Заметив, как Сосискин чуть ли не выгрызает камни у меня из руки, Дракон, видимо, не на шутку перепугался, что я останусь калекой, и поспешил расстроить пса сообщением о том, что выколупать их не получится: мол, это нанотехнология, которая не поддается никаким воздействиям извне. Чем я после этого откупилась от разобиженного вконец пса, народу лучше не знать. Просто поверьте на слово: на небольшую часть того, что я отдала, можно было спокойно профинансировать строительство города на Марсе.

Заметно повеселевший разоритель ушел строить очередные финансовые планы, а я поинтересовалась, каковы все-таки наши шансы победить. Спаситель моей хваталки, расстроенно покачивая головой, признался, что хотел бы сказать, да не может. И не потому, что я вся из себя такая внезапная или кто-то ему запретил, а потому, что Ткань Всеобщего Знания уже давно порвалась под моим напором и кое-кто уже замучился ее штопать.

— Понимаешь, Дарья, ты отличаешься во всем от своих предшественниц.

Я насупилась.

— Ты уже не знаю, какой по счету, кто мне говорит, что я неправильная, а я, между прочим, молчу, что все происходящее как-то не вписывается в рамки фэнтези.

— Ты что, уже сама забыла, что жизнь — это не сказка, в которой добро ставит на колени зло и зверски его убивает? — насмешливо поинтересовался оппонент. — Это только в книжках пишут про непобедимость Избранной, доставшуюся ей по наследству от родителей, про то, что ей все обязаны помогать, а она за это играючи справится с самым главным злодеем.

Кивком пришлось подтверждать свое согласие. Вот во что, что, а в правдивость историй про Избранных и их таланты мне не позволял верить мой опыт. А Дракон продолжил развивать свою мысль:

— Да не бывает канона для Избранной. Они все — обычные люди и нелюди, поэтому среди них попадаются и наивные девочки с романтической чепухой в голове, и расчетливые стервы, и фанатички, свято верящие в торжество Света, и бравирующие своими мечами и фаерболами амазонки, и любительницы экстрима, и бездарные актрисы, и художницы с певицами, мечтающие о мировой славе, даже идеалистки, желающие изменить мир к лучшему, я уж не говорю о скучающих домохозяйках, коротающих время за просмотром «Магазина на диване», и просто разочаровавшихся в жизни женщинах, пытающихся из последних сил запрыгнуть в уходящий поезд.

Я была полностью согласна с Драконом, потому что давно знала: образ героя почти всегда рисует народ. Но чертик, сидящий во мне, подстрекаемый извечным женским любопытством, дернул меня за язык уточнить, чем же все-таки я отличаюсь от остальных.

— Да тем, что такой нахальной, хамовито-деловитой россиянки, у которой совесть смотрит вполглаза на разгул твоего стяжательства, тут еще не было, все как-то скромнее были, — голосом первого президента России проинформировал лабудинский Максим Галкин.

Тут я взъерепенилась: кому приятно, когда ему говорят, что он хамло трамвайное.

— Знаешь что, — закипел весь мой разобиженный характер, — если бы эти Избранные фифы пережили перестройку, пару дефолтов, песни группы «На-на» из каждого окна, ножки Буша по праздникам и ежеминутную рекламу с «тетей Асей», неизвестно кто бы из нас хуже себя вел. А не можешь сказать, как мне головы своей не лишиться, так лучше промолчи, а не читай мне нотации. Тоже мне председатель жюри конкурса на самую воспитанную леди!

Закончив отбрехиваться, я развернулась, чтобы пойти искать Сосискина, а потом попытаться поспать хотя бы пару часов.

— Да не знаю я, как тебе помочь! — с мукой в голосе крикнул мне в след Дракон. — Помни только одно: победить — это не значит убить.

Эти слова Дракона звучали у меня в ушах, когда на следующий день я стояла в нескольких метрах от входа в Цитадель и офигевала. Такого цинизма не ожидало даже мое неверие в чудеса. Где, спрашивается, Недремлющее око Мордора? Где огненные реки с фонтанами лавы? Где корчащиеся на колах жертвы и флегматично покачивающиеся в петлях покойники? Где, на худой конец, демонический смех и мерзкий голос, который при моем появление должен орать: «Кто посмел потревожить мой покой?!»

Все это проносилось в моей голове, когда мы с Сосискиным рассматривали шале, затерявшееся в покрытых изумрудной зеленью горах, окруженное живой изгородью и на несколько метров благоухающее ароматами цветов. На лужайке перед этим особнячком пасся домашний скот и неторопливо прогуливались птички. Если бы не чертилы с вилами в руках у декоративной калиточки, то картина рая была бы полной.

— Дашка, а с кем тут воевать-то? Это скорее жилище добропорядочного австрийского подданного, чем бункер Гитлера, — осторожно поинтересовался Сосискин.

Я в ответ только смогла пожать плечами и, поправив рюкзак, решительно шагнула вперед.

По давно заведенной традиции привратники при виде меня испытали шок. Только если стражники в Акконе онемели и впали в прострацию, то местные охранники были покрепче. У них хватило сил начать креститься и приговаривать:

— Свят, свят, свят, изыди, нечистая.

В принципе я была с ними согласна. За эти дни я не смогла нормально помыться и постирать свои вещи, и теперь грязная, вся в разводах от крови одежда висела на мне лохмотьями, а сама я воняла, как компостная яма у садовода. Зайчики на тапках давно потеряли уши и теперь краснели и от своего уродства, и от присутствия под ними разноцветных, рваных на пятках и мысах носков. И как бы я ни надвигала на лоб остатки роскоши времен 80-х и как бы ни старалась стоять в тени и прикрывать переливающиеся всеми оттенками фиолетового синяки на лице и заплывший глаз — следы драк были отчетливо видны. Единственным намеком на то, что перед ними стоит женщина, были чудом не помятая в боях грудь и передвижной ювелирный магазин. Подойдя поближе, я стянула головной убор и, вытирая им вспотевшее лицо, весело спросила:

— Сам-то дома?

Дождавшись протяжного стона, я кивнула Сосискину:

— Пошли, нас уже заждались. — Не обращая внимания на мольбы охранников, я воскликнула: — Пресветлые боги, спасите и сохраните нас, грешных! — И, решительно раздвинув охрану плечом и крыльями, мы прорвались на охраняемую территорию.

На пороге шикарного особняка нас уже ждал человек с головой быка, только вместо кольца, которое было в носу у древнегреческого Минотавра, на его шее красовался черный галстук-бабочка.

— Доложите, кто вы, и сообщите цель своего визита, — чопорным тоном потребовал нас назваться и предъявить паспорта перенесший кучу пластических операций, включая пересадку вместилища мозга, английский дворецкий.

— Избранная и ее священный зверь прибыли с дружеским визитом, — бесшабашно отозвалась ему русская народная поговорка «пропадать, так с музыкой».

В ответ мне вежливо кивнули и предложили сдать оружие. Я села на ступеньку, скинула тапочки и стянула с ног носки. Подойдя к ответственному за чистку серебра в приличном доме и держа их на вытянутой руке, как сапер мину, я расстроенно сказала:

— Вот, заберите, их можно использовать в качестве бумеранга. Только держите аккуратнее, а то о края их дырок порезаться можете.

Мордоворот сохранил каменную физиономию, двумя пальцами взял «грозное оружие в руках аборигенов Австралии» и, величественно кивнув, прогрохотал:

— Прошу вас следовать за мной.

Я прыснула в кулак и, переглянувшись с едва сдерживающим ржание Сосискиным, вошла в святая святых Темной империи. Поднявшись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, наш провожатый остановился у деревянной двери, осторожно постучал, открыв ее, угодливым голосом пролебезил:

— Мой лорд, к вам Избранная и ее зверь с визитом, — и отступил, пропуская нас вперед.

Проходя мимо него, я не удержалась и оттянула бабочку — уж больно было интересно: на резинку она крепиться или нет. Дождавшись шлепка, я удовлетворено прицокнула и великосветским тоном, жеманясь, пропела:

— Благодарю вас, любезнейший. Если надумаете менять работу, то я с радостью приму вас к себе на службу в качестве вышибалы для подгулявших гостей. — И, пока мне не дали по рукам, быстро влетела в комнату, подталкиваемая сзади головой Сосискина.