А еще хан увидел ямы, что до этого часа никто их рассмотреть не мог, настолько хорошо они были прикрыты — кто из всадников обратит внимание на участки покрытые густой сухой травой, каких полно везде — солнце изрядно припекает, лето в разгаре. Там в предсмертных мучениях бились кони и люди, и в этот момент урусы дали еще один устрашающий залп — из стволов пушек и ружей выплеснулись клубы белого порохового дыма, полностью закрывшие вражеские укрепления.

— Отводи конницу, пресветлый хан, твоих лучших воинов просто перебьют безнаказанно!

Возникший рядом Досим-бей буквально прошипел сквозь стиснутые зубы, лицо советника было бледным, на нем застыла ужасная тревога. Шергази-хан понимал, что сам выглядит не лучше, и уже было открыл рот, чтобы громко отдать приказание, но его конники сами осознали свое горестное положение — храбрые узбеки и отчаянные туркмены уже заворачивали коней, чтобы устремиться в бегство. И тут русские снова дали залп, и теперь хан воочию увидел какое жестокое избиение получили его лучшие войны — и прикрыл от накатившего горестного бессилия глаза.

— Урусы ловко стреляют, быстрее наших воинов — те за это время не успели бы перезарядить свои пищали и раздуть фитили. А тут пушки — и они смертоносны для наших праведных воинов.

— Зато теперь мы знаем, на что они способны, — с яростью на исказившемся лице произнес Шергази-хан, с трудом сдерживая накатившее на него бешенство. И громко приказал:

— Кулун-бей! Бери две тысячи туркмен и атакуй гяуров у селения — там протока мелка и берега пологие — скот гоняют беспрепятственно. Ворвись на тот берег и заходи гяурам в спину! А ты, Ходжа Назар, бери еще две тысячи узбеков и всех каракалпаков, и делай вид, что снова собираешься атаковать — но к укреплениям близко не подходи, под пушки не подставляй воинов! А тебе, Ходжа Ишим, надлежит привести отступившие тысячи в порядок, и как только гяурам нанесут удар в спину, поможешь Кулун-бею!

Шергази-хан воевал не раз, и с его сабли стекала вражеская кровь. Потому понимал, что врага нужно растянуть, он не может быть везде сильным — тем более, что неверных втрое меньше, чем хивинцев. А вогнутая к селению излучина протоки как нельзя лучше подходит для этого — конница легко спустится в обмелевший, и местами почти сухой рукав реки, легко поднимется на берег, не снижая бега горячих коней, и начнется рубка.

— Думаю, что гяуры к этому приготовились…

— Что ты понимаешь, Досим-бей, в войне?!

Шергази-хан вскипел, но сдержал себя усилием воли. Он понимал, что его советником движут интересы дела, и забота о них, дабы хан не пострадал. Но советник сарт, он никогда не воевал и не командовал даже сотней, а потому даже юз-баши его назвать было нельзя.

— Сейчас сам все увидишь собственными глазами!

Волна хивинской конницы отхлынула от укреплений, порядком проредившая свои скопища в первой атаке. Зато навстречу ей накатывала вторая волна, что должна была показать набег, но не довести его до конца. А вот третья волна всадников устремилась намного южнее — сотни коней скатывались в излучину, всадники их горячили плетьми, и вскоре протока взметнулась в небо миллионами брызг…

— Действительно, очень жарко горит, куда там дровам, — царь Петр Алексеевич пошурудил в очаге длинной кочергой, отпрянул от жаркого пламени, вытер выступивший на лице пот платком, что протянул ему генерал-адмирал Апраксин.

Любопытен был с детства русский государь, сам все проверял, везде лез — так и тут, узнав про «опреснитель» и имея на руках его чертежи, немедленно воплотил задумку в жизнь собственноручно, хотя время зело берег, не хватало ему часов для нужд государственных. «Змеевик» сам скрутил, крышку отковал на самый большой котел. Печь только не стал складывать — приказал подходящую разобрать и котел в нее поставить, щели замазав. Уж больно ему не терпелось изобретение проверить. Бочку с Балтийской водой повелел привести от залива, и, недолго думая, еще два приличных ковша соли в нее высыпал, чтобы солоноватой была еще больше. Попробовал рассола и скривился, выплюнув, произнес — «пить невозможно эту мерзость».

— Где он сей горючий камень нашел, лейтенант?

Давыдов распрямил плечи и выгнул грудь от горделивой радости — не зря спешил в Санкт-Петербург, государь послание оценил и следующий чин ему даровал — а скуповат он на них был, как и на деньги. Да и не мудрено — ведь с каждым повышением по службе и оклад денежный вырастал, а где столько рублей напастись, чтобы всем увеличенное жалование выплачивать, казна чай не бездонная.

— От нового места крепости на склоне оврага большой пласт сего каменного угля выходит, кирками его и ломали. А еще солдат один сказал князю, что и под Москвою сей камень есть, о том и казак донской говорил ему же, что прорва сего «горючего камня» на Дону да в верховьях Кальмиуса-реки, казаки его порой находят и топят, плохо там с дровами.

— Ромодановскому отписать немедля — пусть сей уголь ищут, а то все бока в Первопрестольной отлежали, дармоеды. А про донских казаков ведаю, раньше было недосуг, а теперь пусть поищут — мыслю, большую пользу принести «горючий камень» может. Пусть не при нас — но потомкам нашим он зело пригодится в делах всяких.

— Хорошо, государь, — кабинет-секретарь Макаров поклонился, он как тень всегда следовал за своим повелителем. И никогда ничего не забывал — всегда отписывал нужную бумагу, которую царь подписывал коротко — «Быть по сему. Петр».

— Вроде закапала вода из трубки, государь, — негромко произнес Федор Матвеевич, приглядевшись к подставленному стакану — там набралась уже четверть. А котел только забурлил, и капли стали падать все чаще и чаще, став понемногу уже тонкой струйкой.

— Вот сейчас и отведаем, — Петр взял стакан и отпил немного, от удивления на царственном лице выгнулась бровь. Выпил еще, но побольше — добрый глоток. Протянул стакан Апраксину:

— Отпей, Федор Матвеевич. Зело удивительно, ведь соленая до жути была — пить невозможно. А сейчас весьма приятственна на вкус. Вот так чудо — перегонный куб князя Бековича!

— Да, недурна водица, государь. Теперь даже там, где воды пригодной нет для питья, одна соленая, то везде такие котлы ставить можно, и гарнизон там держать — от безводья не умрут. И сад разбить с огородами можно, полив обеспечив, и любую пустыню озеленив. И на кораблях держать в запасе одну такую установку — мало ли штиль в океане, а вода в бочках затхлой станет. А эта штука команду от смерти спасет. А мешков с углем этим в трюм хоть сотню запихать можно, и печь железную поставить с котлом.

— Верно мыслишь, адмирал, — Петр улыбнулся, и негромко произнес, обращаясь к Апраксину и Макарову, а также кивнув свежеиспеченному лейтенанту Давыдову, что застыл изваянием:

— Пойдем по чарочке опрокинем за чин лейтенантский, да за здоровье князя Александра Бековича-Черкасского — то пули свои дивные изобрел, то теперь «опреснитель» этот. Таких людей близ сердца держать нужно, чтобы под рукой были. Но нужда в этом золоте вышла, вот и пришлось отправить в дорогу, Иркет этот найти надобно до зарезу. Золотишко для чеканки червонцев нужно, будут и у нас дукаты для расчетов. А князь его найдет — теперь в том уверен…

Петр Алексеевич залпом выпил добрую чарку водки, анисовую он почитал больше других. Кхекнул, взял из поставца трубку с длинным чубуком, прикурил от горящей свечи.

— Пиши, Макаров, не ровен час, забуду. Повеление мое астраханскому обер-коменданту Чирикову. Надлежит ему крепость святого Петра «опреснителями» этими гарнизон снабдить в должном числе, чтобы служивым людям в воде недостатка более не испытывать и не умирать от жажды как прежде случалось. И пусть сад разобьют там добрый с огородами — буду там, полюбуюсь. А воду для полива из Астрахани привозить можно — две сотни бочек из реки начерпать да на бусе доставить, а в крепости емкости подземные для ее хранения сделать. И раз в седьмицу, когда море спокойное в плавание отправлять. И дома строить, церковь, кабак опять же — все мы люди грешные, а солдату и барабан потеха.