Кто же знал, что парень приставлен контролером⁈ Да еще изначально негативно настроенным к его службе.

Об этом Генрих Григорьевич узнал от самого товарища Сталина, когда его «вызвали на ковер» вместе с собственным начальником. Старания Ягоды, его труд, вменили ему же в вину! Не такого ожидал мужчина, когда с усердием принялся за очищение страны от вредителей и предателей.

Тогда, после выволочки от генерального секретаря, Генрих Григорьевич вернулся в свой кабинет и тут же вызвал к себе начальника следственной части. Приказав тщательно следить, с кем общается в управлении парень, что его интересует и как реагирует на работу сотрудников, но не мешать при этом, Генрих Григорьевич отпустил подчиненного. А сам задумался, что ему делать. Весь его опыт говорил — надо надавить на парня. Найти рычаг влияния, а еще лучше очернить и устранить. Но только для этого необходимо собрать информацию, причем желательно втайне от парня, чтобы он не побежал к товарищу Сталину жаловаться.

И тут как на удачу Винокуров перестал давить, освободив время мужчины. Что позволило лично найти исполнителей для слежки и не привлекающего внимания опроса окружения студента.

Первые результаты были неутешительны. Парень — отличник учебы, комсомолец, состоит в партии, член ЦКК. Серьезно продвинулся. Кроме того знаком с начальником ВВС Барановым, написал несколько книг для популяризации советской промышленности и просветительской деятельности касательно идей коммунизма. Понятно, почему его заметил генеральный секретарь. К тому же в хулиганстве, бандитизме или участии в сомнительных инициативах не замечен. Вообще со сверстниками почти не общается. У кого не спросишь — положительный аж до тошноты. Нет, есть и те, кто парня не любит, но лишь из зависти. Улик против него нет.

Генрих Григорьевич уже совсем было отчаялся и хотел всерьез ухватиться за ложные доносы завистников, хоть это и очень опасно — если вскроется, Ягода потеряет все и в том числе жизнь. Но тут его люди перешли к изучению прошлого близких парню людей, и тут же вскрылось, что отец студента сочувствовал правым идеям! Более того, покинул партию, когда начали давить оппозицию. Не иначе, чтобы уйти от справедливого правосудия! Да еще и о товарище Сталине высказывался крайне не лестно. Пусть это было давно, и сейчас Огнев-старший держит язык за зубами, но назад в партию-то не вернулся! И с парторгом завода отношения у него натянутые. А вот отношения между отцом и сыном — самые теплые. Ну и как не ухватиться за это? Ведь получается, что студент-то — скрытый враг. Втирается в доверие к товарищу Сталину, чтобы добившись большого влияния ударить в спину!

— Ну, теперь ты у меня уже не отвертишься, — потер довольно руки Генрих Григорьевич, подписывая документ об аресте Федора Огнева. — Начнем с твоего отца, а там уже и до тебя, щенок, доберусь.

Начало декабря 1930 года

Трагедия случилась через день после моего похода к товарищу Сталину.

Я только вернулся из Кремля и собирался поужинать, как в дверь громко забарабанили. Открывать пошел отец. Мама встревоженно выглянула из кухни, прижимая к себе любопытную Настю.

— Кто там? — спросил батя.

— Откройте, ОГПУ! — раздался требовательный голос.

Уже приученные к тому, что обычно из этой организации приходят ко мне, отец спокойно открыл дверь. Я же торопливо прожевал кашу и поспешил в коридор. Как и родители, посчитал, что что-то срочно понадобилось или товарищу Сталину или тому же Вышинскому. Хотя можно ведь было и позвонить. Но опять же, я тоже думал, что нежданные гости пришли ко мне.

— Федор Иванович Огнев? — спросил рослый парень с угрюмым лицом и сбитыми костяшками на руках.

— Он самый, — удивленно ответил батя.

— Вы арестованы, — как гром среди ясного неба прозвучал голос ОГПУшника.

Он тут же стал крутить отцу руки, но тут подоспел я.

— Предъявите ваши документы, — перехватил я его за кисть, привлекая внимание.

Тот попытался отмахнуться от меня, но занятия в секции не прошли для меня даром. Пусть он и выше и сильнее, однако мастерство бьет голую силу. Что я тут же и доказал, заломив вторженцу руку за спину. Тот зашипел от боли и принялся угрожать.

— Вы оказываете сопротивление агенту ОГПУ! Я вас арестую за пособничество преступнику!

— До вынесения решения суда мой отец не может считаться преступником. Предъявите документы! Откуда мне знать, что вы нам не врете?

— Тсс… В кармане… Нагрудном, — процедил парень.

Отпустив его, я дождался, пока тот достанет корочки и покажет мне их в развернутом виде. После чего задал новый вопрос.

— За что вы хотите арестовать моего отца? Вы обязаны озвучивать причину!

— Участие в оппозиционной деятельности и подготовка контрреволюции, — буркнул агент, после чего сунул руку под шинель и тут же достал револьвер. — Руки вверх! Не сопротивляться. Иначе открою огонь на поражение!

Я нахмурился, но спорить не стал. Сзади ахнула сдавленно мама.

— Огнев, вы идете со мной. А ты… — тут парень посмотрел со злостью на меня. — Пока живи. И за тобой придем.

— Хоть одеться дай, — пробурчал отец.

— Так дойдешь. Не растаешь.

Я посмотрел ему в глаза и понял, этот стрельнет. И сомневаться не будет. Батя понял то же самое, потому больше спорить не стал. Когда они ушли, я первым делом бросился к телефону и набрал номер секретаря товарища Сталина, мысленно молясь всем богам, чтобы тот еще был на месте. Мои молитвы были услышаны, и товарищ Агапенко даже подтвердил, что и Иосиф Виссарионович еще работает. Не теряя времени, я оделся и кинулся обратно в Кремль. Действовать нужно быстро!

Казалось так, как я бежал сейчас, я не бегал никогда. Моего отца могли взять лишь из-за одного — как месть за мою деятельность. Иных причин я не вижу. А раз так, то кто мог отдать подобный приказ? Лишь кто-то из верхушки ОГПУ, под которым «закачалось кресло». И этот неизвестный может действовать очень жестко и даже жестоко. Сейчас отца отвезут в Бутырскую тюрьму и просто выбьют из него необходимые показания. После чего и мое вмешательство в процесс задержания припомнят, выставив как пособника. Уверен, тот агент действовал по самому жесткому сценарию задержания не просто так. Хотел спровоцировать меня, и у него получилось! И ведь взяли отца не где-нибудь, а дома у меня на глазах. Лишь если я сейчас первым доберусь до Иосифа Виссарионовича и все расскажу, есть шанс, что все обойдется.

Не успел. Когда я забежал в приемную Сталина, Агапенко сказал, что у него посетитель. И после доклада о моем визите Иосиф Виссарионович далеко не сразу меня принял. А когда я все же получил разрешение войти, внутри уже стоял какой-то мужчина. В возрасте, лет сорока, ушастый и худой, с короткими усиками и простоватым лицом, больше подходящим какому-нибудь деревенскому пастуху, чем государственному деятелю.

Я успел заметить в его глазах искру превосходства и самодовольства, которую он постарался тут же погасить.

— Товарищ Огнев, — протянул Иосиф Виссарионович, смотря на меня нечитаемым взглядом. — Вы что-то хотели срочно доложить? Так внезапно практически ворвались в мой кабинет…

Я снова посмотрел на незнакомца, и собравшись с мыслями, кивнул.

— Да, товарищ Сталин. Только что сотрудник ОГПУ в грубой форме арестовал моего отца. Он не показал своего удостоверения, пока мне не пришлось применить силу. Затем под угрозой револьвера забрал его с собой. В чем бы его ни обвиняли, такие действия недопустимы.

— В действиях сотрудника ОГПУ действительно придется разобраться, — бросил взгляд на незнакомца Иосиф Виссарионович. — И это будет произведено, — надавил голосом Сталин. — Однако, само по себе сопротивление сотруднику ОГПУ недопустимо.

— Никто и не сопротивлялся, — возразил я. — Как я и сказал — он не показал свое удостоверение. Откуда нам было знать, что он не самозванец?

— Но когда вы узнали, что он не врет, почему ваш отец сразу не пошел с ним? — спросил товарищ Сталин, показав свою осведомленность о задержании моего отца.