Они рассчитывали, что отряды пехоты уже заняли свои позиции и ждут сигнала. Конечно же, здесь не только Ильнар владел стрельбой из лука, этому навыку обучали всех в каждом взводе, просто не у всех это получалось действительно метко и виртуозно. В случае, если одноглазого стрелка серьёзно ранят или даже убьют, сделают что-либо, помешав дать сигнал, то тогда это мог сделать кто-то другой.
Ответственность сперва ложилась на плечи генералов, если они окажутся неспособны, то в очереди были Нина, молящаяся шёпотом Арекса и сам Тиль, следом уже некоторые участники Восьмого Взвода, чередовавшиеся затем с Кифлером, Эрвудом и Такадой. Метатель как раз замыкал общий список из двадцати человек диверсионной группы. Швырялся лезвиями-то он метко, а вот лучника достойного из него не получилось.
Однако же Крэйн вполне мог на него рассчитывать, даже если их всех перебьют и он останется один. Уж натянуть тетиву вверх, дав долгожданный отрядами залп зажженного зелёного пламени он определённо будет способен с должным успехом. Рихард бы попросту не взял кого-то, кому не доверяет или в ком был бы неуверен.
У него даже была небольшая беседа с Тилем Страйкером, ведь за паренька всерьёз беспокоились его сослуживцы. Но в разговоре тот держался неплохо, уверял, что сможет держать меч и щит, что справится с эмоциями. Что, даже оставшись последним, не будет в ярости резать и колоть врагов собственноручно, а сделает всё, чтобы в первую очередь как раз подать сигнал опалённой стрелой, отдавая отчёт в важности миссии и структуре их плана.
Капитана Крэйна вполне удовлетворили его ответы и серьёзный сапфировый взгляд воина, потерявшего близкого родного брата, но находящего-таки в себе силы не валяться, убитым горем, а как-то жить дальше. Впрочем, на самом деле, в случае успеха их миссии, как жить дальше Тиль не особо представлял.
Сейчас он хотел отомстить за брата, а когда осада кончится, то даже не знал, останется ли служить. Впрочем, и возвращаться ему было некуда. Как говорил Такада, были лишь варианты стать чьим-то подмастерьем, уйдя в ремесло. Либо был ещё шанс как-то себя проявить и заделаться пажом к кому-то из рыцарей.
В конце концов в отрядах, которые придут сюда им на помощь, будут такие благородные воины, как Оскар Оцелот, чьим оруженосцем быть тоже вполне неплохая перспектива. Однако, оставлять своих Тиль тоже не хотел. Они всё-таки сблизились, как одна семья за всё время, что жили вместе. Были и свои радости, и свои разногласия, однако Шестой Взвод был скорее дружен, нежели делился изнутри на какие-то коалиции или компании.
А теперь, когда их стало меньше, они и вовсе были сплочённее, нуждались друг в друге и поддерживали сослуживцев так, как могли. Такада, например, был по натуре малообщителен, чуть что любил отшутиться да отмахнуться, не идя на контакт, показывал свою независимость, хотя в том бою на самом деле прикрывал спины своим, защищая метательным оружием, следя за ситуацией. Любившая вздорить и спорить острая на язык Арекса стала как-то помягче и повнимательней. Нина и вовсе носилась с каждым, как старшая сестра, старалась привести в чувство, обнять, поговорить или даже просто выслушать.
— Вот, ты же у нас из элитной богатой семьи, — тихо говорил Такада, подсев к Ильнару, — аристократ Кхорна, уважаемый человек, что ты здесь забыл? Зачем идёшь на смерть? Зачем служишь в гвардии? Тебя же не как близнецов по воинской повинности отправили, не в силах уплатить налог, сам пришёл! — неоднократно уже интересовался он за минувшие годы, в надежде, что хотя бы сейчас, перед возможной смертью кого-то из них во время боевых действий, получит, наконец, вразумительный ответ.
— У вас там в Унтаре, небось, ворон нет… — вздохнул Ильнар, — У нас же есть выражение такое «белая ворона». Его я слышал дома в свой адрес за глаза чаще, чем собственное имя. Меня холили и лелеяли, честно говоря. Сюсюкались, не представляешь как! Няньки, мамка, старшая сестра… Быть первым мальчиком и наследником в семье — это для родных большая радость. Но меня всегда… смущало что ли, поначалу, потом уже совсем в корни злило это отношение. Всё делали за меня. И на коня посадят, и на дуэль за меня кого-то пошлют в случае обиды, и накажут вместо меня придворного мальчишку. Ну, куда это годится? Эльфийское воспитание. Не выносил я этого. Сам старался за себя постоять, да не выходило же, кто б меня учил драться или седлать коня… Ногу сломал на верховой езде, глаз на стрельбище потерял… Мороки со мной было… Только и слышал «ну, куда ты лезешь», «ну, зачем тебе это». Всё не так. При гостях, едва выйду из комнаты, только и обсуждали, какой я расту «не такой». Всегда был не таким, как хотелось родителям, — морщил он нос, — Не тот характер, не те амбиции, не те интересы… Рос, как приёмный, словно в совершенно чужой семье. В Бреттенберге ещё говорят «чёрная овца».
— Да-да, — криво усмехнулся щур, — знаю такое выражение, а у нас говорят «в семье не без урода», хе-хе. Сам не слишком радовал отца, он вообще нас с другими сыновьями не замечал кроме первенца, как раз, вот ему был почёт и хвала, что бы он ни делал. Всегда пример для нас. А мы так… свита для него, как для принца, — томно выдохнул он, — нам с остальными братьями ни любви, ни ласки не доставалось, одни насмешки…
— А вот меня, как раз, как старшего сына любили, оберегали, но чем старше становился, тем чётче видел, что за всем этим скрывается какое-то полное неверие в меня. Помнишь, что нам Стромф о детстве рассказывал? Какой был неуклюжий, нескладный, так это всё ерунда в сравнении с моими «приключениями». Поранил руку — сразу трагедия, врача, несколько дней даже во двор не выйти. Укусил крот, так целую дивизию могли вызвать гонять и истреблять этих зверьков. И всё порицали, что бы я не делал, будто это всё заранее обречено на провал. Вот представляешь? Как бы и души не чаят, но сюсюкаются, прям как с младенцем беспомощным! Куда это годится? Относились, как к неумехе, как задохлику… Толку там оставаться? Потом я подслушал разные их опасения на мой счёт. Говорили, что казну растрачу, что ничего делать не научусь, ни чего не добьюсь… Как меня надо выгодно женить на элитной даме, к кому пристроить фаворитом… А я им назло стрелять выучился, выиграл подряд несколько турниров, приехал в Олмар на состязание, и здесь тоже почётное третье место взял. Мне капитан Крэйн и предложил стрелком во взвод, я, не шибко думая, и согласился.
— Стало быть, доказать им жаждешь, что на что-то годен? Что заслуживаешь их похвалы и наследства? А турниры их типа не убедили? — удивлялся Такада, — Я хочу прославить имя рода, а ты, скорее, показать, что на что-то годен, да?
— Они сюда даже не поехали меня поддерживать после местных побед. Говорили, ерунда всё это по мишеням да яблокам стрелять, что занимаюсь неподобающей аристократу лабудой, посмеивались и только и предлагали посещать балы да знакомиться с девицами баронов и помещиков. Но были рады, что я хоть чем-то занялся, что начинало получаться… не знаю уж, чем их удивить, мне просто без них гораздо легче. Без сюсюканий, без присмотра на каждом шагу, без оберегания этого чрезмерного и без вот того, когда всё делают за меня! И мундир застегнут, и волосы причешут, и шнурки завяжут. Как глаз потерял, мне вообще самому ничего делать, мол, не велено. Всюду опасности, а потом говорят, что добиться ничего не смогу, ну ты послушай, какие лицемеры с двойными стандартами!
— Так, — раздался прервавший их голос Крэйна, обращённый ко всем в лодке, — Действуем по плану, как договаривались. Эрвуд, бери ящик яблок, будешь сходить первым, пусть они сразу видят припасы, а не лица наши разглядывают, — переходил он на почти шёпот, отдавая распоряжения, ведь они уже практически вплотную подбирались к лагерю.
Видимость здесь была футов на пятнадцать вперёд, не более. Где-то вдали у берега стояли лодки да плоты, на которых вражеские войска сюда прибыли и сплавляли по воде свои припасы, а на самом побережье, покрытом притоптанной и примятой травой виднелись очертания палаток, пьющие люди возле костра, натянутые верёвки меж деревьями, на которых висела одежда для просушки, походные полевые печи, где скворчали простецкие блюда из мяса, переворачиваемые плоскими металлическими лопатками и ножами.
