— Может, вам лучше пойти лечь? Выглядите вы худо…

— Да, наверное, пора… — Он устало прикрыл глаза, принимая её замечание.

Медленно поднялся и, шатаясь, ушёл к себе. Рианн подложила угля в жаровни и снова вернулась за работу.

На следующий день с утра пришёл Вариний, осмотрел центуриона, проверил рану, ощупав всё сильными чуткими пальцами, спросил о самочувствии. Забрал чистые, выстиранные Рианн бинты и ушёл. Так медленно проходил этот день. А на следующий Марк смелее стал ходить по комнатам, уже сам опускался на первый этаж, сумел даже помыться там, но вода была прохладной, так обычно бывало зимой, и, вернувшись, римлянин, стуча зубами, забрался под все одеяла. Сидел, прижавшись спиной к стене, натянув на себя всё тёплое, и следил за работающей свенкой.

— Вы что, мылись внизу? — Она повернулась к нему, нахмуренно смотрела строгим взглядом. — Там же холодная вода!

— Прохладная… — поправил он её.

Мокрые волосы торчали небрежно на его макушке. Он, наверное, и помылся-то абы как, лишь бы намокнуть. Мог бы помыться и здесь, тёплую воду Рианн всегда старалась держать, но он, видно, стеснялся её помощи, не хотел быть бессильным в её глазах. Как все мужчины, впрочем.

— Зачем было так мучить себя? А если опять начнётся жар?

— Зато, знаешь, как я взбодрился, даже жить захотелось! Сейчас согреюсь, ты меня побреешь? Хорошо?

Рианн удивлённо приподняла левую бровь. О, как. Один раз предложила помощь и всё, пропала теперь.

— Ладно, — согласилась всё же, — если вы мне доверяете…

Он усмехнулся и ничего не ответил. Потом на кухне Рианн аккуратно побрила его, и Марк, проводя пальцами по гладкому подбородку, удивлённо заговорил со свенкой:

— Нет, это надо же! Женщина и такая рука! Удивительное дело! Не всякий мужик так сможет… У нас как-то не принято женщинам брить мужчин…

— У нас тоже. Мужчины сами бреются, а женщины держут им зеркала. Я много раз видела, как это делает моя мать… Но я научилась делать это сама.

Она села за стол, положила руки на столешницу, посмотрела Марку в глаза, улыбнулась вдруг и сказала:

— Так вам намного лучше.

— Многих женщин раздражает щетина на щеках, так что ничего удивительного, что лучше. Оно, может, конечно, и лучше, а нам брейся каждый день. Есть же такие, кто бреется раз в несколько дней и ничего…

— Да, мой отец, например, он брился раз в несколько дней. У вас не так…

Центурион усмехнулся с нескрываемой горечью.

— Да, я зарастаю быстро. У многих римлян так… А вот Дикс раз в два-три дня бреется! Гадёныш, повезло же… — Опять усмехнулся.

Поймал себя на мысли, что её разговор об отце-свене воспринял обыденно, без раздражения, не как в прошлый раз. За эти дни они чаще разговаривали, он узнал о ней больше, чем за все эти месяцы. Может быть, даже лучше стал понимать её. Не так злило его всё, что говорила она о свенах, о своём доме, о своей семье.

— Если бы ты встретила Крикса сейчас, что бы ты сделала?

Рианн задумалась, нахмуриваясь. А Марк продолжил:

— Он часто появляется здесь. Он покупает наше вино. — При этих словах Рианн кивнула, она знала об этом. Отец часто брал вино именно у него. И спился, продавая из дома всё, влез в долги именно ему. — Я часто вижу его в наших тавернах, на Форуме… Он как-то спросил меня о тебе…

— Да? — Рианн удивилась, недовольно скривившись. — И что он хотел узнать?

— Спрашивал, жива ли ещё? Доволен ли я? И как тебе живётся здесь?

Он заметил её прищуренные от злости глаза, как стиснулся кулак лежащей на столе ладони. Спросила хрипло:

— И что вы ответили ему?

Он пожал плечами, говоря ей:

— А что я мог ответить? Жива — здорова… А что бы ты хотела передать ему от себя? Скажи, я передам ему при случае, когда увижу вдруг…

Рианн ничего не ответила, стукнула костяшками стиснутой ладони по столу, показывая этим своё раздражение, а может, и злость.

— Как он вообще мог продать тебя? Как ты позволила ему? Я не могу представить это…

Свенка вздохнула отрывисто, стараясь не глядеть на своего господина.

— Он пришёл и сказал, что теперь я — его рабыня. За то серебро, что задолжал ему отец. Я уже говорила вам про это… — Марк кивнул, он помнил об этом серебре на покупку быков. — Он даже слушать меня не стал. Какое серебро? Он ненавидел меня пуще других, по-моему… Знаете, почему? Когда мне было одиннадцать лет, ещё до… — Рианн закрыла глаза, переживая боль прошлого. — Ещё до вашего прихода к нам… Мы дружили с его сыном, ему было четырнадцать… — Она показала две раскрытых ладони и ещё четыре пальца, боясь, правильно ли назвала количество лет. — Может быть, он просто общался со мной, а может, это была его первая любовь… — Она хрипло усмехнулась, дёрнув подбородком. — Я сама ещё ничего не понимала… Мы просто разговаривали… Он приносил мне с охоты зайцев и уток… Я думала, что это игра какая-то… Мама смеялась и называла его моим женихом… — Рианн усмехнулась опять с прежней горечью и продолжила:- А потом… потом уже… после ваших… все меня назвали порченной римлянами… Все косились… Мамы не стало… Отец запил… Гален пытался общаться со мной… как будто ничего не было… Он приходил в гости, как всегда приходил, но я… я не могла объяснить ему… — Она взмахнула рукой и невольно прижала пальцы ладони к горлу. — Его отец… Крикс, он запретил ему видеться со мной… Он пуще других в округе шипел на меня… называл шлюхой и римской подстилкой… Жалел, что меня не убили… — Рианн поджала дрожащие губы, у неё не было сил говорить дальше.

Марк спросил сам:

— Сейчас он женился?

Рианн медленно повела головой отрицательно, шепнула:

— Ему двадцать… — Два раза показала раскрытые ладони, тут она была молодец: она знала цифры на память, пусть и не умела их записывать. — Он ещё успеет жениться…

Марк немного подумал над её словами и предположил:

— Может, Крикс испугался, что после смерти твоего отца, сын приведёт тебя в его дом женой? Поэтому и продал?

Рианн нахмурилась, глядя на римлянина через бровь. Она не думала об этом. Может быть, в самом деле, всё и было так? Гален единственный из всех смотрел на неё по-другому, не так, как все вокруг, без ненависти и презрения. Может быть, он всё ещё жил прошлым? Может, не растерял прежних чувств? И Крикс поэтому избавился от неё? И виной не серебро, не быки, и даже не сама Рианн… Виной всему Крикс и его чувства к ней, его ненависть, его злость…

Она сама никогда и не думала об этом.

Шепнула раздражённо:

— Даже если всё и так, какая теперь уже разница? Теперь уже поздно…

— Но Крикс всё равно сволочь, гад ползучий… Он никогда мне не нравился. Скупает самое поганое вино и продаёт его… Старый хитрый лис…

Рианн усмехнулась на его слова и спросила, выгнув губы:

— Скажите ещё, что вам не всё равно? Подумаешь, Крикс. Подумаешь, я. Вы купили себе рабыню, пусть дорого, но разве это что-то меняет? Я — свенка, никто для вас! Какая разница, что было со мной в прошлом, главное — то, что сейчас. А сейчас я принадлежу вам. Я — ваша. И Гален… — Она дёрнула головой, указывая за спину. — Гален остался в прошлом, и всё, что было — тоже! Что уже говорить об этом?

Рианн поднялась из-за стола и ушла из кухни, остановилась у станка, но работать не могла — дрожали руки.

— Но они все оказались не правы! — Из кухни за ней вышел римлянин, говорил, повысив голос:- Они — сволочи! Никто не совершал насилия над тобой! Ничьей подстилкой ты не была! У тебя никого не было… Ты была девушкой!

— До вас! — перебила его громко Рианн, и центурион замер, в раз растеряв весь свой пыл, стоял, хрипло дыша через открытый рот. Согласился, дёрнув головой:

— Ну да, до меня…

— Так что, какая теперь уже разница? Подстилка, она и есть подстилка, правда? Или я не права?

Марк ничего не ответил ей, немного постоял, а потом прошёл и, поддерживая раненый живот, сел на своё ложе, откинулся к стене, сглотнул, переживая боль, и уставился на свенку снизу. Да, если она и осталась девушкой после встречи с римскими легионерами пять лет назад, сейчас это уже не важно, потому что она уже давно не девушка. Потому что он сам уже не раз и даже не два спал с ней. Так что, она права, какая теперь уже разница?