— К этому времени сотню твою, князь, вырубят подчистую, а тебя на аркане в плен уведут. Предводителя лишившись, нашему войску токмо один путь останется — отступать восвояси через пустыню, не солоно нахлебавшись, а хивинцы со всех сторон наседать начнут. Мало кто на Яик вернется — мои казаки может быть, да ногайцы — а шведы с пехотой и пушкарями полягут все до одного, да и с водой будет туго. Басурмане в пустыню своих всадников уже отправили — колодцы забьют, чтоб воду не достать было. А потом, как нас побьют, рабов пригонят и почистят.

— Скорее, так и будет, как ты говоришь, — не доверять бывалому атаману не имелось оснований, похоже на то и сделан расчет хивинцами. Пресловутое, известное всему миру восточное коварство во всей красе — когда стороны вроде находятся в равных условиях, но если одна из них нарушит условия, то сразу окажется в выигрышной ситуации. И грех этим не воспользоваться, раз противная сторона сама подставилась. Обычная вековая практика — горе побежденным!

— Хорошо, атаман — ты сказал, а я понял. Иди, и благодарю тебя. Предупреждению внял, и буду думать как коварство хивинское против них самих обратить, — поблагодарив атамана, Бекович уселся на ковер и стал с помощью палочек моделировать возможные ситуации.

По всему выходило, что Шергази-хан отказался от первого варианта действий, что произошел в иной истории — путем переговоров вынудить Бековича разбить войско на мелкие части и развести их по разным селениям, где их хивинцы попросту перебили.

А так все гораздо проще — захватить его на переговорах, внести в умы русских сумятицу и заставить отходить в пустыню, когда те припасы подъедят. Или обложить со всех сторон и со временем принудить к сдаче на милость победителя. Последнее являлось совсем странным словом к известным на всю Среднюю Азию разбойникам, которые для себя добротой считали продать пленника в вечную неволю тем же бухарцам или афганцам. И уже столетиями главным своим ремеслом почитали грабежи на караванных путях, работорговлю и набеги на соседей.

— Так, предположим, что атаман прав, — Бекович посмотрел на тенистый сад — густая листва хорошо защищала от палящих лучей солнца. — А матерый вояка вряд ли ошибается, иначе бы не водил своих казаков вот уже десять лет в набеги и походы. Тогда один вопрос — как продержаться под чинарами час времени, и при этом ухитриться разбить хивинцев и рассеять их по пустыне, если не удастся их всех истребить на месте.

— В эти игры, хан, я тоже играть могу, а восточное коварство во многом уступает западному вероломству. История тут много примеров дала. Да те же англичане всех азиатских владык в удобную для себя позу ставили. В коленно-локтевую, проще говоря, для «употребления» — и ничего те не могли сделать, били их нещадно.

Да и русские во время Туркестанских походов неоднократно сталкивались со скопищами тех же бухарцев и кокандцев, превосходивших по численности их отряды на порядок — и громили вдребезги, рассеивая. Даже когда тем же кокандцам удавалось окружить небольшие подразделения русских, как 4-ю сотню 2-го Уральского полка под Иканом, то ничего не могли поделать с отчаянно сражавшимися казаками. И пусть мусульмане были готовы принести себя в жертву, но что-либо противопоставить регулярной армии и казакам они просто не могли, только проливали без всякой пользы кровь на сухую землю и песок.

Сейчас ситуация для русских войск сложилась более чем выгодная, сулящая неплохие шансы для победы. Перевес у хивинцев в людях лишь двойной, но никакой роли он не играет. С луками против пушек и ружей с пулями Нейслера воевать не сможешь, туркмен и узбеков просто перебьют, что и показало недавнее сражение. Да и дух у врага не на высоте — сталкиваться в открытом бою с русскими они не желают, уже уяснили, чем такая стычка может окончиться для них. Потому и прибег Шергази-хан к «хитрости», и даже на Коране поклялся перед отправленными Бековичем мурзами, показав свое коварство — соблюдать клятву владыка Хивы не будет!

— А если…

Пришедшая в голову мысль поразила Бековича, и он принялся лихорадочно расставлять палочки, изображавшие противников, на земле — и начав их двигать, князь задумчиво пробормотал:

— А ведь мы всех хивинцев перебить здесь сможем, главное их миражом успеха поманить, да продержатся пару часов. Шансы есть, и очень большие — в общем, стоит рискнуть.

Бекович прикусил губу, прикидывая возможное развитие событий — картина предстоящего дела становилась более выпуклой, обретала вполне реальные черты.

— А ведь дело может выгореть!

От русского лагеря до таборов хивинского войска десять верст, или полтора фарсаха — место для переговоров как раз посередине. Хивинцы все прекрасно видят, и если хан замыслил недоброе, он даст тайный знак и наметом сорвется знаменитая туркменская конница — на чистокровных лошадях ахал-текинской породы, быстрых как ветер, им доскакать до места событий можно за десять минут.

То, что русские, в отличие от хивинцев его не видят, ничего страшного — услышат. Все дело в том, что у каждого солдата под мундиром будет спрятана пара пистолетов, и еще один открыто висеть на поясе в чехле. Хивинцы против них не возражали, прекрасно зная, что пистоли бьют на три десятка шагов. Но обычной пулей, а ведь там будет совсем иная, для которой и сотня шагов не расстояние.

Да еще много чего можно успеть сделать рано утром. Рощица чинаров и мазанка с уцелевшим дувалом за пару часов получат совсем иное предназначение, причем все штуки можно проделать на глазах хивинцев — те не должны ничего заподозрить. А там и будет все решено — будет ли он завтра жить, а значит одержит победу, или потерпит поражение, которое просто не переживет, и будет убит…

Князь обвел собравшихся на поляне офицеров, что сидели на коврах, поджав под себя ноги, тяжелым взглядом — те прения прекратили, прекрасно осознавая, что теперь не место обсуждения приказа, а его выполнение, как по присяге положено.

— Господа, у нас мало времени, а сделать предстоит очень многое. Нужно поторопиться — к восходу солнца все должно быть готово. Делайте все тихо — противник не должен заметить наших приготовлений. Особенно это касается твоих казаков, атаман!

— Не заметят — мы не раз такое уже совершали…

— Дай бог, но уходи тихо, и на юг. Если заметят, то воспримут твой уход или за бегство, или за экспедицию. Еще обрадуются, что мы сами себя на части делить начали.

— Сделаем, княже, как тати в ночь уйдем!

— Тогда хорошо — если казаки твои сделают то, что задумано — хивинцы от нас не уйдут. А теперь, господа офицеры, я сам доведу до вас диспозицию, и то, что всем нам свершить надобно…

«Это засада, уж больно хивинцы «радушие» свое четвертый день показывают гяурам. Так не бывает у разбойников — чисто восточный подход — наговорить кучу комплиментов, накормить, а потом перерезать глотку. Или шкуру содрать, как в моем случае».

Бекович бестрепетно смотрел в глаза хивинского хана — они были ровесниками, ну может быть Шергази был постарше на несколько лет. Вот только глаза владыки были немного растерянными, бродили из стороны в сторону. Никто из хивинцев, включая хана и его окружение, никак не ожидали, что в полуденную молитву зухр, вместе с хозяевами, на противоположном берегу арыка будут также открыто выполнять и прибывшие сюда «гости». Совершал обязательный для каждого правоверного намаз сам посланник «белого падишаха», оба его брата и десяток ногайцев и узденей личной охраны — все в расшитых праздничных халатах.

Вместе с ними молился пришедший из селения суфий с двумя учениками. Бекович заранее озаботился свидетелями, и за эти четыре дня беседовал с этим мудрецом многократно и весьма познавательно, приводя свои доводы в защиту учения про «джумхурию. Того самого, что легло в построение Муаммаром Каддафи «Джамахирии», первого опыта воплощения в жизнь исламского социализма, теория которого была изложена в его известной «Зеленой книге». И западным странам пришлось изрядно потрудиться, чтобы погубить Ливию — новоявленные ханы, пришедшие к власти при их вооруженной поддержке, сами разодрали процветающую страну в мелкие клочья, обернув «благо для всех» только к собственной выгоде.