Сесть ему не удалось — в животе всё пылало от боли, но свенка сама вышла из-за его спины и встала в стороне — рукой не достать. Смотрела на него, поджав губы. Какой знакомый взгляд! Так обычно смотрели свенские молодые воины в моменты атак, решительно, всей душой отдаваясь делу. Неужели она, и правда, сможет это сделать?

Рианн видела его слабость, его болезнь, он силился подняться, но рана в животе не позволяла этого сделать, он мог только лежать и смотреть на неё. Только руки его беспомощно стискивали одеяла.

— Сейчас вы ничего не можете мне сделать… Сейчас вы в таком же положении, что и я… Мне даже не надо связывать вас… Что вы чувствуете? А теперь представьте, что чувствовала я, когда вы издевались надо мной? Когда я умоляла вас, когда вы делали мне больно… Вам было приятно делать мне больно? Вам что, нравится делать кому-то больно?

— Нет! — резко отрезал центурион, мотнув головой.

Он смотрел ей в лицо исподлобья, силился подняться, хрипло дыша от боли. Одеяло сползло вниз, открывая его грудь, плечи, живот, плотно перебинтованный заботливыми руками врача Вариния. Шепнул бессильно:

— Что ты меня мучаешь, Рианн? Зачем? Тебе разве делается легче от этого? — Он тяжело моргнул, чувствуя, как его мутит, снова уронил свинцовую голову на подушку. Прошептал сухими губами:- Хочешь убивать — убивай… только не мучай… — Закрыл глаза, чувствуя, что ещё чуть-чуть и он потеряет сознание, и вот тогда она убьёт его, она сможет, она — свенка, она — самая настоящая свенка, которая ненавидит его, ненавидит всё римское.

Он открыл глаза и заметил, что свенка подошла чуть ближе, но рукой всё равно не достать. Может, подумала, что он отключился, и потому осмелела?

— Я хочу пить… — попросил чуть слышно.

— Вы нарочно это, да? Чтобы я подошла к вам, а вы бы свернули мне шею?

Он усмехнулся сипло.

— Да не трону я тебя…

— Я вам не верю. Вы же и меня ненавидите, как и я вас. Я же свенка, а вы со свенами воюете, вы нас постоянно убиваете. И вот сейчас, вас же ранил кто-то из свенов, так? Вы мне мстите за всё? За ваших убитых товарищей, за ваши раны, за то, что не можете быть со своей женой и с сыном…

— Что за глупости… С какой стати мне тебе мстить? — Усмехнулся, сверкнув глазами. — Может, мне и Диксу начать мстить, за то, что он — свен?

— Он свен только на половину…

— Да какая разница? Дай мне попить!

Она молчала, глядя ему в лицо, потом спросила:

— Вы не тронете меня?

— Нет!

— Клянётесь?

— Ты дашь мне воды или нет?

Рианн ушла на кухню, вернулась с водой в чаше, осторожно присела рядом с центурионом на ложе, и всё это время Марк смотрел ей в лицо. Свенка запустила руку под подушку и помогла раненому приподняться, поднесла чашу к губам. Центурион жадно выпил всё до капли и только потом поймал свенку сильными пальцами за запястье, выкрутил ей руку. Рианн ахнула от неожиданной боли и отпустила чашу, та тяжело скатилась по одеялу на пол и громко звякнула металлом.

Рианн дёрнулась встать, вцепилась второй рукой в пальцы центуриона, пытаясь ослабить хватку.

— Что за шутки? Рианн? Что ты делаешь? Что ты себе позволяешь? Что на тебя нашло?

— Вы обещали… Отпустите! — Она пыталась выкрутить руку, но, несмотря на рану в живот, в ладонях его сила ещё была, да ещё какая.

— Ты же не убьёшь меня, правда?

— Почему вы так думаете?

— Зачем ты тогда дала мне воды?

— Может, это последняя воля умирающего? Перед казнью…

— Что?

Он не верил, не хотел ей верить. Ещё сильнее выкрутил ей руку, но непонятная слабость охватила вдруг его, зашумело в висках. Центурион несколько раз моргнул, тряхнул головой, пытаясь привести сбившиеся мысли в порядок.

— Что это? Что ты сделала?

— Это маковое молоко… Сейчас вы будете спать крепким сном… — Рианн сумела разжать его слабеющие пальцы и поднялась на ноги.

— Что… что ты наделала? Зачем? Ах ты, сучка…

— Спите…

— Нет! Нет… нет… нет… нет…

Он в бессильной злобе замотал головой, не веря тому, что случилось. Она убьёт его во сне. Она специально это сделала. Но слабость была такой, что он не мог ей сопротивляться, она охватила весь мозг, всё тело, последние мысли только стучали: «Я не хочу умирать… Так — не хочу… Не от руки женщины… девчонки… Нет…»

Рианн, тяжело дыша, смотрела ему в лицо, пока наркотический сон не охватил его, пока центурион не закрыл свои чёрные чужие глаза. Она медленно растёрла запястье, за которое он её схватил, и осторожно подошла, подобрала с пола пустую чашу. Он соврал ей, он обещал, что не тронет её, а сам чуть не сломал ей руку, как же больно… Хотя пить он, конечно, хотел по-настоящему, вон, как жадно всё выпил, даже не заметил ничего, а она-то боялась, что по вкусу догадается и пить не будет.

Рианн прошла до скамьи, среди его поясов и ремней нашла ножны с кинжалом и медленно вытянула его. Тошнота снова подкатила: лезвие кинжала было в ржавых пятнах засохшей крови. Его же никто не почистил после всего. Подняла кинжал и посмотрела на лезвие. Чья это кровь? Кого-нибудь из свенов? Кого он успел убить им прежде, чем его самого ранили?

Свенка стиснула рукоять кинжала и вернулась к римлянину. Всего-то перерезать ему горло, и он истечёт кровью во сне, он даже ничего не поймёт. Раз и всё! Долго глядела ему в лицо. Он хрипло дышал, вздрагивая ресницами, на горле чуть заметный мужской бугорок. Вот оно — горло! Открытое, беззащитное… Он так заботливо брил его сегодня утром, его и лицо своё…

Она закрыла глаза, стараясь не глядеть на своего хозяина, не видеть его груди, перебинтованного живота, его рук; его пальцы до сих пор бессильно стискивали одеяла. Он знал, что она это сделает, поэтому и не хотел засыпать, не хотел подчиняться ей. Он боялся её, поэтому ругал её и обзывал. От злости…

Конечно, ему есть чего бояться. Не зря она споила ему всё маковое молоко, что дал ей их лекарь. Его надо было поделить на три раза, но Рианн знала, что он попробует что-нибудь выкинуть, догадывалась, что он попытается её остановить, поэтому споила ему всё. Теперь он спит и полностью в её руках. Она может делать с ним, что захочет. Теперь может мстить ему как угодно, он не остановит её, ни слова не скажет, не тронет. Теперь он точно, как младенец в её руках, как он сам и сказал, можно убить его хоть голыми руками.

Рианн открыла глаза и снова посмотрела ему в лицо, сухо сглотнула пересохшим от волнения горлом. Как младенец… Как ребёнок… Медленно повела подбородком отрицательно и нахмурилась. Она не сможет… Не сможет… Вспомнились вдруг слова его: «считаешь, что во всём виноват только я один?»

Она не сможет. Как он и говорил, убить человека не так-то легко. А она ведь дома даже курицу убить сама не могла — отца просила. Всё после смерти матери. Те римские легионеры, что чуть не надругались над ней, убили маму, кто-то из них перерезал ей горло, кто-то из них смог не то, что она сейчас. И Рианн потом уже сама убирала это всё в доме. Ей было всего двенадцать лет…

Легионеры смогли, а она не сможет, не сможет разлить здесь такую же липкую тошнотворную лужу крови…

И Рианн ушла к себе, подняла край соломенного матраса на ложе и спрятала туда этот проклятый кинжал. Он будет придавать ей сил, если вдруг она всё-таки решится, она всегда будет знать, где взять его. Вернулась в комнату, долго смотрела на спящего римлянина, потом подошла и укрыла его одеялами, подоткнула углы под подушку. Ненароком коснулась его плечей несколько раз. Начался жар, кожа его была горячей. Сейчас он будет спать до завтрашнего вечера — неменьше, после такого-то количества дурмана.

А что теперь делать ей? Когда он поднимется, он не простит ей ничего, своего страха, пережитого по её вине. Он накажет её, он-то сможет её убить, для него это нетрудно. И, даже если и не убьёт, то побьёт очень сильно. Он много страха пережил сегодня. Хотя, чего ей уже бояться? Смерти? Боли? Унижения? Плевать! Чем он ещё её может напугать? Тем более, это будет не скоро, пройдёт не день и не два, пока он встанет на ноги.