Под ногами обозначилась твёрдая почва, она, конечно же, была всё ещё залита водой, но Рианн сразу же поняла: ещё немного, осталось совсем чуть-чуть. Она воспряла духом и даже прибавила шагу, словно где-то взялись новые силы. Ещё немного, земля уже близко.

Выбралась на остров и обессиленная упала на колени, а потом вперёд лицом, ощущая под собой долгожданную землю. Наконец-то, хвала тебе, Фрейя, не дала погибнуть, вывела как раз туда, куда надо.

Рианн открыла глаза и в наступившей темноте смогла увидеть рядом измученного центуриона, тоже лежавшего на земле. Только он лежал на спине и смотрел в небо, хрипло отдышиваясь, и капли дождя падали ему на лоб и щёки. Наверное, ему тяжелее, чем ей дался этот дневной переход, ведь он всего с одной рукой, да и сил в его худом теле нет совсем. Да, но и она весь день этот несла с собой его ребёнка, он был её постоянной ношей сейчас.

Рианн хрипло отдышалась, откашлялась и поднялась на колени. Эх, сейчас бы ещё дождь перестал, да костёр было бы чем развести, да ещё согреть кружку воды, да кинуть в неё горсть сухой малины, согреться немного и заснуть в сухом углу. Где всё это взять?

Она поднялась на ноги и огляделась. В темноте сгустившихся сумерек островок казался совсем маленьким, на нём и деревьев-то почти нет, по крайней мере, не видно. О костре придётся забыть: всё вокруг мокрое. Что-нибудь съесть и спать. Завтра день будет ничуть не легче.

— Поднимайтесь, — обратилась к центуриону. — Надо чего-нибудь поесть… — Мешок с припасами всю дорогу нёс он, так что…

— Костёр бы развести, — подал голос.

— Всё мокрое!

— Можно попробовать… Без огня нельзя. А если волки?

— На болото они не сунутся, так отец говорил…

Да, на болотах дичи для волка мало, её легче в лесу найти, но кто знает, что у какого волка на уме?

Рианн пошла в глубь острова подбирать место для ночлега, есть ли где посуше, где можно было бы сесть? Пока она располагалась под осиной, римлянин обошёл со слегой весь островок и вернулся к Рианн. Заговорил негромко:

— Всё мокрое… Нет ни одной ёлки. Когда уже кончится этот дождь? Хотелось бы огня, хоть немного обсушиться и согреться…

— Оставьте эту затею, одной своей рукой вы всё равно ничего не сделаете, просто сядьте, поешьте и отдохните.

Он подчинился ей, сел под осину и пригладил мокрую свою бороду, отёр влажное лицо. Рианн подала римлянину кусок хлеба и сыра, немного вяленой зайчатины.

— Попить — только холодная вода.

— Я уже через шкуру напился. Не надо.

— Устали? — спросила Рианн, прислушиваясь за тем, как он ест. В темноте почти ничего не было видно, а небо, затянутое тучами, не светило даже луной.

— А ты сама разве — нет? — Усмехнулся. — Сидела бы сейчас у себя дома, у тёплого очага…

— Не надо об этом! — перебила. — Зачем говорить пустое? Я не дома и рядом нет очага! Так что зачем об этом?

Помолчали немного, центурион негромко хрустел подсушенным хлебом (как он ещё так успел сохраниться и не размок под дождём?) и косточками из заячьего мяса. Рианн нахмурилась, подозревая, что римлянин ест мясо прямо с костями. Да, видно, в плену у Крикса мясо ему не перепадало, и сейчас он был готов есть всё, что дают. Да, голод — не подруга, кто хоть раз голодал, хлебом не сорит.

— Заяц-то у тебя откуда? Сама на охоту ходила? — спросил, и Рианн уловила в его голосе насмешку.

— Это Гален…

— Он тебя подкармливает? Ого! Смело…

— Он один из всех мне помогает, чем может…

— А что же Крикс? Как его отец к этому относится?

Рианн усмехнулась в темноту:

— Понятное дело, как…

— А остальные что же? Как на тебя смотрят?

Она долго молчала, стиснув зубы. Вспомнила вдруг тех ребят в малиннике, как её лапали и решали между собой, кто первым будет. Как женщины на улице избегали встречаться с ней взглядами, как Крикс предсказывал ей, что молодёжь из местных поимеет и убьёт её в собственном доме… Что он хочет от неё услышать? Он и сам всё это прекрасно понимает!

— Я устала и не хочу об этом говорить…

— Не возвращайся, Рианн, не ходи обратно! — Голос его стал громче, он не терял надежды достучаться до неё.

— Не надо! — Рианн усмехнулась. — Ложитесь лучше спать! Завтра дальше пойдём, и там будет ещё хуже.

— Может ещё хуже?

— Может. Увидите.

— Долго?

— Не знаю!

Рианн укуталась плащом поплотнее и пониже затянула на лицо край капюшона, собираясь спать. От усталости и дневного перехода дрожали мышцы на ногах, не было сил шевельнуть даже рукой. А завтра будет болеть всё тело. Она не видела, но слышала, что римский центурион пристроился где-то рядом, а потом сказал:

— Дождь, по-моему, заканчивается…

— Хорошо бы… — негромко поддержала свенка, а потом вдруг спросила о том, что не давало ей покоя:- Вот вы возвратитесь в вашу крепость, вернётесь, а дальше что?

— О чём ты?

— Что вы будете делать?

— Поем, высплюсь, помоюсь, побреюсь, подстригусь…

— Это понятно, — Рианн нетерпеливо перебила его неспешные перечисления, — а потом что? Чем вы займётесь?

— Чем я займусь?

— Ну да! Вылечите свою руку, объявите всем, что вы, оказывается, живой, а что потом? Снова станете центурионом, наденете свою форму с плащом и шлемом, возьмёте в руки меч, и что? Снова будете убивать свенов? Приходить в наши посёлки и убивать наших мужчин? И ничего в вашей жизни не изменится? И то, что случилось, не поменяет вас совсем?

Он какое-то время молчал, думая над её словами.

— Свены ничего хорошего не сделали мне, знаешь ли…

— А я?

— Ну, может быть, только ты…

— А Гален?

— Что — Гален?

— Он снял ваши цепи! Он — освободил вас, не я, я одна не справилась бы… Он… — Но центурион перебил её нетерпеливо:

— Твой Гален бил меня вместе со всеми…

— Он мстил вам за брата! За меня!

— Ага. Я это так и понял. Он мстил мне за брата, а я его в глаза не видел. Он мстил мне за тебя, хорошо, это можно понять… Ты была моей… Да, так и было… Ему ты не досталась. Пусть «поблагодарит» за это своего отца… А остальные за кого мстили? Что я им сделал? Ладно, этот щенок может мне мстить, имеет на это право, тем более, если и правда любит, а остальные все? Ты считаешь, они все тоже имеют на это право? — Рианн молчала, думая над его словами, и он продолжил свою мысль:- Конечно же, ты так считаешь, и все ваши так считают. Всему Риму отомстить же нельзя, наши легионеры били и будут бить ваших свенов. Отомстить можно кому-то одному, такому, как я… Избить одного, убить, принести в жертву… На весь Рим войной же не пойдёшь! — Он усмехнулся, не скрывая раздражения, и Рианн как видела перед собой его горящие чёрные чужие глаза. — И да, я буду очень рад, если смогу вылечить свою руку и возьму в неё меч. Я буду рад, если верну своё имя и звание…

Рианн резко перебила его с вызовом:

— И пойдёте и дальше убивать свенов? Этому вы будете радоваться, да? И нисколечки вы не поняли нас? Не попытались понять? Ведь это вы пришли на нашу землю, вы пытаетесь устанавливать свои порядки, и злитесь, что кто-то не хочет вам подчиняться! Так? Мы — другие! Мы — не Рим! Но мы тоже люди! Мы хотим жить, пахать и сеять, молиться своим богам, создавать семьи, рожать детей, защищать свою землю. Это вы пришли к нам, а не мы! Ваш Рим!

Марк молчал, думая над её словами. Она права отчасти. Её жизнь была бы совсем другой, не будь в ней Рима вообще. Осталась бы живой мать, не спился бы и не погиб её отец, может быть, и Крикс не продал бы её в крепости, и сейчас она была бы уже замужем за свеном и родила бы уже пару ребятишек-свенов. Кто знает, как сложилась бы её жизнь?

Но она сложилась так почему-то. Кто в этом виноват? Кто определяет заранее нашу жизнь? Только боги… Им угодно было, чтобы она родилась именно в этом посёлке, в своей семье, и чтобы Рим возник в её жизни, так что…

Но, как бы то ни было, она, Рианн, появилась в его жизни не случайно. Именно она помогла ему понять другое, увидеть в этих свенах людей. Она права. Свены — не римляне, они — варвары, германцы, но они всё же — люди. Да, они так же страдают, мучаются, умирают, любят и ненавидят. Они умеют смеяться и шутить, они тоже боятся и проявляют мужество и смелость. Они — люди со всеми пороками и слабостями, они могут проявлять все человеческие чувства, как всякий другой человек.