— Какая ты тёплая… Я так замёрз, ещё попил холодного молока, и вообще околел… Ты тёплая, Рианн… — Уткнулся лицом в волосы на затылке свенки и затих, проваливаясь в сон.

Рианн лежала на боку спиной к хозяину, чувствовала тяжесть мужской руки на себе, тепло, согревающее всю спину, и ледяные ноги центуриона. О, откуда он такой взялся? Она себя-то долго не могла согреть, а теперь и его грей? Замёрз он, нечего до ночи по улицам шататься! И не заметила, как и сама провалилась в сон.

Проснулась с рассветом и заметила, что центурион лежит и смотрит на неё. Рианн смутилась, почувствовав раздражение, шепнула недовольно:

— Зачем вы смотрите на меня, когда я сплю?

— Ты этого не любишь?

— Конечно же, нет! Кому нравится, когда на него смотрят, спящего? Вам, что ли, это нравится? Не думаю… Зачем так? — Она хотела подняться, но центурион не дал ей, обнял и вернул обратно на подушку.

— Полежи, куда ты торопишься?

— Работать. Нельзя лежать.

— Никуда не денется твоя работа. Просто полежи со мной, никто же тебя не трогает. Хорошо же… Тепло, спокойно, солнце светит уже…

— Полежи… — передразнила с усмешкой, недовольно поджимая губы. — Хорошо вам… А с утра столько ещё надо переделать…

— Ну и ладно!

— Я уже затушила вчера одну жаровню, привыкайте к холоду…

Он улыбнулся ей и коснулся губами её открытого плеча, ответил чуть слышно:

— Я привыкаю. Будем греться вместе. Одному спать холодно, правда?

— Да, только вдвоём спать некогда, разве не так?

Центурион рассмеялся на её слова, и Рианн почувствовала, как его вторая ладонь, та, что под одеялом, мягко легла ей на бедро.

— Это точно, вдвоём спать некогда… — Улыбался.

— Не надо. — Рианн сбросила с себя его ладонь, отдёрнув ногу в сторону, и его рука упала между свенкой и центурионом.

— Почему? — Он искренне удивился. — Сейчас утро, куда торопиться, никто не придёт, соседи ещё спят… Я же знаю, что тебе понравилось в прошлый раз. Ты была на высоте, это точно… — Улыбался, а Рианн аж воздухом поперхнулась на его слова, и лицо вспыхнуло румянцем стыда и смущения.

— Не надо, прошу вас… пожалуйста…

— Почему? Потому что ты впервые была такой, какой хотела? Ты же всегда хотела мне отомстить, разве нет? — Рианн отвернулась, закрывая глаза, в бессилии кусала губы. О чём он говорит? Лучше бы она сейчас провалилась сквозь землю, чем слушать это. — Я дал тебе такую возможность сделать это… И да, вот это была месть… — Он улыбался, разрывая этим сердце свенки. — Такой напор, такая мощь, не всякому мужчине под силу…

— Не надо, умоляю вас… — Рианн морщилась с неприятием его слов и снова попыталась сесть на ложе, хотела просто уйти от этого разговора. Но римлянин снова не дал ей этого сделать, вернул назад, придавил рукой через грудь.

— Ну чего ты боишься? Разве я сказал что-то плохое? Я разве обидел тебя? Между мужчиной и женщиной не должно быть секретов, недомолвок… Я хочу знать, что тебе нравится, а что — нет… Ты же никак не выражаешь своего отношения к тому, что я делаю…

Рианн почувствовала, как где-то внутри начинает вскипать злость. Что он делает? Чего он от неё хочет? Зачем он говорит о той ночи?

— Это я-то? — Удивлённо глянула ему в лицо в упор. — Это я-то не выражаю? Да я всё время это только и делаю, и делала с самого начала — тоже! Вы же никогда меня не слушали!

— Да нет, я не про то…

— А про что?

— Когда тебе не нравится, что я делаю, это я вижу, чувствую. А я хочу знать, когда тебе нравится, что ты чувствуешь, хорошо ли тебе, хочу видеть и слышать тебя. А ты молчишь…

— А что я должна делать? Кричать на весь дом?

Центурион усмехнулся.

— Ну, кричать не обязательно, можно делать это по-другому… Просто я хочу знать, что делаю что-то не зря… Ты же всё время молчишь. Плохо ли тебе, хорошо ли — всегда молча.

— Я не могу по-другому… — Рианн смотрела в сторону, сжимала и разжимала зубы. Разговор тяготил её.

— Ты не доверяешь мне? Поэтому ты закрыта?

— Доверяю? — переспросила с усмешкой. — После того, что между нами было, после того, что вы делали со мной с первых дней, вы ещё хотите доверия? — Снова усмехнулась. — Этого никогда не будет! — Резко обернулась к нему. — Мы с вами сильно разные! Вы — римлянин, чужак, захватчик, центурион, из тех, что приводят своих людей в наши посёлки… А я — ваша рабыня! Я должна выполнять ваши желания, требования. Я делаю это. Вы не спрашиваете меня, хочу я этого или нет, я просто делаю. Чтобы вы не ругали меня, не били, я подчиняюсь вам, потому что вы — мой хозяин! — Она перевела дух и несколько раз растерянно моргнула. — А доверие… доверие может быть только между равными. А мы такими не будем никогда!

— А если я дам тебе вольную?

— Я не стану римлянкой.

Марк молчал, чуть повернув голову, уткнулся лицом в подушку, всё ещё чувствовал под рукой вздымающуюся грудь свенки. Мгновение назад эта девушка казалась ему роднее, ближе, что ли. Она сама своими словами возводила эту стену между ними. Она — германка, свенка, его рабыня, она, оказывается, просто будет делать то, что он хочет из-за страха быть наказанной им. Но ведь это ложь! Она столько раз уже делала много всего против его воли! Перечислять устанешь!

«Почему ты тогда всё время сопротивляешься? Почему во всём против? Если ты боишься наказания, почему тогда всё стараешься делать наперекор мне? Даже сейчас! Я говорю тебе одно, а ты порываешься делать другое! Что ты за человек! Да и человек ли — рабыня, ваварка, чтоб тебя! Захочу и сделаю тебе больно, захочу и возьму сейчас силой, ударю, оставлю голодной. Ты про это говорила, да? Что всё покорно сносить будешь? Всё примешь, да? Со всем смиришься? Ты — моя рабыня! Ага. Как бы не так… Я тебя знаю».

Он приподнялся на локте и навис над свенкой, лежащей на спине, смотрел в лицо прищуренными глазами, спросил, отделяя каждое слово:

— Значит, будешь делать всё, что я скажу? — Рианн смотрела на него снизу исподлобья, молчала. — Лишь бы я не бил тебя, так? Только поэтому? — Она снова выдержала его взгляд, и Марк почувствовал, что свирепеет от её молчания, её покорного взгляда.

Ах так! Ну ты выпросила это сама! Я хотел по-хорошему, я спрашивал тебя, но ты всё время строишь из себя жертву насилия. Ну погоди же! Я покажу тебе, кто твой хозяин, ты, наверное, уже забыла, каково это. Привыкла, что я играю с тобой, воли тебе дал в выборе и в действиях, жду от тебя ответа, как от нормальной. А ты не нормальная… Ты просто — рабыня! Плевать!

Он навалился на неё, сразу же первым же действием рывком втолкнулся ей коленями между ног, потом поймал руки за запястья, вдавил в подушку слева и справа от лица, впиваясь ногтями в нежную кожу свенки. Рабыня хрипло выдохнула ему в лицо с возмущением, глядела ошарашено, удивлённо, попыталась выкрутить руки, засучила ногами. И страх промелькнул на её лице.

Она вела себя так, как делала это осенью, когда он приходил к ней на ложе, сопротивлялась в начале и отдавалась в конце, после применения силы. Будто и не было ничего другого после. Будто и не лечила она его, не брила, не кормила на свои деньги, будто и не было между ними того доверия, какое почувствовал он совсем недавно.

— Ну что, ты ещё не пожалела, что не воспользовалась моим кинжалом и не перерезала мне глотку, когда представился случай?

Ну вот, он, наконец-то, спросил её об этом. Рианн так и знала, что он не забудет этого, будет помнить всегда. Выдохнула сипло:

— Нет! И никогда не пожалею, до последнего дня — не пожалею…

И центурион отпустил её руки, нахмурился, глядя ей в лицо, а свенка освободившимися ладонями упёрлась ему в плечи, стараясь оттолкнуть от себя римского центуриона, безуспешно отталкивалась ногами, чувствуя в этом положении свою беспомощность.

— Не пожалеешь? — спросил недоверчиво.

— Пустите! Пустите меня!

Он отпустил её и просто лёг рядом, стараясь даже не касаться, а Рианн отодвинулась к стене, легла на бок, оставляя пространство пустого ложа между собой и мужчиной. Хрипло дышала, шепча: