его поднять, чтобы подсадить в корзину, а на камень, с которого по идее ему было бы удобнее запрыгивать, он не смог залезть сам. Если бы Дракон не догадался положить увеличенную ступу Бабы-яги набок, и Сосискин, как жирный удав, задом не заполз бы в нее, мы, наверное, до сих пор задерживали бы рейс своей посадкой. Моя персона тоже отличилась, залезая в импровизированный салон самолета. Крылья перетянули меня назад, и я испортила торжественные проводы падением на свою пятую точку, чем значительно обогатила словарный запас провожающих. На счастье орков, никто из них не заржал, иначе я задержалась бы тут на пару часиков, чтобы преподать им ускоренный курс хороших манер. Потом я попинала ногами Сосискина, требуя свернуться покомпактнее, повоевала с оперением за спиной, которое так и норовило зацепиться за ремни, соединяющие пассажирское место с лапами пилота, поклялась, что буду ждать орков на границе с Темной империей (ни один из них не уточнил конкретного места встречи, а насколько я помнила, граница имела протяженность поболее, чем Китайская стена), и по-быстрому клюнула Хришеньку в щечку, шепнув ему на ухо, что предводителю незачем подрывать авторитет, утирая женские слезы.

Когда мы наконец оторвались от земли, Дракон сказал:

— Какое счастье, что никто посторонний нас не видел. С вами дела иметь — только позориться.

Полет в непонятной коробчонке, да еще и в лапах Дракона — это, я вам скажу, что-то. У меня нет слов, чтобы подобрать, с чем это можно сравнить. Подобное я испытывала, когда согласилась спрыгнуть с гигантской тарзанки. Сначала свободный полет, а потом резкий рывок — и ты начинаешь скакать в воздухе, как мячик на резинке. И все это в жутком холоде. Не был бы Дракон предусмотрительным, стребовав с орков звериные шкуры, то мы с Сосискиным стали бы свежезамороженными полуфабрикатами к столу нечисти. Еще меня постоянно тошнило, и если сначала Сосискин каждый раз, видя, как я перегибаюсь через борт, уточнял, не тянет ли меня на солененькое, то потом уже начал опасаться, долечу ли я хотя бы до первого места ночевки. Самое поганое было то, что эта переноска для людей и животных была рассчитана на даму с собачкой, а не на горбунью с торчащими за спиной вешалками для одежды, передвигающуюся с личным носорогом, поэтому нам было жутко тесно и мы постоянно скандалили с псом, требуя, чтобы кто-то из нас подвинулся. И еще страдали мои спина, шея и плечи, они постоянно болели от тяжести крыльев, а мой мозг регулярно нашептывал, что позвоночник замучил его сообщением: еще пять минут — и он осыплется в трусы.

Конечно, если отбросить все эти детали, то полет начался очень даже ничего. Кто кроме меня может похвастаться, что летал в окружении звена драконов, образовавших в небе огромный ромб, а наш Дракон в центре этой геометрической фигуры рассекал воздух лапами с зажатой в них матерящейся авоськой?