А если бы это всё делал мужчина, которого любишь? Наверное, от каждого прикосновения бы кружилась голова, и так-то… Но ведь мужчины не всегда только с теми, кого любят, да что там, чаще всего с теми, кого не любят! Как это? Неужели испытывают одно и то же? Всё равно, если любишь, наверное, должно быть всё иначе.

Вот он, например. Думает ли он о ней? Старается ли, чтобы ей было хорошо, чтобы не было больно? Старается ли учитывать её интересы? Конечно же, нет! Вспомнился его поцелуй с болью, его грубые толчки, причиняющие ей боль. Как он ей сказал тогда? «Терпи… Пройдёт…» Вот и всё. Интересно, своей жене он точно так же сказал бы? Конечно же, нет, если он ещё любит её, а если нет…

Рианн вздохнула, закрывая глаза. Вначале это было больно, очень больно, да и он бил её, связывал, держал за горло. Сейчас хоть что-нибудь изменилось ли, после всего? Да, сегодня он не бил её и не душил, не связывал, и было не так больно, как в первый раз… Да и она сама позволяла ему сегодня делать с собой, что он захочет. Он целовал её, сам раздевал, брал, как хотел… Она отдавалась ему без сопротивления.

Но станет ли он после этого мягче с ней? Перестанет ли бить её? Набрасываться как безумный? Не давать прохода?

После совершённой попытки самоубийства он не трогал её, она болела, а он даже ухаживал за ней. И только сегодня попытался пристать, а потом и вообще… Всё закончилось сейчас так бурно… И она сама ему это позволила.

И что, после случившегося он поймёт, что ему всё можно? Что он теперь будет делать? Опять не давать ей прохода?

Она сама виновата! Зачем надо было позволять ему?

Но он всё равно бы добился своего! И делал бы ей больно, а так, так она и сама получила хоть что-то… И не просто что-то. Это было очень, очень ярко…

Вспомнилась сегодняшняя драка в таверне, пристающие к ней легионеры. И потом, после драки этой, на улице… Она обняла его, а он кончил только от одних её прикосновений. Вспомнила его лицо, его беззащитную слабость, он тогда уткнулся ей в шею и даже укусил. Почти небольно, кстати…

И что же, после всего сегодня он завтра будет думать, что ему теперь всё позволено? Рианн упрямо стиснула зубы.

Утром она проснулась и слушала, как собирается центурион. Сама поднялась только тогда, когда он ушёл. Занялась делами по хозяйству, весь день просидела за станком. Вечером сходила в лавку за хлебом и молоком, принялась готовить ужин к приходу хозяина. А сама внутренне боялась его прихода, не знала, что ждать, как смотреть ему в глаза после всего, что было ночью. Разве может быть теперь всё по-старому? После всего-то?

Он пришёл, когда Рианн ещё собирала на стол, сразу же прошёл на кухню, только плащ сбросил. Свенка встретилась с ним глазами и опустила взгляд. Почувствовала, как само собой участилось дыхание. Он, как был в форме, так и зашёл, даже не переодеваясь.

— Господин, будете ужинать? — Она единственное, что нашлась спросить. Голос предательски дрожал, выдавая волнение.

Но центурион не ответил, сразу же шагнул к ней, быстро сократил расстояние, и Рианн шарахнулась назад, прижимаясь спиной к стене. Римлянин набросился на неё, вдавил локти в стену и принялся целовать с жаром. Шептал, смешивая латинский и свенский:

— Я весь день о тебе думал… О, Юпитер… Еле-еле вечера дождался… Чуть с ума не сошёл… Знаю, что ты здесь… одна… Хочу безумно… прямо сейчас… прямо здесь… тут…

— Что? Нет! — Рианн замотала головой, пытаясь освободиться безуспешно. — Пустите! Что вы делаете? Нет! Оставьте меня…

— Почему? — Он чуть отстранился и посмотрел ей в лицо. — Разве ты сама не хочешь этого? Я же знаю, что хочешь. Тебе понравилось вчера. Я знаю…

— У меня всё тело болит после вчерашнего… — прошептала чуть слышно. — Не надо, прошу вас… Господин.

— Болит? Почему? — Он удивился. — Разве я делал тебе больно?

— Конечно!

— Совсем немного… Может быть, в начале, но потом…

— У меня болят ноги, спина… — перебила его Рианн.

Центурион усмехнулся в ответ. Конечно. Прошлая ночь была бурной, столько времени он потратил на то, чтобы довести её и самого себя до вершины блаженства, да и ей тоже пришлось потрудиться. А как она думала? Но это должна быть приятная боль, день-другой и она пройдёт. Это всего лишь мышцы, связки, стоит дать им немного нагрузки, и боль эта пройдёт ещё быстрее.

— Пустите меня… Не надо… Хватит. — Она попыталась выкрутить руки из его ладоней, освободиться. Но римлянин только сильнее вдавил её в стену, и сам прижался к ней всем телом, шепнул в ухо:

— У меня у самого всё болит… — подмигнул, и Рианн с хрипом выдохнула. Он не отпустит её, для него это всё игра и только.

— Не надо… Прошу вас…

Но он и не собирался её слушать, повернул лицом в стену. Чтобы не удариться, свенка успела выставить руку и упёрлась на неё ладонью, потом и вторую руку, теперь обе её ладони упирались в стену на уровне лица. Римлянин прижался к ней сзади. Она чувствовала спиной через платье его кирасу, жёсткие кожаные ремни и перевязи. Его ладони ласкали её, добрались и сжали груди.

— Не надо… — прошептала свенка. Но разве его могло сейчас что-то остановить? Он целый длинный день этого ждал.

Поднял подол её платья до пояса, открывая ноги, ягодицы. Довчонка качнулась, когда он протолкнул ладонь ей между ног, хрипло выдохнула, когда его пальцы коснулись её там.

— О, — он коротко засмеялся, — я же знал, что ты сама этого хочешь. Ты уже ждала меня, да? — шепнул ей на ухо. А она и не заметила, когда это случилось, когда она успела увлажниться, ведь всеми силами не хотела этого. Выходит, её тело само желало его? О, нет…

Рианн закрыла глаза и опустила голову. Что бы сейчас она ни говорила, получается, всё — ложь, он не поверит ей. Она ведь всё время боялась его, а что же теперь? Теперь, получается, хочет его сама, желает, как и он — её? Да нет же! Нет! О, Фрейя…

Она почувствовала, как он уже входит в неё, зажмурилась, стискивая зубы, чтобы не закричать от боли. После нескольких толчков боль прошла, хвала богам, она даже начала что-то чувствовать. От каждого толчка центуриона Рианн ощущала, как проскальзывают пальцы по стене, как вздрагивают под платьем груди, как напряжённые соски с болью касаются ткани одежды.

На этот раз римлянин не так глубоко проникал в неё, как вчера, да и входил и выходил легко, мягко. Она была готова принять его, была влажной и доступной. Он ждал от неё хоть звука, но она опять молчала.

Через момент центурион вышел из неё и снова развернул к себе лицом, вдавил в стену, притискивая с болью своей кирасой, ремнями. Рианн смотрела ему в лицо огромными глазами. Он подхватил её под правое колено, чуть поднял вверх спиной по стене, к себе повыше, вошёл снова и на этот раз глубоко и с силой. И вот тут свенка хрипло застонала, закрывая глаза.

— Обними меня… — приказал ей римлянин. Она подчинилась, закинула руки ему на спину, чувствуя под пальцами тёплую кожу кирасы. — Смотри на меня. Почему ты никогда не смотришь на меня? — спросил и встряхнул её глубоким толчком.

Рабыня теперь смотрела ему прямо в глаза и вдруг хрипло ответила вопросом:

— Может, вы ещё прикажете мне полюбить вас?

Он усмехнулся, вот бестия. Всегда всё по-своему…

— Не надо… строить из себя… жертву… — Он говорил ей, сотрясая её сильными толчками. — Ты сама этого… хотела… Я только вошёл… ты сразу же потекла… верно?

— Нет!

— Да кого ты… пытаешься… обмануть?

Каждым своим движением он доказывал ей, кто сильнее, кто господин, кто прав. Она продолжала смотреть ему в лицо, и он чувствовал, как с каждым его ударом через губы свенки вырывалось горячее, обжигающее кожу щеки дыхание. Это не стоны, не крики страсти, но это уже было что-то. Когда он особенно сильно и глубоко входил в неё, выдох её был коротким и более горячим, ему даже казалось, что к нему примешиваются какие-то звуки. Вот ведь варварка! Ведь чувствует что-то, но никогда не признается! Одна радость, что соседи не пожалуются…

Она в этот раз ни разу не сжалась, не стиснулась, чтобы остановить его, знала теперь, что ему это нравится. Но ничего, я и так смогу сделать тебе приятно. Или себе…