— Но мы тоже можем собрать воинов — у нашего хана будет армия в сто тысяч всадников…

Бекович засмеялся, вытирая слезы — попытка запугать его выглядела очень наивной. И со смехом спросил:

— Шергази-хан решил посадить в седла всех стариков, дервишей, мулл, сартов, детей и добавить к ним старух?! Не смешите меня, безумцы, иначе я вам языки отрежу! Вы как дети малые, кулачками грозите — я прекрасно знаю, сколько у вас народа проживает, где и в каких городах. Вы и двадцати тысяч воинов не наберете, и потому, что их у вас нет. Конечно, можете набрать стотысячную толпу с палками — я ее за час истреблю, и поблагодарю, что не придется каждый город по отдельности брать, а всех одним махом прихлопнуть как мух!

Бекович тяжело задышал, грозно посмотрел на послов — те чувствовали под его взглядом крайне неуютно. И спросил еще раз:

— Если через три дня я не увижу одного из своих послов — предам все огню и мечу! Вероломство должно быть наказано! И скажу больше…

— Этот коназ, гяур проклятый, совсем сошел с ума от злости и ненависти! Аллах милосердный видит, что я сделал все что мог, но бешеного пса всегда убивать надо, чтобы людей не покусал!

— И как ты его убьешь, хан?! Ты уже попробовал сойтись с ним в бою, и что?! Стрелы и копья против ружей и пушек совсем негодное средство, а пищали наших сарбазов нужно просто отдать кузнецам на перековку, ибо железо дорого и нельзя его выбрасывать — но это и есть то, что нужно проделать с этими тяжелыми и бесполезными кусками металла!

Досим-бей ощерился, было видно, что советник сильно переживает, а потому повелитель Хивы простил ему эту горячность. За несколько лет правления Шергази-хан понял, что умных советников не должно быть много — будет великий соблазн отрубить всем головы. Ибо правитель нуждается в тех, кто будет не раздумывая выполнять повеление, а не тех кто начнет их критиковать, да причем так, что чувствуешь себя последним дураком, ощущая себя снова в медресе, когда за тупость можно было отведать прутьев, или быть иным образом наказанным. Но одно дело, когда ты покорный учителю ученик, и совсем другое, когда поменялись местами.

Не раз и не два Шергази-хану хотелось лишить чересчур умного сарта головы, но каждый раз он останавливал растущее желание, понимая, что останется ни с чем. Даже сотня глупцов никогда не сможет дать один мудрый совет, как на чинаре появиться гроздьям винограда.

И так с этим русским князем он потерпел самое жуткое поражение, и сейчас чувствовал, как власть стала уходить от него, просачиваясь сухим песком между пальцев. Терпящий поражение владыка смешон, и у его окружения возникает желание посадить на трон другого повелителя — более сильного, либо удачливого — что немаловажно для тех, кто веками занимался разбоем на караванных дорогах.

— Что ты посоветуешь мне, Досим-бей?

— Если ты видишь, что огромный голодный волк готовиться сожрать тебя, хан, а у тебя под рукой нет сабли, то отвлеки его, перебей чувство терзающего хищника голода, бросив тому кусок мяса. Пока он будет его жрать, у тебя появится время подумать и собраться с силами.

— А если не успею принять решение?

— Тогда брось другой кусок, пока тварь не нажрется и не ослабит внимания и хватки. Огрузневший от мяса волк тяжело двигается, не так проворен, и подозрительность его к тебе зело ослабнет. А потому легче будет улучить момент и перерезать кинжалом глотку.

— Хм, в твоих словах мне видится смысл. Но какой бросить ему кусок ты посоветуешь?

— У нас в зиндане один из его послов сидит, и слуги его. Прикажи доставить их сюда как можно быстрее, не жалея самых быстроногих коней. За три дня это проделать такое возможно. Это и будет первый кусок мяса, который ты бросишь в оскаленную пасть!

— Но ведь других уже не вернешь, их ведь казнили. И что делать, если коназ их потребует также спешно вернуть?

— Я ведь предупреждал твоих советников, повелитель, что нельзя торопиться с казнью послов, будь они трижды лазутчики, и в том под пытками признались. Они послы, у них грамота, пусть от коназа, но тот верный бек своего падишаха. А с последним ссориться для нас крайне опасно — если к тем пяти тысячам царь урусов двинет еще такой же отряд — Хивинского ханства не будет. А все, кто выступит против урусов и их безжалостного коназа, потерпят ущерб и умрут!

— Им еще пройти через пустыню надо…

— Они ее легко преодолеют, повелитель. Аюка-хан будет заглаживать свою вину, как только можно — иначе с него снимут голову и кочевья разорят. А его владения от твоих отделяет всего пять дневных переходов. Бекович взял старого хана за глотку — и в любой момент может послать падишаху грамоту старого хана. А разве ты, повелитель Хивы, не казнил бы мятежного бека?! Когда бы он вступил в отношения с твоим злейшим врагом — бухарским эмиром?!

— Содрал бы кожу, а кочевья разорил, продав в людей в рабство! Ты сам ведь это знаешь, Досим-бей, и зачем спрашиваешь?

— А что лучше для Аюки — отправить десять тысяч панцирных конников грабить Хиву, или помогать тебе и лишится кожи, зная, что из тебя сделают чучело, на потеху соседям?

— Ты меня убедил, — хан погладил бороду. — Но что отвечать на требование коназа?

— Правду, повелитель, но только наполовину. Послов приняли за лазутчиков, ведь у них не было должных подарков. А потому отправили ломать камень для мечети, что на границе с Бухарой. И попросить время, для отправки гонца, а тот через две недели привет плохую новость. Ведь бухарцы на нас часто нападают, так что увели они послов к себе в неволю. Какой спрос с хивинцев?! За обиду дадим подарки, найдем тех, кто виноват в «случившимся» — вороватых беков много, и отсечем голову в назидание. И пусть урусы походом на Бухару идут!

— Ты думаешь, что поверит?

— Нет, конечно! Коназ не глупец, и не поверит нам!

— А для чего тогда это нужно?

— За неделю любого «хищника» можно накормить до отвала «мясом», и лишь тогда убить, содрав с него шкуру.

— За посланником и его людьми я немедленно пошлю в Хиву…

— Я уже отправил в столицу гонца, повелитель, — Досим-бей склонил голову, уткнувшись лбом в ковер, как бы прося прощение — так он всегда делал, когда поступал по собственному усмотрению.

— А сейчас нужно отправить к коназу Искандеру послов, чтобы они об этом ему сказали. И подарки, что будут откупом за непочтительное отношение к его людям. Вот тут мы и проверим, насколько «волк» голоден, и как он их примет. Как урус, или как Девлет-Гирей. Если урус настроен решить дело миром, то его отдарок будет равноценен твоему, хан, пусть и дешевле. Если вскипела кровь Девлет-Гиреев, то будет брошен вызов — подарок станет подчеркнуто оскорбителен!

— Я его брошу под ноги и буду топтать!

— Ты его примешь с благодарностью, мой повелитель — потому что Искандер должен считать, что он напугал тебя, и ты согласен передать свое ханство падишаху урусов. Или склонить спину под его сапогом, принимая покровительство — тем оскорбительней станет его поведение, и тем справедливым твое воздаяние за это, даже если ты дашь клятву на Коране. Ведь она будет дана тобой вынужденно — захватчику и гяуру и потому соблюдаться не должна — то скажет айхун, и подтвердит любой суфий или улем. В этом нет для тебя позора — враг должен быть побежден, а каким способом, так не важно. Ведь победителей не судят, как говорили в древние времена!

— А если он вручит подарки от своего падишаха?

— Ты их примешь с благодарностью, и твой ответный подарок должен быть намного щедрее царского!

— Это будет выглядеть моей покорностью перед ним…

— Нет, это будет платой за смерть его посла, что своим высокомерием и жестокостью возмутил все наши земли. Так какая здесь будет выражена покорность?! Совсем наоборот!

— Да, ты прав, мой верный советник. Так я и сделаю, и не стану кидать его личные подарки под ноги.

— Ты мудр, мой повелитель. Если злобный и могущественный враг подарит тебе некрасивую невольницу, да к тому же лишенную непорочности, ты обязан принять ее, чтобы избежать войны. Но не обязан разделять с ней ложе. И лишь когда ты убьешь врага, то в праве поступить с «подарком» как угодно — но лучше отправить их северному падишаху и показать ничтожность помыслов его посланника. К тому же надо помнить, что люди полны греха и стяжательства, и царь может сравнить то, что ты отослал ему, с тем, что он послал тебе. Я уверен — будет большое несовпадение.