Когда мы вернулись, было уже пятое ноября. Через день ожидался праздник и поэтому с подготовкой отчета я не стал торопиться. С Андреем договорились начать его писать уже после дня Великой Октябрьской Революции, а до этого момента просто отдохнуть.

Из родных особенно была рада моему возвращению Люда. Два месяца с лишним не виделись и успели друг по другу соскучиться. Животик у нее только начал округляться, но даже в обычном платье еще был незаметен. А вот страсти в ней накопилось много, что она мне и показала в первую же ночь. Я даже испугался, что мы можем родителей или Настю разбудить. Родители ладно, а вот показывать малолетней сестре, чем по ночам иногда занимаются взрослые, мне не хотелось. Снова вспомнилось мое желание отселиться в отдельную квартиру. Как бы еще это сделать. Кое-какие мысли у меня появились, но стоит их чуть получше обдумать, посмотреть, не противоречат ли они текущим законам и, если нет, будет у нас с Людой свое жилье!

Праздник прошел торжественно и весело. Сначала был парад и массовое шествие. Мы шли вместе с Говориными по Красной площади мимо Кремля. Я впервые смотрел на товарища Сталина из толпы и, если бы не знал, что он стоит на специальном балконе вместе с другими членами Политбюро, то мог бы и не узнать его. Издалека его фигура была маленькой, и спутать с кем-то похожим было довольно легко.

Неожиданно встретился с Борей там же на площади. Учитывая количество народа, это было настоящим чудом. Давно я друга не видел. Тут же договорились встретиться с ним — Борис хотел что-то обсудить по ракетам. Как я понял, им в КБ сказали, что допуск у меня есть и в случае каких-либо затруднений они могут обращаться ко мне напрямую. Что именно вызвало проблему, Боря не сказал, слишком было много вокруг людей, но судя по намекам — что-то у них не ладилось в конструкции. Уж не знаю, чем я смогу помочь, не иначе уповают на меня только из-за того, что я «автор» и инициатор их группы.

Друг пришел ко мне домой на следующий день.

— Привет, — скидывая пальто, сказал Борис. — Ты один?

— Нет, с женой, — ответил я, закрывая за ним дверь. — А что?

— Вопрос есть, без лишних ушей.

— Я мог бы и в ваше КБ подъехать.

— Не, — замотал тот головой. — Нам Александр Анатольевич сказал, чтобы мы тебя к себе не звали. Если возникают сложности и вопросы, на которые ты можешь ответить — я к тебе домой должен идти.

Я удивленно посмотрел на него, ожидая пояснений.

— Александр Анатольевич — это сотрудник военной контрразведки, — пояснил Борис. — После того случая, с покушением на тебя, было принято решение не «светить» твое участие в группе. А мы с тобой друзья и встреча на дому не вызовет ажиотажа. Мало ли о чем мы могли говорить. Пока что, официально, ты к группе больше никакого отношения не имеешь.

Ага. Вот оно как. Ну да, людей на постоянной основе ко мне приставлять для охраны видимо не стали. Убедились, что больше за мной никто не следит, и сняли «наружку». То-то никакой слежки я в поездке не замечал, не то что когда в отпуске был. Наверное еще и информацию о моем «отстранении от разработки» врагам слили, чтобы уж точно накладок не было. Ну, мне же лучше.

— Так что у тебя за вопрос? — спросил я, когда мы прошли в мою комнату и остались наедине.

— Ты же в курсе, что кроме нас ракетами занимается еще и Глушко? — я кивнул. — Так вот, он тоже перешел на жидкое топливо, хотя изначально у него двигатели были от электрической реакции. Но Глушко использует ядовитые и опасные вещества. У нас более безопасный бензин применяется. Однако дело даже не в этом. Ракетный двигатель мы создали и успешно испытали. Сейчас идет работа сразу в двух направлениях — над самолетом и установкой залпового огня. С самолетом мы разберемся, а вот для установки надежность ракет совершенно недостаточна. Как нам сказали, идея там твоя — сделать пакет из нескольких ракет с нашим двигателем, поставить на грузовое шасси и при необходимости такая установка может атаковать противника, выпуская сразу залп ракет, так? — пытливо посмотрел Борис на меня.

— Все верно, говорил я такое.

— И тут возникает проблема, — заявил мне друг. — Ракеты-то на жидком топливе. Заранее их заправить можно, но установка-то должна ездить, в том числе по бездорожью. И как показали испытания, в этом случае часто происходят мелкие поломки двигателя. То шланг подачи топлива ослабнет и даст течь. А потом старт — и вся установка горит. Если же двигатель Глушко используется — вообще труба, отравится расчет. То при заправке меньше бензина зальют, и при тряске образуются пары, которые при старте ракеты взрываются, уничтожая установку. Короче, нам сказали повысить надежность. Но конструкционно в двигателе у нас и так все сделано максимально надежно. Проблема в исполнении. Может, ты сможешь донести до наших военных эту мысль?

Я лишь озадаченно почесал макушку.

— Неужто они сами этого не понимают?

— Я не знаю, что они понимают или нет, — раздраженно сказал Боря, — но крови нам они попили немало.

— Поговорить могу, а с кем?

Борис назвал мне несколько имен, которые я тут же записал себе в блокнот. Даже не знаю, как это назвать. Тугоумие? Или скрытый саботаж? Не зря же англичане так нервно среагировали на то, что у нас начали над этой темой работать. Может, подкупили кого, чтобы сорвать работы в этом направлении.

Уже провожая Бориса, я вспомнил о твердотопливных ракетных двигателях. В космических программах их почти не использовали, а вот для военных целей это может быть выход. Сказал Боре подумать в этом направлении, вроде как они должны быть более надежными. Пришло время озадаченно чесать макушку уже другу. Он обещал подумать, и на этом мы и попрощались.

Сразу же после его ухода никому я звонить не стал. Раз уж меня «шифруют», то не стоит давать столь явный след ни для кого. А то сложить два плюс два: приход ко мне Бориса и тут же мой звонок, много ума не надо. Да и стоит ли звонить именно тем военным, кто недовольство высказывает? Если там реально саботаж, то это дело ОГПУ. Вот только обращаться к Берии мне не хочется. Ну, не напрямую уж точно. А вот передать письмо через того же Савинкова можно. Это я и сделал на следующий день к вечеру.

Время отдыха прошло, пора было садиться за отчет. Но сперва — я отправился в Кремль за материалами по батуту, которые мне передал Лев Михайлович. Очень уж мне хотелось посмотреть на фотографии и видеосъемку, что у него получилось из моей идеи. Последнее я от него и вовсе не ждал — ведь для того, чтобы снять даже короткий ролик, тут нужна не просто камера, а оператора найти сначала, который умеет с ней обращаться. Кинохронику уже снимают, военные вовсю используют кинооператоров для фиксации испытаний новой техники — самолетов, бронемашин и иных новинок.

Придя в свой кабинет, который никто в мое отсутствие не занимал, чего я втайне опасался, я нашел лежащий на столе пакет и большую бобину с пленкой рядом с ним. Подойдя ближе, я поднял бобину и взвесил в руке.

— Блин, — вырвалось у меня, — и куда мне с тобой идти, чтобы посмотреть?

Простое ознакомление с результатами испытаний батута грозило вылиться в целый квест.

Ноябрь — декабрь 1931 года

К счастью все оказалось не столь сложно, как я опасался. Все-таки подобные бобины с кинопленкой не впервые приносят в Кремль для отчетности. Не идти же видным членам партии, тому же товарищу Сталину, в кинотеатр или на киностудию для их просмотра?

Как только мне пришла в голову эта мысль, хватило одного звонка Агапенко, который подтвердил, что в Кремле есть специальная комната для просмотра кинопленок и даже маршрут подробно описал. Ну а там уже я спокойно дошел до нужного места, познакомился с его «хозяином» — Кондратием Митяевым и, с удобством расположившись в кресле, посмотрел снятое видео.