— Родителей? — Он улыбался. — Посмотри на себя, на кого ты стала похожа… Чучело. Ты — стыд своих родителей…

Рианн поджала губы и медленно огладила свои короткие волосы, они, после того, как их обрезали, топорщились в разные стороны и отрастали очень медленно. Выходя на улицу, ей приходилось повязывать голову платком, она стеснялась своего вида, но сделать ничего не могла.

— Если бы я продавал тебя сейчас, на тебя бы не то, что центурион, последний нищий бы не позарился, даром была бы никому не нужна. Только ворон пугать, да детей на улице…

— Что вам надо? Зачем вы пришли?

— Видел я твоего центуриона, как-то разговаривали… Он мне похвастался, что ты была девушкой… до него… Говорил, что их легионеры не тронули тебя тогда… Выходит, я даже продешевил, надо было тебя ещё дороже ему продать…

С этими словами его Рианн почувствовала, как сами собой стиснулись зубы, как вся душа её наполнилась протестной злостью. Почему-то вспомнилось, как всю зиму она и её хозяин считали каждый асс, как экономили на всём.

— Дороже? — прошептала хрипло. — Да какое право вы вообще имели продавать меня? Как смели? Я — не ваша собственность! И никогда ею не была и не буду!

Крикс усмехнулся на её возглас.

— Римской подстилкой ты была и осталась ею. Зачем ты вообще объявилась здесь? Оставалась бы у своего центуриона…

— Его убили!

— Нашла бы себе другого! Какая тебе разница, кто имел бы тебя, один или другой?

— Уходите! Убирайтесь! — Она повысила голос, и Крикс сделал к ней навстречу два широких шага. Вид его был таким серьёзным и угрожающим, что Рианн невольно качнулась от него в сторону.

Крикс схватил её за плечи и толкнул на стену, прижался всем телом и начал шарить ладонями по груди, по животу, спустился вниз, между ног.

— Нет… Отпустите… Уберите руки… Нет… — Рианн безуспешно пыталась освободиться, шептала сдавленной грудью. — Не надо… Пожалуйста… Не надо… Прошу вас… Нет…

Крикс тискал её прямо через подол платья, хрипло дышал в лицо, касаясь щёк своими усами. Потом вдруг остановился и, усмехнувшись, шепнул:

— Я бы сейчас спокойно поимел тебя, как последнюю шлюху, и ты ничего бы не сделала мне, но ты мне противна, римская подстилка… Тварь. — Отстранился от неё и продолжил:- Я подожду, когда местные ребята доберутся до тебя, надо же им где-то опыта набираться… Если, конечно, не побрезгуют римскими объедками… Ты для этого, наверное, и притащилась сюда… Ты по-другому не можешь… Любишь, когда с тобой так?..

— Нет! — В этот крик она вложила последние силы. От слабости, от страха происходящего ноги не держали её, слёзы душили, и Рианн сползла спиной по каменной стене дома. — Уходите… — прошептала из последних сил. — Пожалуйста…

— Видела бы тебя твоя мать, она бы со стыда сгорела, во что ты превратилась… И она ещё отдала жизнь за тебя? Римская шлюха…

— В этом никто, кроме вас, не виноват, это вы меня превратили в эту шлюху, это ваша вина… Сейчас я ещё и виновата? — Она говорила без крика вперемешку со слезами. — Надеюсь, те деньги, что вы заработали, продав меня центуриону, пошли вам впрок, вы разбогатели…

— Я только вернул своё, то, что задолжал мне твой отец, если он пропил их, то я здесь не при чём…

— Уходите…

— Надеюсь, тебя здесь надолго не хватит, кто-нибудь из местных прирежет тебя после того, как трахнет, или ты сама сдохнешь тут с голоду этой зимой…

— Уходите… Пожалуйста…

Только после этого Крикс ушёл. Рианн ещё долго сидела на земляном полу, стирая слёзы и пытаясь успокоиться. Всё это время, все эти долгие месяцы, она боялась только римлян, весь страх, всё плохое в её жизни связано было только с Римом, с легионерами, с этими проклятыми красными плащами и алыми гребнями. А теперь, выходит, собственный соплеменник, такой же свен, как и она сама, творит ей зло. Именно он продал её врагу её рода, он позволил этому центуриону сделать её своей служанкой, рабыней, наложницей. Он мучает её сейчас и обзывает грязными словами, он желает ей смерти. Почему? Что она сделала ему? В чём виновата?

Ладно, римляне, они захватчики, они убивают мужчин свенов, приходят в посёлки, надругаются над женщинами, их есть за что ненавидеть, и эта ненависть понятна. Они ненавидят свенов, свены ненавидят римских легионеров, всё взаимно. Но за что свен может вот такой вот ненавистью ненавидеть свенку из своего же посёлка? Соплеменницу? Единоверку?

Что я сделала ему? В чём я перед ним виновата?

Мамочка, зачем ты вмешалась? Лучше бы эти легионеры убили бы меня, лучше бы ты осталась жить… Ты променяла свою жизнь на мою, но разве вот эта вот моя жизнь это — жизнь?

И в этот момент она почувствовала неожиданную тянущую боль внизу живота и поняла, что за всеми этими домашними делами она как-то не задумывалась о себе, уставала, а ведь у неё задержка… Давно задержка, уже прошли все мыслимые и немыслимые сроки… А это может значить только одно… Самое худшее в её нынешней жизни… Она понесла от римского центуриона, других мужчин в её жизни не было, он был первым и единственным. Она ждёт ребёнка… Римского ребёнка… Как он говорил тогда? Ублюдка?

Эта новость ошеломила её. Нет! Только не сейчас, именно тогда, когда она одна, вокруг враждебно настроенные соплеменники, и они не простят ей, они не поймут её, если через полгода или чуть больше она родит чужого ребёнка, римского ребёнка.

Она — женщина без мужчины, без хозяина, без защиты!

Крикс прав. Она — одиночка, женщина, которую некому защитить. Любой, вот так же, как Крикс, войдёт к ней в дом, изнасилует её и убьёт, и она ничего не сможет сделать. А когда она не сможет скрывать свой живот, когда станет ясно, что она вернулась домой, будучи беременной, их злость усилится.

Сейчас они просто презирают её и избегают, а потом возненавидят. И зима… Сейчас пока только лето началось, значит зимой она станет матерью, и эту зиму ей придётся пытаться пережить с ребёнком на руках. Если, конечно, он ещё сумеет её пережить, да и она сама — тоже. Зачем? Ну почему это случилось?

Рианн вздохнула. Она помнила те дни, когда пережила свою мнимую беременность, как центурион хотел заставить её избавиться от ненужного ребёнка, как она боролась за него, как она сильно хотела родить его и стать матерью. Сейчас же момент для этого был самым нехорошим. Как же сейчас он был ей ненужен, как и центуриону тогда, осенью… Ну, почему? Почему всё так не вовремя?

Неужели она понесла после того, последнего раза, когда он набросился на неё, когда был пьян, когда последнюю ночь ночевал дома, когда был ещё жив? Тогда он говорил о смерти, о том, что погибнет, и никто не вспомнит его и не пожалеет о нём. Тогда в последний раз Рианн была с мужчиной, полтора месяца назад… Ей казалось, что он успел выйти из неё, он всегда так делал. Рианн пыталась вспомнить и, как ни силилась, не могла. Неужели всё случилось именно тогда, в ту ночь?

Как же она не хотела этой близости с ним тогда, ведь понимала, что всё неправильно, что рядом была жена его, а всё равно сдалась, позволила ему, и даже получила то, что хотела, она кончила, ярко, сильно. Она не должна была, вот боги и наказали её этим ребёнком, дали ей ещё одно испытание. Она родит ребёнка от давно погибшего отца, от римского центуриона Марка Луция. И он будет похож на него, будет таким же темноволосым и темноглазым, смуглым и невысокого роста. И это будет ещё одна месть ей от богов. О, Фрейя… Она будет смотреть на своего ребёнка, и будет постоянно видеть в нём его отца, римлянина, своего бывшего хозяина. Худшего наказания и не придумать.

Рианн вздохнула и поднялась на ноги, стёрла с лица следы слёз. За эти полтора месяца жизнь её так круто изменилась, что и не знаешь, чему радоваться. Остался ли бы он лучше жить, и она жила бы с ним, как и раньше, или то, как сейчас обернулась с ней её жизнь?

Что происходит? Почему боги так гневаются на неё? Что бы она ни делала — всё время какие-то препятствия, словно идёшь против ветра.

Вроде бы начало потихоньку всё устраиваться, получила свободу, так долго её ждала, вернулась домой, тоже, так этого хотела, всё как будто начало образовываться: дом, быт, жизнь… И тут — на тебе, Рианн-дурочка, чтоб не радовалась лишний раз.