А вот с этим у него были значительные трудности. Все дело в том, что с бухарскими эмирами хивинские ханы исторически враждовали, хотя происходили родом от младшего брата легендарного Батыя Шибана, сына Джучи, что являлся первенцем «Потрясателя Вселенной» Чингисхана. В прошлом род Шибана разделился — Арабшахиды взяли власть в древнем Хорезме, а Шейбаниды закрепили за собой земли в Мавераннахре, не менее влиятельной и старинной области, в которую в свое время вторгался знаменитый завоеватель Искандер «Двурогий» — так называли Александра Македонского.

И резались между собой «чингизиды» весьма увлеченно, мирясь на какое-то время, если дела у них начинали идти скверно. Силы были практически равные, хотя Хорезм, после разгрома его Чингисханом, за четыре прошедших века едва восстановился, да и населения в нем было втрое меньше, чем у соседа — эмира «Благородной Бухары».

С севера и юга, охватывая полукольцом, наседали кочевые племена казахов «младшего» ЖУЗа, и воинственных туркмен. Впрочем, наскоки и набеги шли вяловато, и без сильного натиска, степнякам «кайсакам» самим приходилось отбиваться. С запада и севера их начали теснить своими городками подданные московского царя — яицкие и сибирские казаки, башкиры и калмыки хана Аюки. А с востока приходили тысячи конных воинов в железной броне — Джунгарское ханство объединенных ойратских племен оказалось для казахов страшным и могущественным врагом, захватившим большую часть восточных земель «серединного» ЖУЗа. Джунгары успешно воевали даже против китайских полков, что были отправлены против них из «Поднебесной» империи Цин.

Туркменам приходилось не слаще — в северную часть древнего Хоросана постоянно вторгались войска персидского шаха и воинственные афганцы, громя кочевья и поселения, безжалостно грабя, разоряя, предавая все «огню и мечу», захватывая полон.

В общем, кровавое «веселье» по всей «Великой Степи» и южным песчаным пустыням шло уже довольно долго, прерываясь на короткие перерывы, когда то или иное государство или племя полностью исчезало из жизни. Не по своей воле, разумеется. Или вырезалось поголовно, либо продавалось в рабство. Захваченные земли немедленно делились между сильными соседями, и войны снова развязывались…

Момент для Русского царства оказался очень удобный — обеспечить себе влияние в Средней Азии можно было опосредованно, поддержав слабого властителя против его мятежных подданных. Так что заторопился князь Самонов вместе с Ходжой Нефесом в Либаву, где тогда находился царь Петр. И рассказал туркмен монарху удивительную историю.

То ли два, или полтора века тому назад несла река Амударья свои воды в море Каспийское, которое еще Хвалынским именуют. Но хивинцы построили на ней плотину и отворотили ее от моря, повернув в сторону озера, которое Аралом именуют. Отчего последнее наполнилось до краев, и бежали люди, бросив городки и поселения, над которыми сейчас гуляют волны, а порой бушуют шторма — ибо размерами это озеро стало походить на море дивное, среди пустыни раскинувшееся.

А если по той реке вверх идти, к горам, то за вершинами есть место, Еркетом именуемое, и там золота видимо невидимо, кошмы в реку бросают, и с трудом вынимаю, напрягая руки — настолько тяжелыми они становятся от золотых крупинок.

Петр Алексеевич удивился рассказу, но не сильно. Оказалось, что ранее за год ему сибирский губернатор князь Матвей Гагарин поведал о сем таинственном Иркете тоже, да и «дарья», то есть река, тоже присутствовала. И государь, отчаянно нуждаясь в золоте, принял меры.

В далекий Тобольск за Уральскими горами был отправлен полковник Бухгольц, которому было приказано набрать три тысячи ратных людей, с которыми отправиться по Иртышу вверх, к истокам и там найти город Еркет. И летом 1715 года экспедиция вышла в путь, пройдя полторы тысячи верст по реке, построили у соленого озера Ямышевскую крепость. Вот только зимовка оказалась погибельной — пришло войско джунгар и окружило русских. Те отчаянно отбивались, но в апреле прошлого года покинули крепость и вернулись обратно в Тобольск — семь сотен изможденных лишениями людей из тех трех тысяч, что пошли в сей несчастный поход. Новости об этом злосчастье Самонов узнал только в этом мае, собираясь в свою экспедицию вместе с Бековичем-Черкасским.

Кабардинский князь, капитан лейб-гвардии Преображенского полка, по своему чину полковнику равный, почти одновременно с Бухгольцем был отправлен в Астрахань. Там почти два года готовил экспедицию в далекую Хиву, основывая на восточном побережье Каспия опорные пункты для закрепления края. Все было готово, и казаки сушей, а войска морем отправились на казачий городок Гурьев в устье Яика, дабы оттуда пойти всей силой через огромную степь, чтобы добраться до Хорезма. Там Михайло Самонов думал обрести себе счастье и вожделенное богатство…

Но все надежды рухнули, и теперь три дня князь пребывал в полном расстройстве чувств. При отплытии русской флотилии из Астрахани, Бековича-Черкасского провожала супруга. Княгиня была дочерью воспитателя царя Петра, князя Бориса Голицына, и плыла на лодке вместе с отроковицами и сыном. Проводила в море и по возвращении на Волге налетел вихрь и опрокинул дощаник — жена и дочери князя утонули, а сына спасли рыбаки. И гонец со скорбной вестью отправился в Гурьев, нахлестывая коней. И прибыл лишь на день позже князя, и тот был настолько потрясен известием, что вот уже три дня доносились из его шатра стоны, вскрики да горестный плачь. И эта трагедия была воспринята во всем русском войске очень серьезно — слишком дурная примета, чтобы выступать в поход.

— Я сам огорчен до глубины души, княже, — Ходжа Нефес поклонился, все же по своему положению он был ниже принявшего христианство перса, хотя являлся выходцем из знатного туркменского рода.

— В поход выступать не стоит, князь Александр не в силах вести войска. От горя впал в безумие и еще вчера отрекся от принявшего его рода, назвавшись Девлет-Гиреем. Да, он по крови своей «чингизид», из славного рода Тука-Тимуридов, имеет полное право на любой ханский престол, будь правоверным. Но вот так громко заявлять о себе, настолько громогласно, пожалуй, все же нельзя.

— Лейтенант флота Кожин, что остался в Астрахани, уже объявил князя вероломным отступником и изменником, что замыслил передать русское воинство хивинцам. А тут такие крики, которые слышат многие. Государю Петру Алексеевичу о том непременно доложат.

Перс поджал губы — ситуация выходила и для него крайне неприятная. Казаки могут заподозрить его самого в тайном отступничестве, а это чревато большими сложностями. А ведь поход может и не состояться — и многие служивые люди вздохнут с нескрываемым облегчением. По лагерю ходили слухи, что хивинцы ждут русских в силах тяжких, собрав большое войско. Кроме того, сейчас июнь — самое жаркое время года, и любая затяжка с выступлением приведет к тому, что трава выгорит, и может начаться падеж лошадей. Да и колодцев на караванной тропе не так много, и вода будет большой проблемой — а без нее в пустыне не выжить.

— И что мы будем делать, сиятельный князь…

Вопрос туркмен не успел проговорить, как осекся — в шатре Бековича-Черкасского прогремел выстрел…

Помогите встать, что-то я ослабел за эти дни…

Голос князя прозвучал глухо и еле внятно, словно он впервые начал разговаривать — слова давались ему с трудом. Сиюнч и Ак-Мурза кинулись вперед и подхватили старшего брата под руки. Ноги, казалось, того не держали, но с каждым проделанным шагом Александр чувствовал себя уверенней. И, властно, поведя плечами, отстранил младших братьев — те покорно отступили, преданно смотря на князя.

— Прибраться! Яицких атаманов ко мне немедленно! Мы скоро выступаем в поход на Хиву!

Отрывистый голос предводителя, сухой и безжизненный, но властный, моментально привел суетящихся в шатре людей в полное повиновение. Кабардинцы тут же выбежали из шатра, а денщики живо засуетились. Порядок был восстановлен, а самого князя быстро переодели в чистое исподнее, помогли облачиться в мундир — на груди блестела серебром нагрудная бляха гвардейского горжета.