Она работала за ткацким станком, когда он вернулся с ночного дежурства и заговорил с ней:

— А вот и я… Сегодня я дома.

Рианн перестала работать и, положив ладони раскрытыми на раму станка, замерла, глядя через плечо на своего хозяина. Он был в форме, римской форме, и от вида её, этих ярких бронцовых защёлок, пряжек, от яркого плаща и всей этой скрипучей кожи перехватывало дыхание. Сколько ей было тогда? Двенадцатая весна… Когда она видела их вот таких же, ярких и блестящих, несущих смерть, когда они хозяйничали в их посёлке, когда они убили маму… Она сглотнула и отвернулась, чтоб не глядеть на него. Наверное, она никогда не привыкнет к этому. Шепнула по-свенски:

— Если господин пожелает, я могу приготовить завтрак…

— Не надо, я поел в крепости…

Она вздрогнула от звуков его голоса: он стоял теперь за её спиной близко-близко. Когда он успел подойти? Почему она не услышала? Рианн почувствовала, как задрожали ладони. Зачем он так близко подошёл? Что ему надо? А центурион положил ладони ей на плечи, поднялся вверх до шеи, его пальцы легли ей на горло, лаская кожу. Рианн хрипло выдохнула через дрожащие губы.

— Сегодня я целый день дома… Я никуда не пойду…

Рианн резко поднялась и обернулась к нему лицом, убирая с себя его руки, сверкнула глазами недовольно.

— Что… что вы делаете?

— А что я делаю? Разве я что-то делаю не то?

— Не надо… так не надо…

— Почему?

Центурион взял её за локти и притянул к себе на грудь, шепнул в ухо:

— Я хочу… хочу и буду делать, что хочу… Понятно тебе?

Римлянин попытался поцеловать её в губы, но свенка дерзко отвернулась от его поцелуя, и он сумел коснуться только её виска.

— Нет! — Рианн попыталась вырваться из его рук, но за спиной мешал станок, да и силы были неравны. — Пустите меня! Я не хочу… Пожалуйста… Прошу вас…

Но центурион не собирался её слушать, и руки его на локтях свенки сжались ещё сильнее, впиваясь пальцами в открытую кожу. Держа германку перед собой, римлянин протащил свенку через комнату и толкнул на деревянное ложе спиной, сам склонился и упёрся в край коленями.

— Нет! — Девушка попыталась выбраться, отталкиваясь на локтях, поползла вверх к стене, но римлянин поймал её за обе лодыжки и дёрнул с силой на себя, раздвигая ноги слева и справа от себя. Девчонка лежала, оперевшись на локтях, смотрела снизу огромными ошеломлёнными глазами. — Не надо… — шепнула.

Марк взял одну из её ног и, поднеся к лицу, развязал кожаный узелок шнурка, медленно стянул замшевый сапожок, потом поцеловал маленькую косточку внутренней лодыжки. Девчонка хрипло дышала, наблюдая за ним снизу. Марк занялся второй ногой германки, освободил и её от обуви и несколько раз поцеловал тонкую кожу лодыжек, поднимаясь всё выше. Свенку бил непонятный ему озноб, а когда его руки добрались до колена, девчонка дёрнулась всем телом, как от удара, забилась ногами, отталкивая центуриона от себя, попадала в руки, в живот, даже в грудь. Хорошо ещё, что он остался в форме, и удары были не так чувствительны, но раздражали. Да чтоб тебя!

Римлянин снова поймал брыкающуюся свенку за ногу и довольно резко подтянул к себе, одновременно сделал два шага на коленях и упёрся бедром между ног свенки. При этом платье её задралось, и теперь римлянин был к ней очень близко.

— Нет… нет… нет…

Свенка снова попыталась выбраться, потянулась на локтях вверх, но Марк резко качнулся вперёд и сжал левой ладонью её дрожащее горло, втиснул в мякоть кровати, наваливаясь, больно впиваясь пальцами. Девчонка захрипела и обеими ладонями вцепилась в его запястье, пытаясь ослабить хватку, дышала сипло, с надрывом. Правой рукой центурион убрал её сбившееся платье и добрался до заветного места между ног. Проклятье! Она же девственница! Сухая, как осенний лист, конечно, она же боится его, от страха она так сжалась, что и не войдёшь…

Не сводя взгляда с её лица, он поднёс ладонь ко рту и коснулся языком большого пальца. У самого-то во рту пересохло от этой возни. Вернулся к девчонке. Аккуратно коснулся влажным пальцем твёрдой горошинки между ног, рабыня дёрнулась вдруг, как от внезапной боли. Ну что ты? Что с тобой?

— Разве тебе больно? — шепнул и повторил движение мягко и осторожно.

Держа ладонь большим пальцем вниз, нежно и неуловимо касался дрожащего клитора девчонки, ласкал его медленно, почти невесомо. Девчонка зажмурилась, слушая свои ощущения, и Марк чуть ослабил ладонь на её горле, позволяя ей дышать. Снова смочил палец и вернулся к ласкам. Каждое прикосновение заставляло рабыню вздрагивать, будто ей было больно, она словно старалась избежать его рук, поднималась вверх, выгибала спину, лишь бы центурион не трогал её, не касался. Странно. Обычно любая женщина уже что-нибудь чувствовала бы, сдалась, ей стало бы приятно это, она стала бы получать удовольствие, но, видно, не эта… Разве не странное дело?

Как бы ей ни хотелось, он не давал свенке избегать себя, он постоянно настигал её своим пальцем и продолжал ласкать там, где хотел. Постепенно центурион отпустил её горло, и левая ладонь его сама перебралась на её грудь, мяла и тискала её, чувствуя, как под платьем твердел бугорок соска. Потом вторая грудь. Девчонка уже перестала вырываться, хрипло дышала сдавленным горлом, лежала с закрытыми глазами. Марк видел, как пальцы её рук впились в ткань покрывала, на котором она лежала.

Вот так, вот так, всё будет хорошо, всё должно быть просто замечательно. Он ускорил движение пальца, будто и сам что-то чувствовал от этого, начал набирать ритм. Вечно с ними, с этими девственницами, пока найдёшь к каждой свой подход. У него у самого подобный опыт был только однажды, с женой, но она не боялась его и, конечно же, не была его рабыней, да ещё и германкой, свенкой, которая только и ждёт боли и унижения от ненавистного римлянина.

Он скользнул пальцем вниз, к дырочке. Ну, хвала Юпитеру, он не зря старался, она уже потекла. Но он только и успел чуть-чуть смочить два пальца, как рабыня опять начала дёргаться, забилась всем телом.

— Нет! Не надо…

Стиснула бёдра, снова дёрнулась вверх, уходя от рук центуриона, её ведь ничто не держало больше. Упёрлась в стену и начала подниматься по ней затылком, лопатками, спиной, это ж как надо было бояться его!

Ну уж нет! Зря ты угадала! Уж теперь я не остановлюсь! Врёшь! После всего я доберусь до тебя… Пеняй на себя! По-другому ты не хочешь… Ну что ж, не хочешь по-хорошему, будет тогда по-плохому… Сама виновата. Что ты ломаешься? Цену себе набиваешь, что ли?

Центурион резко подхватил её под колени и дёрнул на себя, подходя ближе, притиснулся, чувствуя коленом и бедром влажную промежность между ног свенки. Ну вот, я же говорил, что всё получится.

— Не надо… прошу вас… Господин, умоляю… Пожалуйста… Не надо… нет…

Она смотрела в его лицо с мольбой, но Марк не ответил ей ни слова. Хватит! Время слов прошло, настало время действовать. Сколько можно?

Он запустил правую ладонь вдоль своего бедра, всеми пальцами захватил влаги и принялся тереть везде, где мог добраться. Девчонка дёрнулась, как будто её ударили, дрожала всем телом в непонятном ознобе, хватала ртом воздух, словно переживала жуткую боль.

— Расслабься… Просто расслабься… Что ты сжимаешься? Тебе не будет больно…

Конечно же, он врал, больно будет не только ей одной, ему тоже, хотя ей будет больнее. Но это будет приятная боль, по крайней мере, для него. И это только в первый раз…

Центурион одной рукой опять держал её за горло, прижимая к стене, а пальцами другой осторожно подбирался к дырочке. Сначала один палец, потом другой, потом сразу оба. Девчонка хрипло дышала от его проникновений, вздрагивала с каждым движением. Какая она влажная, какая горячая, какая тесная, кажется, там даже места пальцу мало, не то что… Ничего, скоро он будет там, там… Его пальцы скользили в ней влажно и неторопливо, подготавливая её. Ему хотелось всё сделать правильно, по-человечески, чтобы ей не было сильно больно, хотя она и просто рабыня… Сейчас он только подготовит её, чтобы она приняла его… Да… Да… Вот так…